Однако не всем власть имущим сейчас понятно, зачем нужно восстанавливать прежнюю «священную треугольную символику» московского центра. Это важно не только с мистической стороны дела, хотя и про нее не следует забывать. В связи с этим уместно объяснить читателю, о чем идет речь.
Исстари златоглавая Москва являлась символом Золотого Небесного Града, созданного Творцом. Символ этот был проявлен градоподобным храмом-престолом Святой Троицы на Рву (Покрова на Рву, Василия Блаженного) и сотнями «огненных храмов» по всему городу, а также 12-ю воротами Скородома, по аналогии с 12 воротами Небесного Града. Согласно православной традиции, любой храм и его престол, а также кладбище при нем охраняет особый ангел. И он не уйдет от них до Судного дня, даже если храм насильно разрушат, ликвидируют престол и уберут намогильные кресты над останками христиан.
Часовня на месте храма Николы Стрелецкого
Музей Шилова в Стрелецкой слободе
Потому-то не лишне напомнить, что ангелы-хранители, возможно, и ныне присутствуют на местах всех разрушенных храмов и разоренных погостов древней Москвы, а сам священный город просто «населен» такими ангелами. Потому о каждом месте погубленных большевиками святынь нам следует помнить об этом – и мыслить особым образом. Исходя из этого, можно предположить, что на месте храма Св. Николы Стрелецкого против Боровицких ворот Кремля буквально витает образ не просто ангела-хранителя, но ангела-воина из небесного воинства Михаила Архангела; ощутить его по-настоящему способен только лишь какой-нибудь подлинный духовидец. И грозный небесный страж не уйдет со своего поста до Судного дня, даже если забытый людьми погост древних Стремянных полков отдадут ныне под строительство музея, торговых заведений, новых небоскребов или дополнительного корпуса музея художника Шилова. Особо следует помнить о том, что судьба возводимых над погубленными русскими святынями доходных «объектов» и их насельников может оказаться непредсказуемой и незавидной.
Арбатский фантом, или Мимо пустыря на месте церкви Николы Явленного на Арбате во имя Покрова Пресвятой Богородицы
Арбат в народе называли «улицей трех Никол» или «улицей святителя Николая» – по церквям Николы на Песках, Николы в Плотниках и Николы Явленного. Эта улица, давно утерявшая былое очарование старины, диковато застыла в потоке времени в ожидании грядущих перемен, ежегодно теряя немногие связывающие ее со старым временем памятники архитектуры. Началось это уже довольно давно, пожалуй, с потери одного из стародавних храмов, выстроенном в XVI столетии в этом малонаселенном месте Москвы, именовавшимся тогда Полем. Об арбатских окрестностях трогательно вспоминал в эмиграции писатель Борис Зайцев. «Образ юности отошедшей, жизни шумной и вольной, ласковой сутолоки, любви, надежд, успехов и меланхолий, веселья и стремления – это ты, Арбат. В цветах и в музыке, бокалах и сиянье жемчугов, под звон ножей, тарелок веселится шумная Москва, ни о чем не гадающая, нынче живущая, завтра сходящая, полумиллионная, сытая и ветром подбитая, талантливая и распущенная. Сквозь мглу и вой метели невозбранно проплывает седенький извозчик в санках вытертых, на лошаденке дмитровской, звенигородской, как корабль нехитрый, но и верный. Священники звонят в церквах Арбата – Никола Плотник, Никола на Песках и Никола Явленный – спокойные и важные, звоном малиновым, в ризах парчовых, вековечных, венчавшие и хоронившие тузов, и знать, и бедноту. Привыкшие к молебнам, требам, к истовому пению. Гудят колокола, поют хоры, гремит трамвай, солнце восходит, солнце заходит; звезды вонзаются и над Арбатом таинственный свой путь ведут. И жизнь грядет, и все как будто чинно, все так крепко, и серьезно, и зажиточно, благонамеренно. Строят дома – сотни квартир с газом и электричеством, льют свежий асфальт, и белят стены, и возятся, и пьют, и накопляют, ходят в церковь, и венчаются, и любятся, и умирают между трех обличий одного Святителя – Николы Плотника, Николы на Песках и Николая Чудотворца».
Церковь Николы Явленного на Арбате (XVII в.)
Императрица Елизавета Петровна
Никола Явленный был типичным посадским храмом годуновской эпохи со всеми ее приметами. Луковичная глава – позднейшая, как и придел – возникла около середины XVII в. Профессор Петр Иванович Страхов рассказывал студентам, хорошо запомнившим это с его слов, что помнил эту церковь еще в те времена, когда она имела каменную ограду с башенками. Всем своим тогдашним видом она походила на монастырь. Близость этой церкви к знаменитой Иоанновой слободе дала повод Страхову к догадкам, что она могла быть свидетельницей иноческой набожности «грозного царя».
Кому-кому, а Петру Ивановичу Страхову было просто нельзя не поверить. Сей ученый муж был известен на Москве не только как переводчик и воспитанник университета, но и как профессор по опытной физике, инспектор студентов, а впоследствии и ректор Университета (1805–1807). По поручению знаменитого масона Новикова он перевел известную книгу Сен-Мартена «О заблуждениях и истине, или Воззвание человеческого рода ко всеобщему началу знания», пользовавшуюся большим уважением среди русских мистиков. Перевел он также сочинение Бартелеми «Путешествие младшего Анахарсиса по Греции» (1803–1809) и курс физики Брассона (1803)...
