– Ну и? – у меня начинает неприятно покалывать в солнечном сплетении.
– Люся в машине осталась, а его я сюда спустил, на всякий случай, вам показать…
– Что значит «показать»? Пьяный? С утра?!
– Да, – заливается краской Алексей, – на лавку пристроил… еле прошли… на его совесть понадеялись, а он всех подвел.
– Какая совесть, Алексей?! Вы клялись проконтролировать ситуацию! Это кому нужно в первую очередь?
– Я все понимаю… все понимаю, – бормочет Леша, – мы же работаем с Люсей, а вечером в автосервис пришлось, кровь из носа, тормозные колодки полетели, не успели его на Ленинский забрать… мама сильно ругалась. Ночью не поехали, думали, сегодня пораньше, а он… И еще, неудобно… Говорил ему перед турникетами: «Терпи, брат». А он: «Я уже́, я уже́».
– Что – уже? – холодеет мое нутро.
– На входе обмочился.
Лексику Севы, не выдержавшего, подскочившего к нам на слове «обмочился», опускаю. Возвращаюсь к застывшим соляными столпами покупателям, наблюдавшим нашу дискуссию с расстояния, делаю умиротворенное лицо, нежно беру их под руки, веду к ближайшей лавке:
– Юрий немного опаздывает, только не волнуйтесь. Присядьте пока вот сюда.
Отец с сыном обескуражено присаживаются на край лавки. Они готовы ждать. В моей душе теплится дурацкая надежда, что Юрий обмочился слегка, а Леша сгустил краски со страху.
Возвращаюсь к Леше и яростно жестикулирующему перед его носом Севе.
– Сева, это бессмысленно, – дергаю того за рукав. – Веди нас к Юрию, Алексей.
Алексей понуро ведет нас с Севой к лавке в начале платформы. По приближении моя надежда разбивается о мраморный пол. Широкой амплитудой Юрий кренится в разные стороны, заняв собой центр лавки. Глаза прикрыты, светло-голубые джинсы (других в наступившем декабре не нашлось) зияют темными пятнами до колен. С краю лавки примостилась случайная старушка в толстых линзах, опрокинула лицо в истлевший ридикюль, что-то ищет. Кроличья менингитка с лысыми островками и грязной резинкой под подбородком потряхивается в такт Юриным амплитудам. Потоки пассажиров брезгливо огибают причудливую пару. Внезапно Юрий выплывает из дремы, отбрасывает тело назад, ударяясь затылком о мрамор стены, заставляя старушку вынырнуть из ридикюля, замечает нас и бормочет: «Засада… в плен сдаваться…»
Сева идет пунцовыми пятнами, мечется по платформе:
– Все-е, трынде-ец! Сделку надо отменять, переносить, вот козел!
Я снова вцепляюсь в рукав Севы, отвожу его чуть в сторону от лавки:
– Сева, очнись! Переносить ничего нельзя. Юра уйдет в глухое пике и неизвестно когда оттуда выйдет. Отец с сыном испарятся, другого покупателя искать времени нет! У нас сроки горят. Нам доплата нужна, забыл?
Сева заводится еще больше:
– Вы что предлагаете?!
– Нотариусу своему звони, проси войти в положение. Сам настаивал на своем нотариусе, говорил, хорошо его знаешь. С покупателями объяснюсь, придумаю какую-нибудь версию.
– Да вы что?! – брызжет слюной Сева. – Этого обоссавшегося на порог нотариата не пустят! Я репутацию поганить не намерен! Я с нотариусом контакты налаживал два года! Нет!
Всем известно, что к нотариусам по сделкам с недвижимостью нужно записываться заранее и блюсти регламенты. Нотариусы, особенно в пределах Садового кольца, высоко чтут себя. Гордыня обуревает их. Но есть Елена Викторовна.
С Еленой Викторовной мы съели пуд соли. Она никогда не ютилась под общими крышами нотариальных контор; у нее персональный кабинет в Калмыковом переулке на «Сухаревской». Сколько договоров купли-продажи подписано у нее моими клиентами за минувшие годы! И ни один не расторгнут, никто из клиентов не выказал неудовольствия по прошествии времени. Когда в 95-м отменили обязательное нотариальное оформление сделок, бо́льшая часть продавцов и покупателей еще долгое время по традиции пользовались услугами нотариусов. Но проценты нотариусов неумолимо росли, привычка проводить через них сделки постепенно отмирала. Сегодняшняя схема упрощена до безобразия. Договоры между частными лицами якобы для их блага (за исключением сделок с несовершеннолетними и завещаний) составляй хоть на коленках. В Росреестре черт ногу сломит, там зарегистрируют право собственности и хрену лысому, и козлу хромому. Свидетельства о собственности упразднили. Доказывай потом, что ты не верблюд, что подпись в договоре поставил за тебя кто-то другой, а твои личные данные позаимствовали в базе интернета как нечего делать. Нотариусы как-никак наблюдали за дееспособностью сторон, заверяли обоюдное согласие, несли профессиональную ответственность. Некоторых нотариусов, безусловно, можно было подкупить. И подкупали в 90-х. Убитых из-за квартир людей находили в подмосковных оврагах. А квартирного криминала, как ни парадоксально, было меньше. Сегодня, чтобы кинуть человека с квартирой, его и убивать не надо. Состряпать можно все легко и непринужденно, без участия собственника. Вот вам и полчища бомжей. Вспомните, когда в Москве их было столько? Да никогда! Но это я, пардон, ответвилась.
