ПОЕЗДКА В КАРАСУБАЗАР
Сегодня исполнилось ровно двенадцать лет с того дня, когда купленного раба Федьку Козонка оставил для услуг в своем доме богатый кавалерий Христофоро ди Негро.
Федька считал это счастьем—лучше быть рабом в Суроже, чем сгинуть за морем в неведомой земле. Неспроста Христофоро приметил Козонка — рязанский мужик умел и плотничать, и копать землю, стрелять из лука и нянчить детей, по неделе не слезать с коня и при случае оборонить хозяина. Федька быстро, за один год, научился понимать фряжскую речь, а потом и говорить начал сносно.
Федькин господин свои обязанности выполняет усердно, никогда не бывает спокоен сам и не дает покою другим. Вот и сегодня нет еще и полудня, а консул в сопровождении Федьки и четырех: аргузиев проехал монастырь, миновал Арталан и уже подъезжает к деревушке Юкары-Тайган.
Когда по правую руку показалась Хаджима, а впереди крепость Таш-хан, консул сошел с коня, широкими шагами взошел на холм, откуда был виден город. Консул думал о предложении Карло Ма- зетто — владельца деревень от Арталана до Бахчи-Эвли. Карло предложил консулу купить у татар деревеньку Юкары-Тайган. Правда, селение невелико, но народ в нем живет трудолюбивый: русские, греки, армяне. Хану Халилю мало пользы от деревни, на случай похода никто из ее жителей не сядет на коня, да и дан» платят мало. Прячут тайганцы и хлеб, и скот, и фрукты неведомо куда. «Если вы купите деревню,— говорил Карло,— я буду следить, как за своею, и будьте в надежде, что я выколочу из селян все, что можно. Все доходы пойдут вам, мне ничего не надо,— убеждал Карло. — Разве только поможете когда-нибудь в трудное время».
Вот об этом предложении и размышлял Христофоро ди Негро. «Заеду к князю, поговорю,— решил консул. — Если продаст — куплю и назову деревеньку именем Карло. Так будет хорошо».
И он медленно пошел к ожидавшим его аргузиям.
Коричневый бархатный берет покрывал седую голову консула, волнистые волосы белым потоком ниспадали ему на плечи. Через высокий лоб, наискось к левому глазу, была повязана черная лента—она прикрывала выбитый глаз. Длинный и острый нос, тонкие, еле видные из-под серых усов губы и короткая курчавая борода придавали ему вид хищной птицы, высматривающей добычу. Да о добыче и думал консул.
От Хатырши до Карасубазара совсем недалеко. Перед рассветом невольников выгнали из подвалов, и не успело солнце подняться над гребнем гор, как их довели до города.
Татары пригнали их к берегу реки на поляну между зарослями карагача и дорогой. Пленникам разрешили лечь на траву и уже дважды приносили еду. Не сожаление к рабам заставило сделать это — торговцы готовили живой товар к продаже.
Хоть и оправился Василько после побоев, однако ходить много не мог. Если до Хатырши он помогал Ивашке идти, то сейчас Ивашка подпирал его своим плечом.
Вчера они узнали от черкеса, что продадут их на рынке рабов в Карасубазаре. Это обрадовало Ивашку. Теперь, на отдыхе, он говорил Василько:
— Бог милостив, может, это на счастье мне.
— Не все ли равно,—равнодушно ответил Василько.
— Слышал я, что в Карасу приезжают купцы более всего из Сурожа. Может, продадут меня в Сурож, а гам живет односельча: нин мой Никита Чурилов. А женка его мне двоюродная сестра будет. Неуж не выкупит, если весточку ему сумею дать?
— Купцы до денег жадны. Родича купить да потом кормить — вроде бы не больно выгодно.
— Работать на него буду. Лучше быть у русского холопом, чем за морем. Приведи господь к тому, и тебя не забуду. Скажу — выкупи, Никитушка, и кружка моего.
— Ты, Иван, словно дитя малое...
Ивашка хотел что-то сказать, но, взглянув на дорогу, дернул Сокола за рукав.