При землеройных работах подле этой церкви, проводившихся в 1846 г., археологами было открыто множество человеческих останков. Судя по ряду прямых и косвенных признаков, в числе погребенных возле храма оказалось немало захоронений именитых москвичей. Старые москвичи рассказывали, что по воспоминаниям их прародителей на Арбате жили и очевидцы приездов в этот храм императрицы Елизаветы Петровны. Поговаривали, что приезжала она туда на панихиды, проводившиеся по ее просьбе над гробницей Василия Болящего, скончавшегося 7 ноября 1727 г. и погребенного в трапезе. Свою благосклонность храму государыня являла не раз, и один из ее даров стал образ во имя Ахтырской Божией Матери. 15 июля Святая Церковь совершает празднество в честь Ахтырской иконы Божией Матери. Эта икона явилась в 1739 г. в городе Ахтырке Харьковской епархии священнику Покровской церкви отцу Даниилу. Образ Богоматери был найден им на своем огороде, в траве. Священник внес потемневшую от времени икону в дом. В один из праздников, как повествует о том предание, икона засветилась необычным светом. Явление это повторялось много раз. Однажды Божия Матерь явилась во сне отцу Даниилу и велела очистить икону, омыв ее водой. Проснувшись, священник поспешил исполнить повеление. Воду он собрал в сосуд с намерением вылить ее в реку. Но во сне ему явилась Богородица и повелела воду не выливать, а исцелять ею людей, страдающих от недугов. Священник имел дочь, болевшую лихорадкой. Проснувшись, он дал ей испить этой воды, и дочь его выздоровела в то же мгновение. Это было первое из многочисленных чудесных исцелений, которые были дарованы верующим благодатной силой, исходящей от иконы.
Если говорить о точном месторасположении церкви, то нужно обязательно обозначить, что стояла она на углу Старого Арбата и Серебряного переулка. Архитекторы называли ее образцом типичного посадского храма эпохи Бориса Годунова со всеми ее характерными приметами. Здесь, думается, уместно сказать несколько слов об архитектуре того периода. Утонченная и аристократичная архитектура этого периода часто называется «годуновской», так становление этого стиля совпадает с годами правления, а потом и царствования Бориса Годунова. При нем строительство приобрело статус государственной задачи; образованный в 1584 г. Каменный приказ стал одним из самых важных государственных учреждений. Годуновское зодчество возрождает тип пятиглавого крестовокупольного храма, но были распространены и бесстолпные церкви, завершенные горкой кокошников или шатром. В большинстве случаев стройный четверик церкви поднят на подклет и окружен с трех сторон галереей-гульбищем. К четверику, завершая восточные членения галерей, примыкают симметричные приделы, придающие восточному фасаду пирамидальность. Это сохраняло излюбленный для московской архитектуры оттенок центричности. Обработка верха пирамидой кокошников – чисто московская, но традиционные для Москвы килевидные очертания самих кокошников исчезли (встречаются они теперь лишь у кокошников в основании барабана) – предпочтение отдавалось плавным полукружиям. Тонкая, ясная и простая профилировка выполненных из кирпича карнизов, тяг и обрамлений кокошников, пилястровая аркатура, охватывающая барабаны глав, пилястры на фасадах, стройные пропорции объемов придавали этим церквям необычайную легкость и изящество. При этом широкие трехчастные антаблементы и высокий цоколь говорили о значимости сооружения. В интерьерах бесстолпных храмов лопатки часто заменялись арочными нишами. В целом годуновский стиль активно применял ордерные формы, используемые Алевизом Новым в архитектуре Архангельского собора. Из московских храмов годуновского периода можно назвать Малый (Старый) собор Донского монастыря (1591–1593), церковь Троицы в Хорошеве (1596–1598), церковь Николы Явленного на Арбате (1593; не сохранилась).
Личность Алевиза Нового во многом определила архитектурное лицо эпохи. По разным источникам, Алоизио Ламберти да Монтаньяна происходил из Милана или Венеции. Из его произведений на родине известно лишь надгробие Томазины Граумонте в церкви Св. Андрея в Ферраре; по-видимому, остальное не сохранилось или не идентифицировано. В 1500 г. он был приглашен послами Ивана III, Дмитрием Ралевым и Митрофаном Карачаровым, в Россию. В то время царь обязывал своих послов во всех посещаемых ими странах разыскивать искусных зодчих и прочих мастеров и приглашать их для работы в Москве. В Москву Алевиз попал не сразу. Больше года он вместе с послами провел при дворе крымского хана Менгли-Гирея и за 15 месяцев выстроил для него Бахчисарайский дворец. От него сохранился лишь каменный портал с богатой резьбой. На портале даже сохранилась дата сооружения – 1503 г. В июне 1503 г. ханом было написано письмо Ивану III, где первый сообщает о том, что «нонеча слава Богу, на свои руки взял есми Дмитрия Ларева да Митрофана Федорова Карачарова; и мастеры твои иуня месяца к нам приехав и челом ударили». Заболоцкий, посол Ивана III при ханском дворе, точнее сообщает время приезда посольства: «за две недели до Петрова Заговенья», то есть не позже начала июня. Русские послы и итальянцы пробыли у Менгли-Гирея до сентября 1504 г. и были отпущены в Москву только после настоятельных требований Ивана III. По прибытии