рских контор, теневые квартирные маклеры застойных времен? (Я хорошо помнила одного такого из детства.)
«Приду к вам завтра после шести вечера. Предупреди всех, чтоб были дома», – припечатала сургучом финал нашего разговора Алла Дмитриевна.
Назавтра к шести вечера все мы были дома. Без тени брезгливости осмотрев места общего пользования, заглянув на скорую руку в комнаты ко всем жильцам, мгновенно все смекнув и прикинув (а именно беспрецедентную стоимость 200-метровой квартиры и маячившие лично ей дивиденды), Алла Дмитриевна пообещала вернуться завтра. На следующий день ее прическа была не столь высока, тело покрывали более женственные одежды, голос приобрел оттенок доброжелательности, в руках был блокнот с игривым одуванчиком на обложке. Она обстоятельно побеседовала с каждым за закрытыми дверями, законспектировала необходимые ей детали и убедила всех плотно держать персональные требования за зубами. Ко мне она пришла в последнюю очередь. Мыском ботинка откинув края паласа, Алла Дмитриевна проверила на прочность выложенные большими лепестками дубовые паркетины, осталась, судя по выражению лица, довольна и тут же сказала, что меня ждет однокомнатная квартира.
– Э-э нет, – возразила я, – двадцать пять метров жилой площади, и мы прописаны вдвоем с дочерью.
– Вы с ней однополые, вам дополнительные метры не положены, – она невозмутимо пожала плечами.
– Вы это серьезно, Алла Дмитриевна? Однополые не однополые, а в однокомнатную квартиру мы с ребенком не поедем. Где вы встречали однокомнатные с комнатами в двадцать пять метров? И потом, мне дополнительные метры за инициативу полагаются, не находите?
Тут, несколько удивившись, Алла Дмитриевна открыла было рот, но я ее опередила:
– Кстати, кто собирается выкупать нашу квартиру? Если не секрет, конечно.
– Ладно, тебе скажу. Пожилой парижский адвокат-эмигрант – в память о предках. Заявку на квартиру оставил. Давно момента ждал. У него в этом доме пращуры-юристы жили. Так что ты как в воду глядела, по адресу пришла.
– Ну вот пусть и раскошелится в память о предках.
– Смотрю, ты девка не промах. Прикину насчет тебя с твоим чадом, – уклончиво ответила Алла Дмитриевна.
Из чего я сделала вывод, что мне нужно держать стойку.
Соседи расцвели, но одновременно обособились друг от друга. Каждый молча колдовал над кастрюлей или разделочной доской у своего кухонного стола, лелея персональную мечту. Началась горячая страда демонстрации квартир. После просмотров все возвращались целеустремленно-сосредоточенными и упорно продолжавшими молчать.
Двое ставленников Аллы Дмитриевны – стриженных под бокс молодых людей в черных куртках из свиной кожи и рыночных джинсах-пирамидах – показали мне двухкомнатную квартиру в новостройке района Раменки. Шестнадцатиэтажный панельный дом торчал, как одинокий зуб, в чистом поле. Станцией метро там еще не пахло. Пока у окна пустой гулкой кухни на четырнадцатом этаже я проваливалась в пессимизм от окружающего пейзажа, тот, что был несколько покоммуникабельней, решил меня приободрить: «Планируется обширная застройка: жилые дома, магазины, детские сады, школы, поликлиника, все такое прочее». На что я мрачно промолчала.
Сурово велев мне подумать до завтра, они остались в квартире ждать еще кого-то. Подозреваю, я была у них не единственной претенденткой на двухкомнатное жилье. Весьма предприимчивых юношей Алла Дмитриевна выбрала себе под стать.
Бредя по пустырю к автобусной остановке, я второй раз в жизни испытала на себе издевательство ветра (первый эпизод случился со мной на родильном столе). И на сей раз ветер глумился надо мной, рвал с плеч весенний плащ, Соловьем-разбойником завывал мне в уши. Но была в этом ветряном беспределе и позитивная сторона. Ветер надул мне в уши песнь о бесприютной жизни в безликих панельных микрорайонах, навсегда отвратив меня от любых новостроек.
Сон мой в ночь после просмотра был тревожен. Мне снились, что я застряла в лифте новостройки, судорожно жала на кнопку вызова диспетчера, металлический голос твердил: «Проект закрыт…» Ломая ногти, неимоверным усилием я разжала двери лифта, выкарабкалась из узкой коробки, разбила ботинком окно лестничной клетки и вылетела вон – в буквальном смысле – прочь от пустыря. Полет мой проходил над начинающими трепетно зеленеть насаждениями, над хаотично утыканными антеннами крышами домов в сторону Новодевичьего монастыря, где у его стен я опустилась на грешную землю, облегченно выдохнула и перекрестилась на золоченые купола.
На следующее утро позвонил один из коротко стриженных, тот, что суровее:
– Ну что, надумала?
– Нет, конечно, – ответила я, – не поедем мы с дочерью в чисто поле.
– Ничего себе заява! Это же двушка! – возмутился суровый. – Какого рожна тебе еще надо? Лучшего-то не будет, не жди.
– Нет уж, будет лучше, и не давите на меня, – ответила я. – Разговаривать буду только с Аллой Дмитриевной.
Вечером у нас с Аллой Дмитриевной вышел долгий телефонный спор, в конце которого она сдалась:
– Вот ты упертая. Хорошо, занимайся поиском сама, денег я тебе дам, под расписку. Но если не съедешь к сроку и не выпишешься с ребенком из квартиры, придут плечистые ребята и выкинут тебя со всем барахлом на улицу, никто на твое чадо не посмотрит.
