Она порвала бумагу вдоль и поперек, взяла настольную зажигалку и сожгла обрывки в проволочной корзине, стоявшей у стола. Она написала новое письмо, очень сухое, избегая слов «уехать», «другой город», которые могли хотя бы намекнуть о том, куда она пропала. Написала, что ей нужно некоторое время, чтобы подумать о совместной жизни и отношении друг к другу, пока она поживет у подруги, позже позвонит. Она подумала, что настоящих близких подруг у нее нет, — но это ничего не меняет.
Аля вернулась в спальню, переоделась в скромный костюм: серую юбку и синий жакет, надела бежевый теплый плащ и беретку, положила в сумку раскладной зонт. Раскрыла шкаф настежь, из-под стопки белья вытащила собранный заранее небольшой чемодан. Через пять минут она вышла из квартиры, доехала на метро до Московского вокзала и спросила в кассе, есть ли билет на ближайший поезд до Москвы. Билетов не было, но кассирша сказала, что можно подождать, за полчаса до отправки могут отменить бронь на несколько билетов, тогда они поступят в продажу, надо встать в очередь к третьему окошку.
И вправду, за полчаса сняли бронь с пяти билетов, Але чудом достался последний, — плацкартный вагон, нижняя полка. За эти полчаса она успела купить в буфете две пачки печенья, — больше не давали, — села в вагон и стала смотреть на мокрый перрон, отражающей свет фонарей, на темные фигуры пассажиров. Она подумала, что прежняя жизнь закончилась, наверное, она навсегда уезжает из этого города, который любила всю жизнь.
Потом ей представилось, как чужие люди, мужчины в штатском и парочка милиционеров из ближайшего отделения, поднимаются по лестнице ее дома, входят в квартиру. Зовут соседей, им нужны понятые. Начинается обыск, мужчины просматривают книги в шкафу, каждую листают и бросают на пол, копаются в ящике с ее нижнем бельем, смотрят записные книжки, переходят в кухню, достают с полок банки с крупой, высыпают крупу на пол, простукивают стены в ванной…
— Сволочи, сволочи, сволочи, — шептала она. — Сволочи…
Она смотрела на людей, на мокрый перрон, на огоньки вокзала. Но вот все пришло в движение, это тронулся поезд, фигуры людей сделались расплывчатыми, свет фонарей тусклым. Она не сразу поняла, что плачет.
Кольцов вышел из телефонной будки, побрел дальше, свернул направо, эта улица была шире, но такая же темная и пустая. Мимо проехало такси с зеленым огоньком в верхнем углу лобового стекла, но он не поднял руку, сегодня лучше пользоваться общественным транспортом, завтра гэбэшники и менты обойдут все таксопарки, опросят всех таксистов, кто кого куда отвозил в промежутке от семи вечера до полуночи. Может попасться памятливый парень, он вспомнит приметы пассажира, сможет дать его словесное описание.
Надо пройти несколько кварталов, свернуть налево, там, кажется, останавливается другой трамвай, который довезет почти до гостиницы. Кольцов прошел квартала три, улица оставалась почти пустой, только по другой стороне две девушки и два парня, совсем молодые, шли и чему-то смеялись, одна из девушек держала за веревочку красный шарик, плывший за ней по воздуху.
Кольцов прошагал еще немного, миновал старый дом с лепными карнизами и портиками, дальше пошел забор, сбитый из горбыля. С другой стороны кипела работа, светил прожектор, поворачивалась стрела башенного крана, на уровне шестого этажа работала электросварка, искры сыпались густые, словно от бенгальских огней, гудела бетономешалка, в открытые ворота въехал грузовик, груженый щебнем.
— Мужчина, на минутку…
Он сбавил ход, остановился. Сзади его догнали два милиционера в зимних шинелях и шапках, один постарше, лейтенант, круглая физиономия, румяные щеки и глубоко посаженные колючие глаза. Второй милиционер, сержант, помоложе, у него была девичья нежная кожа и большие красные губы, наверняка еще в школе его прозвали губошлепом. Лица напряженные, злые, весь день патруль проболтался по улицам, только дважды зашли в помещение: пообедали в ведомственной столовой и погрелись в кафетерии, погода отвратительная, милиционеры устали.
Смена кончилась полчаса назад, но поступил приказ — продолжать патрулирование, останавливать и проверять документы у всех мужчин от двадцати до пятидесяти лет, в районе действует особо опасный рецидивист, преступник вооружен и знаком с навыками рукопашного боя. Рост от ста семидесяти пяти до ста восьмидесяти пяти сантиметров, нормального сложения, одет в черное пальто или куртку, подробного словесного описания и фотографий не имеется.
Подозрительных граждан или граждан без документов приказали доставлять в отделения и опорные пункты милиции. Принимая во внимание особую опасность преступника, в силовое единоборство с ним не вступать, предупредительных выстрелов не делать, — сразу стрелять на поражение. Такие приказы, — чтобы стрелять на поражение без предупреждения, — патрульные получали редко, кроме того, передали, что в район подтянуты милиционеры, чье дежурство уже закончилось или еще не начиналось, а также народные дружинники.
