Дружинник ловко вскочил в седло, подал ей руку, вознес легко ее над конем и посадил впереди себя.
И с этого мига, Ольга помнит хорошо, развязалась в ее душе какая-то завязочка и вошло туда неизъяснимое, сладкое чувство привязанности к этому человеку. Она всецело доверилась парню и знала, что своей мощной грудью прикроет он ее от любых невзгод, его сильные плечи не согнутся под любой житейской тяжестью, и если полюбит он ее, то будет любить всю жизнь.
Ольга плохо помнит, о чем говорили они в этот предрассветный час по пути в лагерь. Да и не это было важно. Про любовь не было сказано ни слова, но Ольга понимала — все, что говорилось, говорилось об этом.
Возвратились они, когда лагерь еще спал. Так никто и не узнал в это летнее утро, что Ольга заблудилась в степи, а холоп Василько хотел было утечь в Дикое поле.
Весь год Ольга вспоминала об этой встрече и вот теперь, через несколько часов пути, она снова приедет в имение князя Соколец- кого и, может быть...
От предчувствия радостной встречи ныло в груди.
Там, где Южный Буг пересекал границу Речи Посполитой и уходил через Дикое поле в море, над самой рекой стояла старая крепость Соколец. Князь Данила, теперешний владетель крепости, память своих предков чтит свято. Две главные башни названы в честь первых князей: одна башня Глебова, другая Иванова.
Весной князь был позван к соседу шляхтичу Чапель-Чернецко- му и возвратился домой лишь спустя месяц. С князем, во главе отряда вооруженных конников, приехал старший сын шляхтича Август.
В начале лета, по слухам, ожидался набег, и потому лишняя сотня воинов была очень кстати.
Вечером князь принимал еще одного гостя. По пути заехал к нему сурожский купец Никита Чурилов с дочкой. Повозки с товарами завезли за крепостные стены, парубков разместили во дворе, а самого купца и Ольгу князь позвал на ужин в свои хоромы. Пан Август поглядывал на Никиту косо —ему было не по душе, что князь ставит этого москаля рядом с ним и привечает, как равного ему — ясновельможному пану Чернецкому. Ужинать начали с молчания, но когда по знаку Никиты слуга внес бочонок фряжского вина, пан Август подобрел. Выпили сначала за хозяина, потом пили за пана Августа, за удачную торговлю сурожанина.
— Хорошо ли доехал? — спросил князь Никиту.
— Доехал, слава богу, благополучно.
— Говорят, татары в Диком поле балуются?
— Нет, все было тихо. У меня провожатые были из татар.
— Это плохо,— заметил пан Август.
— Почему же плохо? Среди татар есть честные люди.
— Я не о том. Когда в Диком поле тихо —жди грозы. Если рыскают шайки, с этим мириться можно. А уж коль шайки исчезли — жди большого набега.
— Что верно, то верно, Никитушка,— согласился князь Данила.— В большой тревоге пребываем мы ныне. Холопы бегут, крепость моя ветшает, рать большую держать — сил нет. Худо живем, ой как худо.
— А я на тебя, было, большую надежду питал. Думал, ты дашь мне провожатых, как ранее.
Князь долго молчал, потом сказал:
— Провожу. Хоть не далеко, но провожу.
— А я бы не советовал,— начал было говорить пан Август, но князь перебил его:
— Я, слава богу, еще хозяин здесь и советовать мне...
— Да я, князь, не тебе, а гостю твоему ехать далее не советую. И головы лишишься, и товаров. Быть может, вам не ведомо, а я знаю — татары большой набег на москалей замыслили. Ихний хан
Менгли с нашим крулем Казимиром в дружбе пребывают, и при дворе о набеге уже говорят давно... Я бы на твоем месте от дружины ни одного воина отрывать в провожатые не посмел.
— Ты бы не посмел, а я посмею! — воскликнул охмелевший князь.— Позовите сюда Ваську-огнишанинаЧ
— Прости, князь,— пан Август поднялся,— я пойду на покой. Утром на свежую голову поговорим.
— Вольному — воля,— сказал князь вслед Августу.— Не люблю сего спесивого поляка, не люблю,— добавил он, когда пан вышел.
— Привечаешь зачем?
— Нужда, Никитушка, нужда. Москва, мой друг, ой как далеко, а пан Чернецкий — мой сосед. Слышал его слова — круль ихний с ханом в дружбе. В случае чего, у него заступу просить придется. А вот старший дружинник мой. Подойди сюда, Василько!
К столу приблизился высокий, статный парень, поправил висевшую у пояса саблю, поклонился.
— Узнаешь гостя?
— Узнаю, государь мой.
— Надобно его проводить на сей раз до Днепра, до порогов. Сколько дружинников сможем выделить?
— В прошлый раз две сотни ходило.
— Ныне, пожалуй, сотней обойдешься. Снова сам поведешь. Да ты на меня смотри, чего на девку глаза пялишь?! — Князь ударил по столу ладонью.— Иди, готовь дружину! Когда, Никитушка, выехать думаешь?
— Медлить нельзя. Завтра утром.
— Верно решил. Слышал, ты? Завтра утром!
— Исполню, государь мой.
— Иди. И вот еще что. Разыщи княжича — пусть утром зайдет.
Василько кивнул головой, направился к выходу.
