Если в списках П, М, С и Ч ярлык Ахмата следует сразу за «Сказанием о святой горе Афонской», то в списке 3 ситуация иная: «Сказание» помечено номером 69, а запись об измене казанских князей — 76. Следовательно, «вольная грамота некоему русину», от которой сохранилась концовка, стояла под номером 75, речь Михаила Гарабурды к Мухаммед-Гирею, скорее всего, под номером 74, шертная грамота Исмаила — 73 и ярлык Ахмата — 72. Остаются еще два текста, вероятнее всего располагавшиеся между «Сказанием о святой горе Афонской» и ярлыком Ахмата и помеченные номерами 70 и 71. Поскольку эти тексты находились в окружении памятников «восточной тематики»{1072}, резонно предположить, что они тоже были с ней связаны. Не были ли это два более ранних послания Ахмата Ивану III (в отличие от ярлыка 1480 г., дошедшие до адресата{1073}), включенные в 3 (благодаря связям его составителя с высшими светскими властями{1074}) по причине их принадлежности тому же автору, что и ярлык, привезенный в 1557 г.? Послание 1472 г. могло включать в основной части (после обязательного для ярлыков начального обращения хана к нижестоящему в иерархии правителей адресату — «Ахматово слово ко Ивану») текст: «А крепкия по лесом пути твои есмя видѣли и водския броды есмя по рекам сметили{1075}. Меж дорог яз один город наѣхол, тому ся так и стало. А Даньяра бы еси царевичя оттоле свелъ{1076}, а толко не сведешь, и яз, его ищучи, и тебе найду». В послании 1476 г. речь могла идти о победе над Крымским ханством: «Ведомо да есть: кто нам был недруг, что стал на моемъ царствѣ копытом{1077}, и азъ на его царствѣ стал всѣми четырьми копыты; и того Богъ убил своим копиемъ, дѣти ся того по Ордамъ розбежали; четыре Карачи в Крыму ся от меня отсидели. А вам ся есмя государи учинили от Саина царя сабелным концемъ». При составлении на основе 3 протографа сходных с ним сборников XVII в., в которых доныне сохранился текст ярлыка, эти короткие послания могли быть включены в текст более пространного письма 1480 г.{1078}, из-за чего в данных сборниках и имеется на два текста меньше, чем в З{1079}.
Ниже приводится текст ярлыка Ахмата по четырем ныне известным спискам; в основу положен список П, являющийся, скорее всего, наиболее ранним{1080}. Расхождения между списками в двух случаях носят принципиальный характер.
В П о размере требуемой Ахматом «подати» сказано следующее: «60 (?) тысяч алтын вешнюю да 60 тысяч алтын осенную». В М перед словом «вешнюю», которым начинается строка, на левом поле, с заметным отступом, приписана буква в под титлом и со знаком тысячи. В С и Ч эта цифра (2000) уже вписана в строку, и получилось чтение: «60000 алтын 2000 вешнюю да 60000 тысяч алтын осеннюю»{1081}. В результате текст стало возможным трактовать как содержащий либо требование трех выплат{1082}, либо указание сначала на общую сумму, а затем на две ее составляющие{1083}. Между тем очевидно, что непротиворечивое чтение наиболее раннего списка П первоначально. По-видимому, в списке, к которому восходят М и С, была по ошибке дважды написана первая буква слова «вешнюю». Затем первая в была зачеркнута таким образом, что линию зачеркивания можно было принять в верхней части за титло, а в нижней — за значок, обозначающий тысячу. Писец списка М испытывал сомнения и сначала не включил эту букву в текст, но потом все же приписал ее на полях. В С, а следом и в близком к нему Ч она уже оказалась внесенной в строку. Таким образом, в первоначальном тексте речь шла о двух «податях» — весенней и осенней, каждая размером в 60000 алтын. В сумме это 3600 рублей. Такой размер дани практически равен половине суммы ордынского «выхода», которую платили московские князья в 30-е годы XV в. (более поздних данных нет), — 7000 рублей{1084}. Его двукратное снижение могло быть связано с событиями конца 30-х — 40-х годов XV в. Тогда в Орде соперничали между собой два хана — Кичи-Мухаммед и Сеид-Ахмет. В Москве признавали верховную власть обоих: в договорной грамоте Василия II с Дмитрием Шемякой 1441–1442 гг. упоминаются «выходы» во множественном числе и послы, отправляемые к тому и другому «царю»{1085}. Скорее всего, каждому из ханов отправляли половину семитысячной дани. В конце 40-х годов XV в. с Ордой Сеид-Ахмета начались столкновения, «выход» в нее выплачивать перестали, а во второй половине 50-х годов XV в. эта Орда распалась{1086}. Однако, как показывает текст ярлыка, дань Кичи-Мухаммеду, а позже и его сыну Ахмату и после этого осталась на прежнем, урезанном вдвое уровне.
