Жадным муж действительно не был, поскольку ничего не имел. Его запоздалое откровение ввергало меня в прошлогоднюю тоску, сердце изнывало от жалости и изо всех сил ей же сопротивлялось, черт бы побрал эту мучительно жгучую мешанину чувств, – когда в окошко машины постучала худенькая улыбчивая девушка.
– Вы не меня случайно ждете?
– Если ты Вера, то да.
Она, веселая и непринужденная, села к нам в машину и с места в карьер принялась болтать о перспективах дальнейшей жизни, что поначалу всех нас взбодрило. «Мне Регина Борисовна целую квартиру в Подмосковье обещала. Я очень даже хочу жить за городом. Заведу собаку, лаечку, девочку-куколку, у них глаза такие ласковые, голубые, будем с ней по утрам бегать. Знаете, как назову? Прошкой. В честь моей бабули. У меня бабулю Прасковьей Федоровной величали. Родители спились, а она меня вырастила, на ноги поставила. Ой, она у меня такая была заводная, и плясала, и пела, тоже немножечко выпивала по праздникам, могла и без праздников, меня так любила, баловала – не представляете как. Умерла четыре месяца назад, прямо в свой день рождения. Так жалко ее. Водка, наверное, паленая была. Врачи сказали – обширный инсульт. На Хованском похоронили, рядом с родителями. А Прошечка моя на природе лечебную травку станет кушать. Знаете, собаки очень любят лечиться травой. Природа есть природа, правда? У вас собачка есть? Вы тоже обязательно заведите. Хорошо будете смотреться с русской борзой, например, или с ньюфаундлендом. Вы такая пара! У вас же, наверное, ребеночек? Ребенку расти с животными полезно. Они тогда добрыми вырастают. В смысле, дети. И животные рядом с детьми добреют. Вы глистов не бойтесь, они выводятся легко – пижмой, проверенный способ. У нас с бабулей коты всегда были. Тот цирковой лев, помните, который мальчика в семье Берберовых до смерти загрыз, исключением был. А бабуля как померла, коты наши разбежались, Петру Савельичу, соседу, на радость. Он животных всегда недолюбливал…»
Казалось, конца ее дорожному монологу не предвидится. Но вдруг она, словно проколотый мячик, сдулась, замолчала, уткнувшись лбом в стекло задней двери.
– Вера, тебе вариант какой-нибудь уже показывали? – решила я вернуть ее к насущному вопросу.
– Вари-иа-ант? Како-ой вариа-ант? – голос ее, как в старом проигрывателе, съехал с 78 на 33 оборота, – ну-у да-а, вози-или вро-оде.
– Ну и как?
– Не зна-аю. Вы-ы меня-я побыстре-ей наза-ад отвези-ите.
За 20 минут пребывания в паспортном столе она успела извести нас нытьем. И все время просила пить. Муж сходил в ближайший ларек, купил ей воды и яблочного сока. Выписку из домовой книги мы получили. В ней фигурировали: ныне здравствующий сосед Петр Савельевич, недавно выбывшая по смерти Прасковья Федоровна, сама Верочка и выбывшие по смерти тринадцать лет назад оба ее родителя. Верочку мы вернули на место во Владыкино; она на слабых ногах вышла из машины, как пьяная, поплелась к подъезду пятиэтажки.
– Очень странная девушка, может, у нее психическое расстройство? – выдвинула я предположение, глядя ей вслед.
– Ты видела ее глаза? – спросил муж.
– А что глаза?
– По дороге в паспортный стол в зеркало заднего вида на нее налюбовался. Зрачки расширены, речевое недержание, изъелозилась вся – типичная наркоманка, амфетаминовая или героиновая, подозреваю, уже на игле. Эйфория, потом резкий спад настроения – стандартная клиника. Бабуля, почившая в бозе, родители на Хованском, призрачная квартирка в Подмосковье, лаечка Прошечка, ну-ну. Комнату изумительная Регина Борисовна продаст, деньги прикарманит, местному притону копеечку подкинет, ширанут Верочку по указке Регины Борисовны двойной дозой, и нет Верочки.
– Уверен, что наркоманка?
– К гадалке не ходи. Паша Цируль крепко Москву держит.
В этом вопросе мужу можно было доверять. За последние пару лет он повидал в морге наплыв молодых горожан с исколотыми венами. Сулившие соотечественникам новую реальность 90-е сопровождались широким ввозом в страну наркотиков. Кто такой Паша Цируль, я не знала, но из контекста можно было догадаться.
Сценарий вырисовывался несимпатичный. Этим же вечером я позвонила Регине Борисовне и спросила ее в лоб:
– Что реально станет с Верой, где она будет жить?
– Какое тебе дело, не пойму? Комнату брать будешь или нет? Мне очередь из желающих в затылок пыхтит. Голову не морочь. – Регина Борисовна бросила трубку.
Начинать все с нуля? Искать Никите другую комнату? За это время квартира на «Пражской» уплывет. Сроки все крепче сжимали меня в тиски. На крайний случай я держала в голове временный переезд и прописку с дочкой к маме, но эти нескончаемые пертурбации требовали новых сил, а силы были на исходе. Нужен был адекватный совет, без лишних сантиментов, охов и ахов. Обратиться за советом к Алле Дмитриевне – расписаться в собственной несостоятельности.
Как будто прочитав мои мысли, снова позвонил муж.
