На другой день чуть свет потянулись люди в обход по точно намеченному пути. Они тащили по топкому болоту и карбасы, и артиллерию, изо всех сил помогая маленьким выносливым лошадкам, добытым в Повенце. Тишина была мертвая. Исчезли с горизонта, точно в воду канули, напугавшие шведов белые паруса. Они никак не могли понять: кто и зачем приходил их осматривать?
А тем временем, крадучись, обходили крепость молодцы Меншикова. Когда по расчету они должны были оказаться у шереметевской стоянки, царь поспешил вперед. Солдаты Шереметева стояли в прекрасно устроенном лагере, они установили просторную царскую палатку, над которой развивался флаг с государственным гербом. Борис Петрович Шереметев приветствовал царя во главе полков.
– Здорово, ребята! – повторял государь, зорко озирая ряды.
– Будь здоров, царь батюшка! – отвечали войска.
К 1 октября крепость уже обложили с четырех сторон, были готовы к бою две мортирные и две пушечные батареи. Первой мортирной батареей командовал сам государь в чине капитана. Шереметев послал спросить у шведского коменданта, на каких условиях он сдаст крепость. Но комендант Шлиппенбах ответил заносчивым отказом. Шереметев вспылил и приказал открыть огонь из всех орудий. Несколько дней продолжалась убийственная канонада. То тут, то там загоралась шведская твердыня от русских бомб. Наконец, взвился давно желанный белый флаг, и от крепостных ворот отчалила ладья с барабанщиком-парламентером.
– Пардону запросили, – благодушно заметил фельдмаршал.
– Ну, теперь он, пожалуй, вздорожает, – сказал государь, принимая письмо от парламентера.
Он судорожно сорвал печать и вскрикнул от удивления. Подскочил Ягужинский, вопросительно глядя на Петра.
– Письмо-то женское! – пояснил удивленный Петр.
Все окружающие переглянулись, им очень хотелось рассмеяться. Но удержались – придется ли их смех государю по нраву?..
– По всему видно, что комендантша и шведские офицерши куда какие ловкие персоны! – благодушно заговорил Петр. – Думают, что мы, русские варвары, истории не нюхали. Ну, пусть убедятся, что ошиблись! Пиши, Павлуша, что позволяю им оставить крепость и вынести на своих спинах, подобно добрым женам вельфов, своих мужей, отцов и сыновей. Не отставать же мне в великодушии от императора Конрада, первого из Гогенштауфенов!
Получив насмешливый ответ, шведы пришли в отчаянную ярость и в продолжение нескольких дней вели пальбу пуще прежнего. Русские отвечали тем же. Наконец, 7 октября собрали охотников для приступа, раздали им лестницы. Ночью в крепости вспыхнул пожар. Пока гарнизон старался его потушить, дали сигнал к приступу. Солдаты на лодках в три часа утра устремились к крепости. Шведы отбили первый натиск. Тогда князь Голицын повел семеновцев, а Карпов – преображенцев. Ожесточенный бой длился больше 12 часов. Князь Голицын приказал убрать лодки, чтобы отрезать отступление своим солдатам. Меншиков, поняв, что, несмотря на геройство, русским не совладать со шведами, бросился с охотниками-бомбардирами на помощь. Участь шведов была решена. Комендант запросил пощады. Бесстрашный и упорный в бою, Петр был великодушен ко всем падшим и бессильным.
Шведская твердыня взята! Теперь Нева опять течет по русскому руслу! Царь выполнил свой долг перед родиной. Побежденному врагу было позволено покинуть крепость с почестями: взять с собой четыре пушки и выйти с распущенными знаменами и барабанным боем.
Шведы навсегда потеряли когда-то дорого доставшуюся им русскую землю. Царь горячо благодарил своих славных сподвижников, награждая всех, от полководцев до рядовых солдат. В память этого славного дня были выбита медаль. На одной ее стороне был помещен портрет государя, на другой – бомбардировка города-крепости и надпись: «Был у неприятеля 90 лет».
К Виниусу в Сибирь Петр писал: «Правда, что зело жесток орех сей был, однако ж, слава Богу, счастливо разгрызен. Артиллерия наша зело чудесно дело свое исправила». Апраксину же отписывал подробнее: «Объявляю вашей милости, что с помощью победодавца Бога крепость сия, по жестоком и чрезвычайно трудном и кровавом приступе, сдалась на аккорд[36]… Истинно вашей милости объявляю, что чрез всякое мнение человеческое сие учинено и только одному Богу в честь и чуду приписать должно».
Осматривая крепость со своим штабом, государь, обернувшись к Меншикову, сказал:
– Ну, Данилыч, вот тебе дело: губернаторствуй здесь, преврати развалины в знатную русскую крепость. Это ведь ключ из Ладоги, с самого дальнего севера в нашу, теперь родную Неву, к нашему морю… И да будет отныне эта крепость называться Шлиссельбургом, и послужит она нам твердой опорой к заселению здешней местности и покорению всей дельты Невы под пяту русского владычества.
– Аминь, аминь, аминь, – отвечали, крестясь, сподвижники, птенцы гнезда Петрова.
Государь приказал прибить к шпицу главной крепостной башни ключи, врученные ему Шлиппенбахом. Стоя перед картой Балтийского побережья, он восторженно повторял, указывая на то место, где Нева впадает в море:
– Сии врата мои, через них пройдет Россия на широкую дорогу просвещения, богатства и славы.
