Таким образом, докончание 1399 г. касалось, по-видимому, обоих пунктов соглашения 1375 г., нарушенных Тверью после похода Тохтамыша. В отношении великого княжения владимирского была подтверждена договоренность 1375 г., пункт же о Кашине был сформулирован прямо противоположным образом. Кроме того, московский князь признавал независимость Твери: это выражалось в именовании Михаила Александровича "братом" и признании за ним права самостоятельных сношений с Ордой. Однако можно ли считать, что урегулирование московско-тверских отношений новым договором состоялось только в 1399 г.? Есть основания для отрицательного ответа на этот вопрос.
В докончании 1399 г. имеется пункт: "А что есмя воевал со царем, а положит на нас в том царь виноу, и тобе, брате, в том намъ не дати ничего, ни твоим детем, ни твоим внучатом, а в том намъ самимъ ведатися". У Василия было в XIV столетии лишь одно столкновение с Ордой — поход его брата Юрия Дмитриевича "на Болгары". Но, во-первых, это не была война с самим ханом, а договор 1399 г. в другом своем пункте четко разделяет вообще "рать татарскую" и рать, возглавляемую "царем": "А по грехом, пойдет на нас царь ратию, или рать татарьская…". Во-вторых, и главное, этот поход имел место в конце 1399 г., уже после смерти Михаила Александровича (26 августа
1399 г.). Очевидно, что упоминание "войны с царем" может иметь в виду только события 1382 г., когда действительно "сам царь" явился с войском в Северо-Восточную Русь, и московские князья, хотя и не приняли генерального сражения, оказали ему вооруженное сопротивле ние. Следовательно, пункт договора 1399 г. о возможных последствиях войны московского князя, от лица которого исходит грамота, с царем взят из докончания Михаила Александровича и Дмитрия Ивановича, заключенного после похода Тохтамыша. Нарушение Михаилом обязательства не претендовать на великое княжение и неясная после смерти Василия Михайловича судьба Кашина требовали обновления договора. Датировать это не дошедшее до нас московско-тверское докончание следует, скорее всего, 1384 г., временем вскоре после возвращения Михаила из Орды, где Тохтамыш отказался отдать ему великое княжение владимирское, но, очевидно, предоставил право на выморочное Кашинское княжество и дал санкцию на независимость Твери от московского князя. Михаил вынужден был подтвердить свой отказ от претензий на великое княжение, а Дмитрию пришлось признать равный статус тверского князя и его права на Кашин.
Примечательно, как в целом сказано в договоре 1399 г. (а следовательно, очень вероятно, уже в 1384 г.) об отношениях с Ордой: "А быти нам, брате, на татары, и на Литву, и на немци, и на ляхи зао-динъ. А по грехомъ, пойдет на нас (т. е. на московских князей. — А.Г.) царь ратию, или рать татарьская, а всяду на конь самъ и своею братьею, и тобе, брате, послати ко мне на помочь свои два сына да два бра-танича, а сына ти одного у собя оставити… А что есмя воевал со царем, а положит на нас в том царь виноу, и тобе, брате, в том намъ не дата ничего, ни твоим детем, ни твоим внучатом, а в том намъ самимъ ведатися". С одной стороны, оборонительная война с татарами, в том числе и с их царем, воспринимается как само собой разумеющееся дело. С другой стороны, наступательные действия (как в договоре 1375 г.) не предусматриваются, и разграничиваются два варианта татарских походов: просто "рать татарская" и поход, возглавляемый самим царем. Война с царем, несмотря на ее допустимость, расценивается как провинность перед сюзереном, за которую тот вправе потребовать особую плату ("вина" в данном случае имеет смысл именно платы за вину, т. е. штрафа за совершенную провинность).
Сопоставление "ордынских статей" договоров 1375 г. с Тверью,
1381 г. с Рязанью и 1399 (1384) гг. с Тверью показывает "медленное отступление" с позиции, занятой после "розмирья" с узурпатором-
Мамаем: от допустимости наступательных действий против Орды через формулировку общего характера (с уклоном в оборону) к чисто оборонительному соглашению. Тем не менее, это отступление не было возвратом к ситуации, существовавшей до "замятии": война с татарами рассматривается в общем ряду с войной против других иноземных соседей.
Таким образом, поход Тохтамыша, при всей тяжести понесенного Москвой удара, не был катастрофой. С политической точки зрения он не привел к капитуляции Москвы, а лишь несколько ослабил ее влияние в русских землях. Что касается сферы общественного сознания, то неподчинение великого князя Дмитрия узурпатору Мамаю еще не привело к сознательному отрицанию верховенства ордынского царя. С приходом к власти в Орде законного правителя, правда, была предпринята осторожная попытка построить с ним отношения, не прибегая к уплате выхода (формальное признание верховенства, но без фактического подчинения). Война 1382 г. привела к срыву этой попытки, но данный факт не оставил непоправимо тяжелого следа в мировосприятии: фактически было восстановлено "нормальное" положение — законному царю подчиняться и платить дань не зазорно.
Несмотря на то, что в 1384 г., явно для погашения взятых Москвой обязательств по уплате выхода, собиралась "дань тяжелая", Василий Дмитриевич продолжал удерживаться в Орде: вероятно, Тохтамыш опасался новых проявлений нелояльности со стороны Дмитрия Донского. В конце 1385 г. Василий сумел бежать в Подолию, оттуда перебрался в Литву и 19 января 1388 г. вернулся в Москву. После этого великий князь почувствовал себя раскованнее и сразу же вмешался в нижегородские дела, до этого находившиеся под контролем Тохтамыша.
