Женщину зовут Инга. Стерва, выясняется через пару минут, – их общая с умершим мужем дочь Марьяна двадцати четырех лет.
Дом желтого кирпича левым крылом выходит на Комсомольский проспект, правым на 3-ю Фрунзенскую. Две просторные комнаты и балкон смотрят с пятого этажа в уютный, подернутый липкими майскими листочками двор, кухня – на 3-ю Фрунзенскую. Месторасположение дома, планировка квартиры – мечта многих.
Для кого этот конвейер пирожков? Неужели обсессивно-компульсивный невроз? В нагрузку к бешенству матки потребность постоянно занимать руки. Тогда, пожалуй, лучше не связываться… Вскоре я узнаю: пирожки – ее непосредственная работа. Оставшись без мужа, надо было чем-то зарабатывать. Не сдавать же в ломбард драгоценности – ювелирную память об умершем и, как планировалось до недавней поры, наследство для Марьяны. (Теперь-то никакого наследства!) Два года назад (совет умных людей) пригождается опыт приготовления домашних обедов.
Инга обслуживает три коммерческие фирмы поблизости. Готовит обеды сотрудникам – частично в офисах, частично у себя дома. Руководители даже небольших компаний могут себе позволить хорошо оборудованные кухни и персональных поваров в офисах. Платят достойно.
– Вообще-то, она семейная, – распахнув шире кухонную форточку, углубляется Инга в личную драму, – замуж рано выскочила, в девятнадцать лет. Метила в богатую семью. И добилась своего, внедрилась. Муж – избалованный урод, золотая молодежь. На уме только баксы. Дочке четыре года. Живут рядом, напротив, через два дома, в огромной квартире с его родителями. Она у них в содержанках, не работает, якобы при ребенке, хоть и няня, и домработница регулярно приходят. Я иногда просила ее помочь, когда зашивалась, – праздничные застолья, дни рождения и так далее. Все равно бьет баклуши – маникюр, педикюр. Она соглашалась через губу, ленивая, как арабский шейх. Вместе на Усачевском рынке закупали продукты. В тот день я на рынок пошла одна. Попросила ее капусту нашинковать. Возвращаюсь – в квартире глухая тишина. С кухни никаких звуков. Капуста как была – непочатый кочан, нешинкованная… И запах, запах характерный… Давид часто анашой баловался. Он же к родственникам с утра собирался… У него старший брат с семьей на «Бабушкинской». Заглядываю в спальню, и в глазах потемнело. Лежат оба, откинувшись на спины, отдышаться не могут, остывают после совокупления. Она как ни в чем не бывало встает голая, нагло так плечом поводит: «Ну, я в душ». Прошествовала мимо меня, как будто меня нет, как будто я пустое место. Меня заколотило. Истерика. Схватила трубку, уже не помню, что ее мужу, кретину Вадику, кричала. Давид вскочил, хрен свой трясущимися руками в брюки запихнул, трусы с пола в карман – и сбежал. С тех пор не появляется. Моложе меня всего на два года, тварь. В отцы ей годится. – Открыв дверцу духовки, Инга проверяет вилкой готовность пирожков.
– А кто, простите, Давид по национальности? – пользуюсь я короткой паузой.
– Грузин из знатного рода. Фамилия Гвалия.
«Ну-у-у», – думаю я.
Сеанс столь интимного откровения со стороны клиентки на первой встрече – перебор даже для меня. Зачем тогда я нарушаю профессиональные границы, задаю вопрос не по квартирной теме? Мне бы увидеть правоустанавливающие документы, дать оценку квартире и ретироваться. Но Ингой движет неосознанная жажда психотерапевтического участия. Ей нужно перейти незримый Рубикон и там, за Рубиконом, попытаться воскреснуть. Посторонний человек в таком деле – наилучшая, главное, безопасная кандидатура. (Вспомним поезда и самолеты.)