«Торопитесь, Борис Петрович, грачи уже прилетели и в гнезда засели», – писал Петр Шереметеву, который к вскрытию Невы уже был на месте.
Виниус, вернувшись из Сибири, усердно лил пушки в Новгороде, переплавляя их по Волхову и Ладоге к новой крепости, которую строил ученый иностранец Ламберт. Кроме десятков тысяч солдат, на работы собирали крестьян со всего севера. Государь был очень озабочен: за распутицей медленно подвозили провиант и лазаретные припасы. А на месте, как зорко не смотри, при такой уйме народа не обойтись без больных и увечных. Великий Петр, как и его державный родитель, на войне сам ходил за ранеными. Все дивились, как ловко и нежно делал он перевязки, внимательно следя за работой врачей.
Все спит кругом, утихли крепостные работы. Один государь не спит – читает, пишет, решает дела, направляет жизнь своего царства.
Рядом, за стенкой, прилег на походной кровати Ягужинский. До его слуха доносится все тот же знаковый скрип пера. «Что же это такое? Он, кажись, и не ложился? А день уже занялся, на дворе совсем светло». Встревоженный денщик натянул кое-как свой камзол и приотворил дверь.
– На, неси-ка Виниусу эту цидулку, – тотчас обратился к своему любимцу Петр. – Он вчера приехал. Я погорячился, сразу де обидел старика. А бумаги-то, оказалось, он все прислал вовремя. Так вот я у него прощение прошу, пусть старик не серчает на меня.
– Где ему серчать, государь! Он тебя без ума любит… – И вздохнув, косясь на несмятую постель, продолжил несмело: – Да ты, родимый, за ночь-то нисколечко не отдохнул?
– Ходил смотреть, – улыбнулся царь, – как мой Павлуша похрапывает.
Юноша вспыхнул и чуть не со слезами начал извиняться. Но Петр его перебил:
– Что ты, что ты! Перекрестись, паренек. Наоборот, я бы осерчал, если бы ты не спал по ночам. Да и сам я крепко всхрапнул вот тут, за столом.
Денщик недоверчиво посмотрел на стол, потом на государя и со словами: «Прикажу одних духом принести тебе горяченького» – побежал исполнять царский наказ.
Не успел еще государь вымыться и переодеться, как услышал шаги и голоса. Веселые, довольные чуть не вбежали к нему Шереметев, Виниус, Меншиков, а за ними преображенцы Нейдгардт и Глебовский.
– Государь! Преображенцы разгромили под Ниеншанцем[37] бастион, – радостно заговорил Шереметев.
– Это вместо рекогносцировки-то? – добродушно спросил государь.
Нейдгардт выступил вперед и стал обстоятельно докладывать, как он со своим отрядом спустился вниз по Неве, осмотрел местность правого берега и, никем не замеченный, пользуясь мглою северной ночи, подошел к бастионам Ниеншанца. Тут он не смог удержать своих солдат. Они бросились на крепко спавшего врага, заклепали пушки и рвались уже дальше в крепость. Но, помня поручение сделать только рекогносцировку, он и Глебовский собрали отряд и вернулись в лагерь принести повинную.
– Повинную голову меч не сечет! – ответил довольным голосом государь, расцеловав офицеров, а солдат приказал угостить на своей царской кухне и поднести им царского вина.
Потом Петр собрал военный совет, на котором присутствовали и герои дня – молодые преображенские офицеры. Было решено строить траншеи кругом крепости и готовиться к приступу. На Гутуевский же остров послали десант, чтобы зорко смотреть: не покажется ли с моря подкрепление для осажденных.
Все было готово к штурму. Петр послал осажденным предложение сдаться. Но шведы отказались склонить головы, и началась бомбардировка. Засверкало сквозь дым красное пламя, огненные языки появились в разных концах крепости. Сосновый бор и вся Нева, покрытая русской флотилией, озарились зловещим пламенем пожара. Петра волновало упрямство шведов. «Все добро изведет!» – ворчал он, переходя от одного орудия к другому, часто сам направляя прицелы. Ягужинский, как тень, следовал за ним.
– Отбой, государь! Я слышу отбой! – вдруг закричал он радостно.
– И впрямь отбой, – заметил государь, снимая шапку и набожно крестясь.
– Эх, ушито у тебя, что и глаза, молодые! – заметил он, от радости обнимая своего любимца.
Ворота крепости отворились, на спущенном мосту показалась группа офицеров.
– Ну, давно пора, – сказал милостиво царь, принимая заложников, и приказал скорее писать условия мира.
Великодушное сердце Петра открылось милосердию. Он достиг того, чего желал так пламенно, столько лет. Теперь куда ни кинь взор от того места, где стоял его лагерь, все принадлежит России. Дельта Невы – русская дельта. Царь сам продиктовал врагу условия, позволил выйти из крепости с распущенными знаменами и барабанным боем. Жителям дал возможность, не торопясь, уложиться и вывести свое личное имущество. Военным даже отдал их мундиры, амуницию, четыре железные пушки. Согласился на просьбу побежденных и направил их не в Нарву, а прямо в Выборг. Вечером того же дня, 1 мая, государь обходил свое новое приобретение, и ничто не ускользало от его внимания.