– До этого не дойдет, не беспокойтесь, – к фамильярной грубости Аллы Дмитриевны я отнеслась философски, поскольку был достигнут главный финансовый результат, – в крайнем случае на время поиска съеду с ребенком к маме и пропишусь к ней.
Я приступила к ускоренному поиску. Рассчитывать на двухкомнатную квартиру в пределах Садового кольца не приходилось, равно как и на любимый отрезок красной ветки от «Кропоткинской» до «Университета». Сумма для этих мест была маловата. Нелюбимые мной юг и юго-восток столицы отметались однозначно. К северному и северо-восточному направлениям я была равнодушна. Оставались чистый запад и чистый восток. Я решила сконцентрировать поиски на западе как на наиболее престижном и рентабельном.
И, на свою голову, нашла по газетному объявлению двухкомнатную квартиру на втором этаже пятиэтажного кирпичного дома (не хрущевского, с потолками в три метра, балконом и окнами во двор), буквально в минуте ходьбы от метро «Фили». Такого зигзага я точно не ожидала, но квартира оказалась коммунальной, о чем хитро умалчивало объявление. Большую комнату занимала пожилая, крепкой жилистой конституции Нина Васильевна, маленькую – молодой верзила Никита. Между Ниной Васильевной и Никитой кипел яростный человеконенавистнический конфликт. Нет чтобы, как только это выяснилось (а выяснилось это при первом же визуальном с ними контакте), оставить затею по их размежеванию и подыскать другой вариант. Но мои упорство и настойчивость сыграли со мной злую шутку. Выслушав сдобренные бурной руганью их жилищные требования, я вступила с ними в договорные отношения. Найти свободную однокомнатную квартиру у метро «Пражская» Нине Васильевне (рядом с семьей ее дочери) не составило труда. Осмотрев квартиру, Нина Васильевна, невзирая на присутствующего хозяина с его риелтором, схватила меня в прихожей за руки и отчаянно крикнула, что готова заночевать здесь немедленно, прямо на полу, потому что не в силах терпеть еженощные загулы Никиты с бандитскими дружками.
Я сосредоточилась на поиске комнаты для Никиты. Он заказывал комнату на «Петровско-Разумовской», большего размера, чем у него сейчас, непременно с соседом-одиночкой мужского пола. Вблизи «Петровско-Разумовской», как выяснилось, обитали возлюбленная Никиты Люба и ее ребенок от первого брака. «Вроде рядом, а вроде отдельно, захотел – перепихнулся, захотел – послал по известному адресу, типа разделяй и властвуй», – объяснил мне свою позицию Никита. В его случае можно было сыграть на разнице в цене между районами, обеспечив более просторной комнатой без финансового для себя ущерба. Вскоре такая комната нашлась. Продажей комнаты в двухкомнатной квартире с одним (как и было заказано) соседом заправляла мадам похлеще Аллы Дмитриевны, некая Регина Борисовна. Сухонький сосед-дедок с жиденькой бородкой и выцветшими глазами, заметно трепещущий перед Региной Борисовной, вызвал у Никиты саркастическую ухмылку. Осмотрев свободную от жильцов и мебели комнату с вяло жужжащими над полом прошлогодними мухами и их многочисленными трупами на подоконнике (комната странно пахла, но была на целых 10 метров больше филевской), удовлетворенный дополнительными метрами Никита поинтересовался: «Откуда мух-то столько?» «Подумаешь, мухи, говно вопрос, ты на метраж смотри, не на мух», – резко осадила его Регина Борисовна.
У подъезда панельной пятиэтажки во Владыкине мы с мужем ждали собственницу продаваемой комнаты Верочку. Наглейшая Регина Борисовна, узнав, что у меня поджимают сроки, навязала мне часть своей работы: «Верунчик сейчас у друзей ошивается, забери-ка ее и сопроводи-ка в паспортный стол за выпиской из домовой книги, а то эта горе-растеряшка ни шагу сама ступить не может, а у меня дел по самые гланды. Только паспорт ее у меня захвати, и ей потом отдать не вздумай, мне сразу верни».
Муж благородно вызвался мне помочь. Ради этого взял у приятеля машину (спасибо, что не у Игнатьича). Водительские права муж получил давно, когда работал по хозчасти, и теперь решил воспользоваться ситуацией – продемонстрировать свое водительское мастерство. Он все еще надеялся, что наши отношения можно склеить, и, сидя со мной в машине, освещал новые грани своей биографии:
– Это ты собираешься разводиться, не я. Я как раз хочу с вами остаться. Но тебе мой характер не подходит. А я над генами не властен. Отец – нудный, однообразный, как освещение в морге, полковник в отставке. Из разряда сквалыг, консервы с шестидесятых годов копит на случай очередной войны. Был как-то у него в гостях, имел честь наблюдать ряды вздутых банок на самодельных стеллажах за занавеской. Даты покупки на каждой крышке ножом выцарапаны. Так и не женился второй раз. Живет бобылем, первой попытки хватило. А мать всегда предпочитала, чтобы за ней красиво ухаживали, к ногам бросали цветы и подарки. Та еще капризная штучка, правда, красивая, ничего сказать не могу. Посольский шляхтич ее баловал, даже мне как-то импортный ранец от него перепал, за что в интернате прозвище прилепили «тощий новобранец»; а шляхтич хотел жениться, увезти нас в Варшаву. Отец уперся, не дал согласия на вывоз ребенка, то есть меня, в другую страну. Отомстил чем мог. Не понимаю, как они вообще с матерью сойтись сумели – абсолютные антиподы. Вот такая гремучая во мне смесь. С другой стороны, я же носитель не только их черт. У меня вполне приличные деды с бабками были, да и прадеды. К тому же у меня благоприобретенные качества имеются. Во-первых, я не жадный, ты знаешь.