Короче, на отъявленный криминал Елена Викторовна не шла, даже когда он прекрасно сходил с рук. Но послабление испытанным людям сделать могла. Гадать, есть ли у нее свободное окно, некогда. Nokia сигнал в метро не принимает. Оставляю вновь уплывшего в астрал Юрия и почти плачущего Алексея на попечение разъяренного Севы, поднимаюсь на улицу:
– Елена Викторовна, здравствуйте – и спасайте.
– Что случилось?
Кратко излагаю суть предмета, умалчивая о состоянии Юриных джинсов.
– Справок из ПНД и наркодиспансера, конечно, нет? – звучит резонный вопрос профессионала.
– Покупатели святые люди, Елена Викторовна, справок не требуют, им эта комната нужна позарез, а регистрацию договора по доверенности проведем, сделаем на нашего сотрудника. К тому же, будьте уверены, мы жилищные условия продавцу улучшаем.
– Он тоже так считает?
– Не успел осознать счастья в полном объеме.
– Все шутишь? Начнет выкидывать фортели – уговаривать не стану, учти. Чтоб был у меня тише воды ниже травы. Тремор сильный?
– Подпись поставить сможет, – почти не верю я своим словам; но отступать не в моих правилах.
– Ладно, Оксана. До обеда время занято, после обеда привози, иначе будете ждать.
– Мы лучше подождем. В машине или в предбаннике, Елена Викторовна, чтобы не мотать его туда-сюда.
– Тогда в машине. Приличных клиентов мне не распугивай. Документы факсом скинь секретарше, она договор начнет печатать.
– Спасибо, Елена Викторовна!
Спускаюсь в метро. Сева с лицом Урфина Джюса и Алексей с лицом скорбящего монаха сидят по бокам от Юры. Тот прикорнул на братском плече, из уголка рта вот-вот вытечет струйка слюны. Подсаживаюсь к Севе:
– Моя нотариус согласилась провести сделку. Вместе с Лешей поднимайте Юру наверх, сажайте в машину, я с ними в Калмыков переулок, а ты метнись к своему нотариусу…
– Плен… плен… плен… – засасывая слюну, грезит Юрий.
Сева пинает его локтем под дых и косится на меня со злобным недоверием. Протягиваю ему визитку Елены Викторовны, они у меня во всех сумках и карманах:
– Сева, документы нужно срочно выслать на этот факсимильный номер, причину своему нотариусу придумай сам. Подлинники забрать не забудь. Покупателей предупрежу, они тебя здесь подождут. И отправляйтесь на «Сухаревскую», только не спешите. Дай разобраться с Юрой. От «Сухаревской» позвони на всякий случай, скажу, как наши с ним дела. Теперь версия для покупателей: твоего нотариуса внезапно вызвали в больницу к умирающему человеку заверять завещание; нотариус отказать не смог. Юра опоздал, но приехал, ждет в машине с женой Алексея. Еду с ними к другому нотариусу составлять договор, чтобы не переносить сделку. Мест в машине ни для кого больше нет. Сева, Сева, соберись, не дергайся. Все в порядке.
– Ну как тут откажешь? Умирающий человек, экстренный случай… – пока я плету отцу легенду, он пристально вглядывается в мои зрачки, ищет там тайный шифр. – А возможно, все и к лучшему! – ободряю я его. – Своего нотариуса я знаю тысячу лет, она надежна, как скала! Только обязательно дождитесь Севу!
Отец наверняка прозревает неладное, но кивает, кивает, кивает.
На выходе из метро вижу, как Сева с Лешей только-только подводят Юру к припаркованной рядом с площадью белой «Ниве». Люся, оценив из окна машины джинсы Юрия, почти не удивляется. Деловито выходит, приветствуя меня радушной улыбкой, открывает багажник, достает кусок картона, кладет на сидение за водительским креслом:
– Садись, родственничек, только не заваливайся. Я с ним, Оксана Евгеньевна, а вы с Алешей.
– Ой-ой-ой, почему это Евгеньевна не со мной, – юродствует Юрий, пока Алексей в одиночку пристраивает его вредоносные ноги между сидений. (Сева уже умчался за документами.)
Рассаживаемся, трогаемся. Навалившись всем телом на Люсю, Юра тянет ко мне сзади растопыренные пальцы:
– Что бы такое заманчивое для вас сделать, Евгеньевна?
– Помолчи, умник, – одергивает его Люся, толкая в плечо, – ты уже сделал. Руки убери, с картонки не съезжай.
Выруливая на Садовое кольцо, Алексей отчаянно повторяет мантру:
– Говорил ему перед турникетами: «Терпи, брат», а он: «Я уже́, я уже́, я уже́». Извините, Оксана Евгеньевна, за все. Люсенька, ты как? Терпишь?
– Терплю я, терплю, Лешенька. Ты на дорогу лучше смотри, не отвлекайся. Погода вон какая дурная.
Огромными хлопьями идет снег. Стараниями декабря Москва прекрасна. На несколько мгновений я забываю, куда и зачем мы едем, растворяюсь в белой волшебной кисее Садового кольца…
…И что бы ни случилось с моим городом дальше, как бы ни пытались опошлить его, усердно обвивая арками из тряпичных цветов, упаковывая с ног до головы в нескончаемую плитку, заезжие мэры-хантымансийцы, он всегда останется во мне прежним – дорогим, родным, с детства подарившим целые миры счастья. И все мы: продавцы и покупатели, нотариусы и риелторы, архаичные старожилы и теснящие их конкистадоры – будем вечными подданными его Кривоколенных, Старомонетных, Гранатных, Никитских…