Кажется, откуда-то с неба закричали «всем сюда», резанула трель милицейского свистка. Теперь путь на улицу отрезан, но есть другая дорога. Кольцов отступил назад, через крыльцо в коридор, захлопнул дверь, задвинул засов, с другой стороны, кто-то подскочил к двери, стал молотить ногами, не от усердия, от бессилия, — кожаным ботинком железо не пробьешь. Опер отступил назад, выстрелил в замок.
Кольцов выскочил из коридора в подсобку, оттуда в большую пустую комнату, пропахшую гнилой картошкой, — в лучшие времена здесь хранили овощи и консервы. Посередине комнаты стоял подслеповатый старикан в рабочем халате, кепке и очках с толстыми стеклами. Кольцов пролетел мимо, как ураган, стараясь не толкнуть человека, но все-таки задел, старикан оказался в дальнем углу комнаты, кепка и очки улетели в коридор. Кольцов пронесся вперед, свернул налево, пробежал другим коридором, уперся в железную дверь и толкнул ее, — заперта на врезной замок.
Он развернулся и побежал назад. Старикан успел подняться, выйти в коридор и найти кепку. Кольцов подскочил к нему, простучал карманы, нащупал связку ключей, пристегнутую к брюкам стальной цепочкой, отстегнул карабин цепочки, бегом вернулся к двери, нашел в связке фигурный ключ, сунул его в скважину и повернул.
Снаружи оказался дворик, заставленный полусгнившими ящиками. Единственный выход на улицу, — через запертую калитку в дощатом заборе, по верху пустили три ряда колючки, еще не тронутой ржавчиной, с острыми шипами. Другой конец дворика упирался в глухую кирпичную стену, крашенную светло-желтой масляной краской, хорошо видны пролеты пожарной лестницы, поднимавшиеся вверх под углом сорок пять градусов до плоской железной площадки, а дальше новый подъем до следующей площадки. Примерно на уровне шестого этажа лестница обрывалась, вверх вели железные скобы, вбитые в стену.
Со стороны улицы послышался топот ног и голоса. Кольцов бросился к кирпичной стене, растолкал и повалил несколько рядов деревянных ящиков. За забором услышали эти звуки, стали стучать ногами в доски, кто-то повис на заборе, но колючка не дала лезть дальше. Пожарная лестница слишком высока, с земли не допрыгнуть, Кольцов забрался на ящики, с них на выступ в стене, подпрыгнул, ухватился за нижнюю ступеньку, составленную из прутьев арматуры, повис на ней, раскачался, забросил ногу наверх и оказался на ступеньке.
Глава 3
Быстро перебирая ногами, хватаясь за шаткие перила лестницы, Кольцов заспешил вверх к первой площадке, здесь чувствовался ветер, холодный и влажный. Кольцов стал подниматься дальше, преодолел все пролеты, когда раздался хлопок пистолетного выстрела. Отсюда, с высоты, видна кучка людей за забором, один из мужчин то ли показывает на него пальцем, то ли прицеливается из пистолета. Новый хлопок, пуля прошла слишком высоко, шлепнула в стену.
Он перелез перила лестницы, ухватился за скобу, перебросил одну ногу, перенес вес тела на нижнюю скобу и стал карабкаться вверх. Снизу трижды выстрелили, пули легли ближе, следующим прицельным выстрелом его могут достать. Ветер дунул с такой силой, словно хотел подхватить человека, как пушинку, и унести в ночь. Вытащив из кармана пистолет, он повернулся назад, держась одной рукой за скобу. Хорошо видно, как за забором топчутся несколько человек в штатском и, кажется, двое в милицейских шинелях, эти люди, наблюдая за ним, чего-то ждали.
Почти не целясь, Кольцов трижды выстрелил. Две пули попали в забор, оторвали доску. Люди рассыпалась по сторонам, попрятавшись за углы, никто не высовывается. Теперь можно лезть выше, он поставил обе ноги на скобу, хотел шагнуть вверх, но скоба будто подломилась, вылетела из стены, он повис на руках, нащупал ногой опору, неглубокую выбоину, и полез дальше. Вцепившись в жестяной желоб, закинул ногу вверх, повис на краю крыши. Снизу снова выстрелили, пули просвистели где-то близко. Оказавшись наверху, он быстро пошел вперед, стараясь не задеть головой натянутые провода.
Крыша была скользкой, с проплешинами снега и льда, но не очень крутой, скаты уходили вниз под углом тридцать градусов, быстро темнело, свет уличных фонарей сюда почти не доставал, жесть пружинила под башмаками и грохотала, словно далекий гром. Он поскользнулся и упал, стал съезжать вниз, словно с ледяной горки, но зацепился за толстый прорезиненный кабель, словно за канат, сумел подняться и заспешил дальше.
Стало совсем темно, он уперся в стенку высотой метра полтора, за ней, видимо, была другая крыша. Он пошел вверх, вдоль этой стены, надеясь, что на самой верхушке она оборвется. Но нет, стенка, достигнув верхней точки ската, пошла вниз. Кольцов споткнулся о газовый баллон, видимо, тут что-то ремонтировали, и ремонт еще не закончен. Рядом были свалены металлические уголки, нарезанные автогеном, довольно толстые, длинные и тяжелые. Кольцов подумал, что уголок пригодится, если откос следующей крыши будет крутым. Он положил уголок на стенку, подпрыгнул, зацепился и перебрался на другую крышу, эта была почти плоской, с мягкой кровлей.