— Подожди,— князь глянул на Ольгу,— ты, поди, устала с дороги? Иди отдыхай. Проводи, Василько, гостью ко княгине, ей спать пора.
Ольга вышла из-за стола, поклонилась, поблагодарила князя за хлеб-соль и вышла вслед за дружинником.
— Ты сына моего, Вячеслава, помнишь?
— Как же. Хороший парень.
— Женить пора. Стар я становлюсь.
— За чем же дело?
— Я к тому речь завел — не породниться ли нам, Никитушка? Приглянулась мне твоя красавица.
— Подумать надо. Уж очень нежданно-негаданно.
— А что тут думать? Неужто мой Вячеслав...
— Не к тому сказано. Я ведь помню его совсем юным и потому помыслить о нем как о женихе не мог. Но ежели...
А Ольгу, как глянула на вошедшего дружинника, сразу кольнуло чем-то острым в сердце. Теплая волна радости нахлынула в грудь, разлилась по всему телу, когда узнала, что снова поедет этот пригожий парень их провожать. И еще больше обрадовалась, когда князь предложил ей идти на отдых.
Василько ждал ее на крыльце. Ольга прошла мимо него и медленно стала спускаться по ступенькам, слегка касаясь левой рукой перил. Потом остановилась, глянула через плечо на дружинника, рассмеялась. Василько нахмурился и отвернулся от лунного света, чтобы гостья не заметила его смущения.
То ли от радостного волнения, то ли от страха, что, встретившись, они снова разойдутся, Ольга не находила слов и, чтобы не молчать, сказала первое, что пришло в голову:
— А князь-батюшка суров. Как он по столу-то треснул.
— Суров,— тихо ответил Василько.— Он мог бы и в зубы...
— Я думала, ты забыл меня?
— Надеждой на эту встречу жил я. Иначе давно бы меня тут не было. — Они тихо шли по двору, а хоромы княгини были уже совсем рядом.— Неужели так и расстанемся снова? Поговорить бы...
— Давай на крылечке постоим?
— Эго тебе не сурожская слобода. Тут живо псов с цепей спустят.
— Где же тогда? — шепотком спросила Ольга.
— Пойдем в сад. Он в цвету, сторожей пока нет.
Ольга кивнула головой и подала парню руку. Крадучись около стен, прошли они в обширный сад. Буйно цвели груши и яблони. В воздухе носились сладковатые запахи, деревья, отцветая, роняли белые лепестки, и они, кружась, падали на тропинку, под ноги Ольге и Васильку.
В зарешеченной круглой беседке они сели на скамью.
— А как же княжич? Тебе велено его послать,— шепнула Ольга.
— Успею. Мне надобно с тобой сперва поговорить. Ты сама меня помнила ли?
— Что ты, Вася! Я не только деньки — минуточки считала, встречи этой ожидая. Люблю я тебя!
— Мне только это и надо знать. Сей же ночью я сбегу от князя.
— А потом?
— Я еще ранее вас в Москве буду. Стану ратником князя Ивана. Разыщу тебя, к отцу твоему в ноги брошусь.
— А если прогонит?
— Мне бы только около тебя быть. А там бог...
— Боюсь я, милый...
— Иного пути нет. Благослови меня на это.
— Мне все одно. Лишь бы ты был со мной...
Утром князь проснулся рано. Никита, утомленный дорогой и вечерним угощением, еще спал. Князь позвал сенную девку, крикнул строго:
— Я повелел княжича позвать. Почему нет?
Скоро прибежала сенная девка с вестью — ни княжича, ни дружинника нигде нет. Князь велел обыскать весь двор, поднялась на ноги вся челядь — Василька не нашли. Под утро разыскали княжича—тот спал на сеновале и Василька не видел. Еще более разгневался князь и велел разыскать огнишанина немедля, достать хоть из-под земли и привести к нему на расправу. Когда совсем рассвело, стало известно: Василько Сокол выкрал на конюшне лошадь и утек в Дикое поле.
Пан Август вызвался догнать беглеца, благо кони у него сытые, и вскоре в степь была выслана погоня. Князь со злости накричал и на сына — мыслимо ли дело сидеть ему дома, когда холопы бегут со двора каждую ночь. Выезд Чурилова со двора отложили на один день. Обеспокоенному задержкой Никите служанка княгини загадала загадку. Она шепнула на ухо, что дочь его в спаленку вернулась заполночь — говорит, гуляла в саду, любовалась яблоневым цветом.
ДИКОЕ ПОЛЕ
В вышине над диким привольем парит одинокий ястреб. Без устали шарят зоркие глаза хищника по степному раздолью. Вот мелькнула в просвете трав серым комочком мышь— и тут же резко взмахнул крыльями ястреб. Далеко оставил свою норку неосторожный зверек—не уйти ему от гибели. Черная тень птицы неотступно следует за ним. Но вдруг встрепенулся ястреб и вновь взмыл ввысь. Доглядел, видно, что самому грозит опасность.
Ожила степь.
Криками, свистом, топотом коней наполнилась она. Видит птица — мчится по степи всадник. Молодой, широкоплечий, пригнувшись к гриве коня, он то и дело поглядывает через плечо назад. Ясно, погоню чует за собой. Что есть сил скачет гнедой, с губ его хлопьями летит розовая пена.