— Да-ку-менты па-рра-шу, — сказал лейтенант. — Живо…
Кольцов стоял в двух шагах от милиционеров, на его стороне элемент неожиданности, первый ход. А два шага отличное расстояние, чтобы отправить их в глубокий нокаут, одного за другим, но тлела надежда, что все можно решить спокойно, без мордобоя, и вообще с кулаками — всегда успеется. У ментов по закону нет права обыскать граждан на улице, — только в отделении, — а туда еще надо дойти. И большой вопрос, — дойдут ли менты живыми и здоровыми? Кажется, сержант прочитал эти мысли, он отступил на два шага, стянул нитяные перчатки и расстегнул кобуру. Он решал, доставать пистолет прямо сейчас или немного обождать.
— Ну? — сказал лейтенант.
— Документы? — улыбнулся Кольцов. — Это пожалуйста. Без проблем.
Чтобы милиционеры не боялись, что он вытащит ствол или перышко, — Кольцов держал руки на виду, медленно расстегнул пальто, распахнул полы.
— А что происходит, товарищи?
— Мы почем знаем, — отозвался молодой. — Есть приказ тормозить таких ухарей. Ну, вроде тебя… Гулевых… Пил сегодня?
— Сто пятьдесят для согрева. Черт, нет паспорта. Видно, вчера жена забрала. Да, вместе с получкой. Все выгребла. Ну, в потайном кармане завалялся рваный червонец, — и то ладно. На похмелку хватило.
— Сто пятьдесят… А воняет как из винного погреба. Кроме паспорта есть что-нибудь?
— На кой они мне, документы. Сегодня выходной, сутки через трое работаю. А в пивнушке паспорт не спрашивают. Так-то, братцы…
Старший патруля решал про себя, отпустить этого полупьяного мужичка, пусть катится дальше, он не уголовник, не те повадки, на внешней стороне ладоней и пальцах нет блатных татуировок, — видимо, какой-то работяга вырвался из семьи, чтобы выпить с корешами. Но конца милицейской смены не видно, отбой могут не дать до утра, пока ловят того вооруженного рецидивиста. Значит, лучше не болтаться по улицам, не мерзнуть на холодном ветру, а доставить гражданина в отделение, и там, пока его проверят по картотеке, они с напарником посидят в тепле, покурят и узнают, из-за чего в районе такой страшный кипеш, — этот вариант лейтенанту понравился.
— Следуй вперед, до конца улицы, — он зашел сзади и толкнул Кольцова кулаком в спину. — На углу остановись. Руки в карманы не опускать. Держать сзади.
Глава 4
Они двинулись вдоль забора стройки, когда до ворот осталось несколько метров, Кольцов, не сбавляя шага, повернул голову и спросил, можно ли закурить. Вместо ответа, лейтенант ткнул его кулаком в спину, но Кольцов уже увидел все, что хотел: лейтенант шел на расстоянии двух шагов, на шаг дальше держался сержант, он так и не вытащил пистолета из кобуры. Кольцов развернулся на каблуках, ногой ударил в колено лейтенанта, стараясь, чтобы рант ботинка попал, куда он целил, вдогонку влепил кулак в подбородок, — лейтенант отлетел в сторону мешком рухнул под забор. Нападение оказалось настолько неожиданным, что сержант застыл на месте с открытым ртом, Кольцов срубил его крюком в ухо, — милиционер, потеряв шапку, полетел куда-то в темноту, под забор.
Кольцов сунул руки в карманы и хотел быстро уйти, но в десяти шагах сзади появилась женщина в сером пальто, она бросила сумки на землю, открыла рот и закричала громко, пронзительно, словно сирена завыла. Кажется, сзади из темной глубины улицы к нему бегут еще трое в форменных милицейских шинелях. Он успел подумать, что все эти события, все неудачи произошли одна за другой как раз в ту минуту, когда он уже ушел от погони, оказался в безопасном месте и мысленно готовился растянуться на гостиничной кровати. Кольцов побежал вперед, миновал распахнутые ворота, мельком увидел освещенный прожекторами трехэтажный дом красного кирпича, пару грузовиков, ожидающих разгрузки, плиты перекрытия, сложенные одна на другую, груды щебня.
Услышав, как по всем окрестностям разлилась трель милицейского свистка, он прибавил скорости, решая задачу: кто мог свистеть, если оба милиционера, лежавшие под забором, еще не скоро придут в себя. Надо добежать до конца улицы, свернуть в ту сторону, где не будет людей, а там уж как повезет, он увидел, как на его стороне из-за дальнего угла выскочили двое в шинелях и зимних шапках, бросились навстречу, спустя мгновение вдалеке на другой стороне показались еще трое, эти одеты в куртки или короткие пальто, — наверное, оперативники в штатском. Тот, кто бежал первым остановился, достал что-то из-за пазухи и побежал дальше.
Кольцов повернул назад, нырнул в распахнутые ворота, оказался на стройке, рванул в дальнюю темную часть пустыря, где в заборе наверняка должен быть лаз, а там по темноте, в лабиринте переулков — ищи его. Он оказался в той части стройки, куда не добивал прожектор, вот он забор, но не деревянный, а бетонный, из прямоугольных трехметровых плит, над которыми размотали и закрепили спираль колючей проволоки. Господи, что тут строят, секретный объект или правительственную резиденцию… Теперь он попал на освещенное место, побежал вдоль забора к недостроенному дому.