– Я тогда не выдержала, дверь в ванную сломала, замок хлипкий был. Она после душа из ванны выбралась уже, завернулась в мой халат, за дверью на крючке висел. Меня это совсем доконало – халат мой надела после всего! Кинулась на нее, поцарапать успела немного лицо. Конечно, в тот момент я не в адеквате была. Примчался ее Вадик. Она за щеку держится, расхристанная, халат нараспашку, полотенце с волос вбок съехало, смотрит на него невинными глазами: «Ты что!? Кому веришь? Этой сумасшедшей? Да у нее глюки, бредит она! Смотри, лицо мне поранила, приревновала к призраку, не было тут никакого Давида! У родственников он, сама еще утром по телефону мне сказала. Совсем на почве секса съехала». Голос дрожит, слезу даже пустила. Вадик меня в кресло швырканул, полотенце с ее головы сорвал, пытался мне руки связать, я, конечно, сопротивлялась, он психиатрическую вызвал. Даже не поинтересовался, зачем она мылась у меня при наличии джакузи через дорогу. Полный дебил, недоумок. Правда, она и тут бы вывернулась, наплела бы… Остальное помню смутно, что-то про предклимакс… острый психоз… Препарат сильный вкололи. Обрывки какие-то: на учете не состоит… биографию портить… женщина нестарая… надо понаблюдать… Короче, в психушку не забрали. В оскверненную кровать уколотую уложили. Когда очнулась, такая брезгливость меня взяла – до тошноты. Я такого унижения никогда не испытывала. Не знаю, с чем сравнить. И за что?! Мы с ее отцом столько вложили в нее. Всегда всюду вместе. Каждое лето на море. Музыкальная школа с отличием, лучшие частные педагоги по классу фортепиано. Она поначалу не хотела, плакала, артачилась, потом втянулась. В двенадцать лет на юношеском музыкальном конкурсе Шуберта исполняла – скерцо си-бемоль мажор. Призы, награды. Получается, вырастили гадину-шлюху. Своего дрыща ей мало? С Давидом понадобилось совокупиться. Зачем он ей, нищий безработный? У нее сумка минимум две тысячи баксов стоит. Обкурились оба наверняка. Я у него постоянно анашу выгребала из карманов. Теперь-то понимаю, у них с этой стервой предварительный сговор был. По племянникам он соскучился… Как же… Он вообще родства не помнит, проклятый отщепенец. Думали, не так быстро вернусь, по рынку подольше поблуждаю. А мне с прилавков все сразу в руки шло, как будто специально, прямо при входе. Суждено, значит, было увидеть, узнать. – Инга вытаскивает противень с готовыми пирожками, ссыпает их в блюдо, закладывает в духовку новую партию на втором противне, споласкивает руки, любовно протирает салфеткой изумруд в кольце, снова садится напротив меня за стол. – Может, со временем я бы остыла, пережила их скотское предательство. Кобелей с высокой потенцией много, не один Давид. А вот за то, что она дальше учинила, спектакль какой разыграла, – за это как простить? В психушку готова была меня упечь, превратить в овощ. Какая она теперь мне дочь? От души желаю, чтобы ее малолетняя сопля так же с ней обошлась, когда вырастет. Отомстила бы за меня…
Исповедальный монолог окончен. Мы направляемся в комнату, где я изучаю выданные Ингой документы. В них мать и дочь – законные обладательницы равных долей в унаследованной квартире.
– Инга, а Марьяна в курсе вашего намерения продать квартиру?
– У нее что, выбор есть? Я ей ультиматум сразу выставила: в оскверненной квартире не останусь. Мало того что она мне в душу плюнула, так еще светлую память об отце оскорбила. Только сразу предупреждаю, мне однокомнатная нужна обязательно в этом районе, без вариантов. Я за работу очень держусь, где еще такую найду. А ей нужны только наличные. Эта стерва ни рубля в мою пользу не уступит – все пополам. С муженьком за доллар перегрызут горло любому. Нашли друг друга, сладкая парочка.
Конечно, непросто, но можно попробовать протиснуться в игольное ушко. Цена квадратного метра однокомнатных квартир в одних и тех же районах обычно выше, чем в двушках-трешках.
Сталкивать Ингу с Марьяной в офисе – дело рисковое. Лучше заключить с каждой отдельный договор, назначив им разное время. А для начала позвонить Марьяне. Убедиться, что не собирается вставлять матери палки в колеса.
По телефону Марьяна подтверждает согласие на продажу сухим «да». Пока я заполняю договор с приехавшей в офис Ингой, Иолантов шумно сопит и хлюпает носом за моим плечом, вникает в пункты первого в своей практике агентского договора (иной жанр, нежели рапорты, ориентировки и протоколы дознаний). Правильно, наблюдай, впитывай, потому что я наконец решила начать отпускать вожжи. «Договор с Марьяной возложу на тебя, Иолантов. Всего-то нужно будет продублировать пункты из договора с Ингой, вставив паспортные данные Марьяны. Надеюсь, справишься. Только не забудь отксерокопировать нужные страницы ее паспорта, подписать договор у нашего юриста и поставить на обоих экземплярах печати. А мне нужно мчаться в БТИ, бодаться с техническим инженером по другой сделке».
На следующий день в офис врывается высокий худой парень в черных атласных брюках-дудочках и с бриллиантовой мини-серьгой в правом ухе:
– Покажите договор с этой сумасшедшей мамашей! Хочу посмотреть цену! В ее договоре наверняка сумма выше, чем в договоре с моей женой! Я вашей мутной конторе не доверяю!
С порога понятно, что за персонаж. Наглый, хамский дрыщ Вадик.
– Ты, что ли, Иолантов? – тычет Вадик пальцем в оторопевшего Иолантова. – Ты на мою жену вчера сопли пускал, пыхтел как паровоз, руки у тебя тряслись?! Понабрали чмошников! Маньяков, извращенцев!
Ошарашенный Иолантов, не найдясь что ответить, автоматически хватается за бок, где у него еще недавно висела кобура (привык чуть что браться за оружие).
От беспрецедентного хамства Вадика во мне мрачной махиной поднимаются 90-е:
– Вы кто такой, молодой человек? Какое юридическое отношение к квартире имеете? Никакого. Так что никто ничего не обязан вам показывать. Сотрудников не оскорбляйте, истерику прекратите и покиньте офис.
– Да как вы… Как разговариваете со мной?! – вытаращивает на меня глаза представитель «золотой молодежи».
– Очень доходчиво я с вами разговариваю. Не доверяете агентству? Хотите знать, по какой цене продается квартира? Следите за объявлением в газете «Из рук в руки», оно на днях выйдет.
– Верните документы на квартиру! Немедленно! Мы с Марьяной своего риелтора наймем! Из солидной компании! – почти выпрыгивает из брюк Вадик.
– Это вря-я-яд ли. Что-то мне подсказывает, что мать вашей жены не захочет иметь дел с