С и близкий к нему Ч содержат определение русских «блужныя просяники». В этом принято видеть выражение презрения к земледельцам, но определение «блужныя» (в других текстах неизвестное, следовало бы ожидать «блудныя»{1087}) в сочетании с указанием на возделывание злаков выглядит несколько странно, однако наиболее ранние списки П и М дают чтение «плужные» (слово, встречающееся в письменности XVI–XVII вв.){1088}. В этом случае и прилагательное, и существительное являются указаниями на одно и то же — земледельческий характер занятий населения. Следует заметить, что следы такого род определений зависимых от Чингисидов народов и их правителей — по типу хозяйства — в источниках есть. Новгородская первая летопись, передавая речь монгольских послов в Киеве в 1223 г. (перед столкновением на Калке), приводит определение ими половцев как своих «холопов и конюхов»{1089}. Иван III в начале 1502 г., по утверждению князя Большой Орды Тевекеля, зафиксированному в его письме великому князю Литовскому Александру, предлагал хану Большой Орды Ших-Ахмету (сыну Ахмата): «ратаи и холоп его буду»{1090}. Определение подданных Ивана III в ярлыке Ахмата как «плужных просяников» является еще одним свидетельством подлинности документа. В России ни в XVI, ни в XVII столетии никому не пришло бы в голову изобретать такое словосочетание (вторая его составная часть — «просяники» — более нигде не встречается{1091}): перед нами явно результат дословного перевода.
Поскольку в П есть пропуск («по рекам») и ошибочная перестановка слов («меж яз дорог» вместо «меж дорог яз»), он явно не был протографом для остальных списков. Очевид но, существовал список, являвшийся промежуточным звеном между 3 и списками XVII столетия. Далее, поскольку М и С содержат общую ошибку (цифру 2000) и при этом М имеет индивидуальные чтения, которым противостоят общие чтения С и П, ясно, что С не восходит к М, а имеет с ним общий протограф. Самый же поздний список — Ч — ближе всего к С и восходит либо непосредственно к нему, либо к идентичному списку.
Общие выводы о происхождении текста ярлыка Ахмата могут быть сформулированы следующим образом.
1. Это, несомненно, подлинный памятник; помимо дошедших до нас списков, самый старший из которых датируется второй половиной 10-х — 20-ми годами XVII в., существовал его список 60-х годов XVI в.
2. Вероятнее всего, текст послания, написанного Ахматом после отступления с Угры в конце 1480 г., был привезен в Россию только в 1557 г. из Ногайской Орды; перевод ярлыка на русский язык, сделанный после этого, был вскоре включен в рукописный сборник, ныне хранящийся в ГИМ (Собр. И. Е. Забелина. № 419).
3. Не исключено, что в этом сборнике вместе с ярлыком 1480 г. присутствовали тексты двух более ранних посланий хана — 1472 и 1480 гг., позже объединенные с посланием 1480 г. в единый текст.
От высокихъ горъ, от темныхъ лесовъ, от сладкихъ водъ, от чистых поль. Ахматово слово ко Ивану, от четырехъ конець2 земли, от двоюнадесять3 Поморий, от седмидесять4 Ордъ, от Болшие5 Орды.
Ведомо6 да есть: кто намъ был недругъ, что стал на моемъ царствѣ7 копытом, и яз8 на его царствѣ9 стал всѣми10 четырми копыты; [и] 11 того Богь убил своим копьем12, дѣти ся13 того14 по Ордамъ розбежали15; четыре Карачи в Крыму ся от меня отсадили16. А вам ся есмя17 государи учинили от Саина царя сабелным концемъ. И ты бы18 мою подать въ 40 день собралъ: 60 тысяч19 алтын20 вешнюю21, да 60 тысяч22 алтын осенную23, а на себѣ бы еси носил Ботыево знамение, у колпока верхъ вогнув ходил, зане ж вы плужные24 просяники. Тол ко моея подати в 40 день не зберешь, а на себѣ не учнешь25 Ботыево26 знамения27 носити, | (л. 132) почен тобою в головах и всѣх твоих бояр з густыми волосы и с великими бородами