– Если не ты, то кто-нибудь другой, – сказал он, – или будешь страдать по посторонней Верочке, или подумаешь о себе с нашим ребенком. Наркотики, в конце концов, ее выбор.
– Ну я же получаюсь соучастница?
– Не смеши мою феодосийскую бабушку. Ты не отвечаешь за бандитский бардак в стране. К тому же сама говорила, что эта горлопанка Нина Васильевна спит и видит себя в отдельной квартире на «Пражской». Откажешь ей, она тебя выследит и собственноручно задушит.
Из уст моего мужа звучала циничная, но здравая логика. Сутки я промучилась в сомнениях и поисках оправданий – и выбрала себя с ребенком, мирное счастье на «Пражской» для Нины Васильевны и проживание Никиты рядом с возлюбленной Любой. Но, видимо, поступок мой оправдания не имел, ибо жизнь недолго думая отомстила мне за наркоманку Верочку.
Оставшиеся от сделки копейки были пущены на косметический ремонт. Пока он шел, мы с дочкой перекантовывались у моей мамы.
В один из дней я поехала прописывать нас с дочкой по новому месту жительства. Зоркая бывалая паспортистка, приняв от меня заявление и паспорт, сверив мое лицо с фотографией, со вздохом сказала: «В “Воронью слободку” ты, девка, встряла. Тут же портовый дом. Западный речной порт. Их всех, работничков порта, на барже из глухомани привезли, скопом сгрузили и скопом же заселили. Жалко мне тебя, нахлебаешься ты с местным контингентиком».
Реплику паспортистки я оценила неоднократно. В первый раз – когда квартиру незамедлительно обворовали. Не сомневаюсь, кто-то из местных забулдыг. Основной ремонт в квартире был сделан, оставался последний штрих – отциклевать и покрыть лаком пол. Я ждала звонка мастеров-паркетчиков, они на днях заканчивали работу на другом объекте. Паркетчики были ребятами надежными, с хорошими рекомендациями от знакомых, обещали собственноручно справиться с переносом немногочисленной мебели из комнаты в комнату и уложиться в два рабочих дня. Первый день – циклевка, второй – лакировка; правда, им придется заночевать на кухне для ускорения процесса. Лак, сказали они, схватится быстро, через день можно будет по нему ходить. Через два дня я приняла работу, расплатилась с паркетчиками, они, собрав свой громоздкий инструментарий, благополучно отчалили, а в квартире остался ядреный запах лака. В такой обстановке немудрено было угореть. Распахнув в квартире все форточки, я уехала к маме. Еще пару ночей мы с дочкой оставались у нее. В это время кража и состоялась.
Когда я открыла дверь в квартиру, в глаза бросились хаотичные следы гигантских ботинок, опорочивших свежий лакированный пол. По спине моей пробежал озноб. Более подробная ревизия показала: открытыми форточками не воспользовались. Влезли на балкон по проходившей рядом водосточной трубе, ломиком вскрыли хлипкую балконную дверь, распотрошили коробку с надписью «постельное белье», вынули пододеяльник, спустили в нем с балкона маленький телевизор «Сони» (за время ремонта он успел призывно подмигнуть пьянчугам из окна кухни), прихватили из ванной пару махровых полотенец и початый шампунь. Невелик был их улов. Но осадочек у меня остался приличный. После чего я твердо решила установить балконные решетки. Двое сварщиков паяли металлические конструкции под улюлюканье местного контингента: «О-о, бога-ачка!»
Следующим подтверждением слов паспортистки явилась сплоченная стая престарелых Салтычих, регулярно дежурящих на лавке у подъезда. Стоило мне выйти из подъезда, позвоночник мой прожигался их взглядами, и в спину неслось: «О-о, пошла, пошла задницей вилять, прошмандовка. Небось шастают к ней по ночам, ребенка-то своего не стыдно, любовничков, поди, меняет как трусы…»
За что? Почему? Вместе с тем к здешним алкашам-дебоширам, гоняющим с матюгами своих жен с малыми детьми по ближнему околотку, Салтычихи проявляли устойчивую сердобольность.
Но и этим пророчество паспортистки не ограничилось. Нарисовался третий акт, неоднократно повторявшийся на бис.
У дочки уже была приходящая няня, я в поте лица расселяла страждущих, приобрела, подобно Игорю, первые б/у «Жигули»; и в мою скромно припаркованную под окнами белую «семерочку» летели сырые яйца. Происходило сие преимущественно под покровом темноты. Иногда сквозь сон я слышала характерные звуки шмяканья яиц о твердую поверхность. По утрам обнаруживала крышу и стекла машины облепленными подсохшими желтками с застрявшими в них осколками скорлупы. Выводить на чистую воду местное окружение означало бы встать с ними на одну доску и бесконечно скандалить.
Живя в этом доме, я успела ощутить всю трагичность и напасть завистливой полунищенской жизни. Моя коммуналка в Савельевском переулке с, казалось бы, хронически уставшими друг от друга людьми виделась мне, даже и в последний год проживания там, верхом изысканности, порядочности и человечного отношения друг к другу. Никогда бы не поверила, что на отдельно взятом мини-пятачке московского Западного округа, в непосредственной близости от пафосного Кутузовского проспекта, возможен такой концентрат злобы и зависти, если бы не окунулась в этот черный смолистый вар сама.