Уходя из русских пределов в 1382 г., хан отпустил одного из находившихся у него сыновей Дмитрия Константиновича Нижегородского — Семена — со своим послом (ханским шурином Шихматом) к отцу, а другого — Василия — увел с собой. Это было в начале сентября, а еще той же осенью 1382 г. брат Дмитрия Константиновича Борис, княживший в Городце, поехал в Орду. На следующий год к нему присоединился сын — Иван Борисович, и тогда же Дмитрий Константинович послал в Орду Семена. По-видимому, Борис Константинович предъявил претензии на Нижний Новгород, стараясь обвинить старшего брата, тестя Дмитрия Донского, в союзничестве с московским князем, а Дмитрий Константинович пытался противодействовать проискам брата. Неизвестно, какое решение принял бы Тохтамыш, но 5 июля 1385 г. Дмитрий Константинович умер, и "царь же Тохтамыш то слы-шавъ въ Орде преставление его вдасть княжение Нижнего Новагорода князю Борису" 103. Борис, как следующий за Дмитрием по старшинству среди князей суздальско-нижегородского дома, теперь с полным правом занял главный из столов, принадлежащих этой княжеской ветви.
Весной 1386 г. Борис Константинович вновь ходил в Орду и вернулся "тое же осени"; в том же году Василий Дмитриевич пытался бежать из Орды, но был схвачен. Очевидно, визит Бориса преследовал цель способствовать нейтрализации племянника — возможного соперника. Примерно в конце следующего, 1387 г. Борис послал в Орду своего сына Ивана, и после этого "прииде из Орды князь Василеи Дмитреевичь Суждальскыи, и поручи ему царь, вда ему Городець". Городец был прежде уделом Бориса Константиновича: очевидно, Борис хотел передать его сыну, но Тохтамыш не пожелал чрезмерно усиливать нижегородского князя и пожаловал Городец Василию. Сразу же после этого Василий и его брат Семен "собравше вой многи съ своей отчины, Суждальцы и Городчане, а у князя великого Дмитрия Ивановича испросиша себе силу, рать можайскую и звенигородскую и волотьскую, и приидоша къ Новугороду Нижнему на своего дядю въ великое говенье, марта въ 10 день, во вторникъ на похвальной недели, и стояша 5 день и умиришася; князь Борись сступися имъ волостей Новогородскихъ, а они ему отступишася его уделовъ". Исследователи единодушно считают, что после мартовского 1388 г. похода на Нижний Новгород нижегородским князем стал Василий Дмитриевич, а Борис вернулся в Городец. Но летописный рассказ не дает оснований для такого вывода — в нем говорится не о занятии Василием нижегородского стола, а об уступке Борисом племянникам "волостей новогородских", т. е. какой-то части территории Нижегородского княжества104. В обмен Борису были возвращены "его уделы" — очевидно, какие-то территории в пределах Городецкого или Суздальского княжеств. Правда, существует серия монет, приписываемых Василию Дмитриевичу, в которых он именуется "великим князем". Но даже если их атрибуция Василию Кирдяпе верна (есть и точка зрения, что это монеты Василия Дмитриевича Московского), это может свидетельствовать не о вытеснении Василием Бориса из Нижнего Новгорода, а о том, что после получения "волостей новгородских" он стал считаться совладельцем Нижегородского княжества и тоже обрел право на титул великого князя.
Под 6897 г. в Рогожском летописце и Симеоновской летописи читается известие о новой поездке Бориса в Орду: "Того же лета князь Борисъ Костянтиновичь ходилъ въ Орду, а въ то время царь Токтамышь пошелъ на воину ратию на Темирь Аксака, князь же Борисъ стаже его на пути и иде съ нимъ въ дорогу 30 дней и потомъ царь, пощадевъ его, и уверну его отъ места, нарицаемого отъ Оурукътана, и повелъ ему безъ себе пребыти и дождати своего пришествиа въ Сарае, и самъ шедъ воева землю Темиръ Аксакову и
градъ его далнии повоева, а самого не возможе дойти и възвратися
201
пакы въ свои улусъ. Традиционно этот визит связывается со смертью Дмитрия Донского 19 мая 1389 г.: великий князь московский и владимирский в 1388 г. поддержал Василия и Семена Дмитриевичей, придав им воинскую силу для похода на Нижний Новгород, теперь, когда Дмитриевичи лишились своего зятя и покровителя, Борис отправился к Тохтамышу с целью отмены невыгодного для него соглашения с племянниками марта 1388 г. Но дело в том, что хотя в летописях о поездке Бориса говорится после сообщения о смерти Дмитрия Ивановича, на самом деле она имела место ранее: поход Тохтамыша на Тимура, в котором пришлось принять участие нижегородскому князю, датируется концом 1388 — началом 1389 г.; летописец поставил сообщение о поездке Бориса и походе Тохтамыша между известиями, имеющими даты 19 мая и 21 июля 6797 г., очевидно, потому, что именно в этот отрезок времени пришла весть о возвращении Тохтамыша "в свой улус". Таким образом, Борис отправился за помощью к хану вскоре после столкновения с племянниками в 1388 г., еще при жизни Дмитрия Донского. Очевидно, он нес жалобу на племянников и их зятя и покровителя — великого князя.