Он побежал, уперся в новую стену, высокую, вскарабкался вверх по железной лестнице, оказался на крыше, скользкой и крутой, но света тут было больше. Пришлось идти медленно, осторожно ставить ноги и опираться на уголок. На короткий переход он потратил много времени, пару раз набредал на дымоходы и железные прутья антенн, оступался и не упал только чудом. Внезапно, услышав за спиной какую-то возню, он остановился, глянул через плечо и увидел, как из мрака, из ниоткуда, вылезли две мужчин в коротких пальто, один светил под ноги фонариком, освещая дорогу себе и своему спутнику, который медленно шел впереди.
Люди разговаривали тихо, вполголоса, о чем, — непонятно. Вот они остановились, второй мужчина стал светить фонариком не под ноги, а вдаль и на верх крыши. Световой круг наткнулся на фигуру Кольцова. Люди закричали, обращая свои крики неизвестно к кому, один вытащил из кармана пистолет, трижды выстрелил навскидку. Кольцов отвел руку назад, широко размахнулся и бросил в преследователей металлический уголок. Фонарь перестал светить. Показалось, будто уголок, перевернувшись в воздухе, плашмя ударил одного из мужчин в грудь, выбив какой-то странный гудящий звук, будто по пустой бочке ногой врезали. Мужчина завыл в голос, как-то тонко, визгливо, загрохотала жесть, что-то перекатывалось, переваливалось, второй мужчина громко охал и матерился. Тонкий крик сделался тише и совсем пропал.
Но этого Кольцов уже не слышал, на середине другой крыши он наткнулся на высокое чердачное окно, забранное деревянными рейками. Навалившись плечом, высадил рейки вместе с рамой, оказался на чердаке, теплом, пропахшим мышами и голубиным пометом. Некоторое время он блуждал в почти полной темноте, вышел к полуоткрытой низкой двери, она вела к черной лестнице, захламленной, спускавшейся вниз спиралью.
Через несколько минут он очутился в проходном дворе, тенью скользнул в арку, вынырнул в другом дворе, наверху светилось несколько окон, не был слышен шум улиц, с неба сыпалась снежная крупа, он снова оказался в арке, бесконечной и темной. Вышел в пустой переулок, секунду раздумывал, куда свернуть, услышав грохот трамвая, повернул на звук и помчался со всех ног, будто чувствовал, что в том трамвае — его последняя надежда на спасение.
Он добежал до остановки, когда двери еще не захлопнулись. Народа было совсем немного, впереди несколько женщин, возвращавшихся со смены на заводе, о чем-то болтали и громко смеялись, на заднем сидении спал пьяный. Кольцов бросил в кассу три копейки, открутил и оторвал билет, он сел на мягкое сидение, еще не веря в свою удачу, стряхнул пыль с рукава, надвинул кепку на глаза.
Сквозь мутное мерзлое стекло было видно, как два милиционера бегут по тротуару в противоположную сторону, туда же одна за другой промчались сначала два «уазика», желтые, с синими полосами и надписью «милиция» вдоль кузовов, а следом черная «волга» с проблесковым маячком на крыше, видно, милицейское начальство, уже узнавшее о стрельбе, выехало на место происшествия, и гэбэшники туда же.
Кольцов сошел с трамвая, увидев в окно телефонную будку. Он плотно закрыл дверь, хотя улица была пуста, набрал номер, для памяти записанный на ладони, когда Алевтина ответила, сказал:
— Этот чертов парень — гэбэшный стукач. Кажется, я от них оторвался. Но следующей будешь ты.
— Все в порядке, — сказала Алевтина, голос звучал ровно, почти спокойно. — Я поняла. Не волнуйся за меня. Я готова ко всему. К самому худшему.
— Аля, прости. Черт меня дери. Зря я…
— Не надо, — сказала она. — Ты все сделал правильно. Я люблю тебя, люблю таким, какой ты есть. Постарайся остаться целым, буду молиться за тебя. Прощай, Юра, прощай, мой родной.
Он хотел что-то сказать, какие-то важные слова, слова благодарности, нежности, любви… Все те, самые главные слова, что почему-то не успел сказать раньше, но они застряли в горле. Он почувствовал, — еще одно слово, — и он заплачет. В следующую секунду он захотел сказать последнее — «прощай», но уже пикали короткие гудки, Аля положила трубку.
Алевтина со вчерашнего вечера жила в пустой квартире, где была прописана родственница мужа, уехавшая из Питера до весны. Сейчас, опустив телефонную трубку, она некоторое время неподвижно сидела на кровати. Наконец поднялась, прошла через коридор, оказалась в гостиной, задернула шторы и включила настольную лампу. Она взяла листок бумаги и написала несколько строк, короткое письмо, в котором сказала то, что давно хотела сказать, но не решалась.
Она просила прощения у мужа за то, что любила и продолжает любить другого человека. Ей было тяжело жить двойной жизнью, было тяжело врать или просто не говорить о главном, сейчас она хочет уехать в другой город и не знает, вернется ли обратно. Для начала ей нужно разобраться в самой себе, а дальше будет видно, она сообщит мужу о своем решении, напишет или позвонит. Аля перечитала письмо и решила, что написала все не так. Письмо наверняка попадет в руки гэбистов, оно не даст много информации, но может направить их на след Юры.