— Ты фрягов видел когда-нибудь?
— Не-е,— ответил Василько.
— Смотри, фряг едет. Может, покупатель наш.
Василько приподнялся и повернул голову к дороге.
Христофоро ди Негро ехал в крепость Таш-хан. Аргузии ехали
впереди консула, а Федька на своем буланом мерине тащился позади всех. Проезжая через мостик, он увидел, как невольники, расположившись на берегу, обмывали свои раны. Сразу в памяти встали дни его полонения и кровавая дорога в Крым.
Козонок попридержан коня, перекрестился и с жалостью произнес:
— Господи, помилуй их. За что мучаются люди?
От возгласа, словно от удара, рывком подался к нему рыжий «уж и к в длинной серой рубахе, разорванной на плече. Он быстро встал за тополем, прислонился к толстому стволу, чтобы не видела •охрана, и хрипло спросил:
— Русский ты, иль мне почудилось?
Козонок перекрестился еще раз, остановил буланого и сказал:
— Вестимо, русский. Ты-то отколь?
— Родной мой,— торопливо заговорил мужик,—помог бы мне.
— Что могу сделать я, коли сам раб, как и ты,— опустив голову, сказал Федька. — Вот разве эго,— он достал из-за пазухи обтертую деньгу,—возьми, пригодится.
— Не надо денег. Зачем они! Передай, ежели сможешь, вес- точку сурожскому купцу Никите Чурилоюу. Скажи —Ивашка Булаев в кандалы попал. В Карасу продаваться будет. Пусть приедет сюда и выкупит меня. Родич я ему. Лучше его холопом быть, чем на погибель в заморье ехать.
Лицо Федьки посветлело, и он сказал вполголоса:
— Из Сурожа я, братец! Никиту того знаю и передам ему все! — Хлестнул нагайкой коня и пустился догонять господина.
Доехав до Хаджимы, Федька попридержал коня, закрыл лицо рукой, крякнул и проговорил про себя:
— Обманул честного христианина по глупости своей. Когда успею передать просьбу Никите? И-их, рабская жизнь!
На взгорье Федька увидел консула и аргузиев. Они стояли у дороги. Консул был сердит.
— Если господин ждет слугу — это негодный слуга,— грозно произнес он. — Дома за то будешь наказан.
Федька поравнялся с консулом и чистосердечно рассказал ему о разговоре с Иваном Булаевым. Все ожидали, что консул еще бо- .лее разгневается, но тот неожиданно коротко приказал:
— Хорошо. Просьбу передай. Я обойдусь без слуги.
Федька на радостях гаркнул «спасибо» по-родному, не по-фряжски и, повернув коня, галопом пустился к мостку. Гам он осадил буланого и, крикнув все еще стоявшему у дерева невольнику: «Крепись братец,—еду в Сурож!» — умчался по пыльной дороге.
Ивашка поднял руку, чтобы помахать доброму человеку вослед, но тм^Ьц.очувствовал резкую боль в кисти. Оглянулся — за ним кой.
бегать хочешь?—сказал он. — Смотри, поймаем,
Му*..
Чец, даст бог, вырвусь, я те отплачу. Я те по- хшько караси, по и ерши водятся.
Глава пятая
В КАРАСУБАЗАРЕ
Ведь ты нашу землю знаешь. Наша земля войной живет.
Из письма крымского хана
БЕЙЛИК КНЯЗЯ ШИРИНА
о времен Ногая и до дней правления Менгли-Г'ирея ханство изменилось мало. Жизненный уклад Золотой Орды полностью перенесен был в Крым и остался почти нетронутым. Как и двести лет назад, правят пять знатных родов, основавших крымский юрт. Ширины, Мансуры, Аргины, Барыны и Ялшавы — хозяева крымских земель, только они владеют вотчинными уделами — бейликами.
Несметные табуны лошадей пасутся в степи, подданные знатнейших кочуют в пределах бей- лика и ждут приказа своего бея, чтобы идти в набег.
Только в дни нежеланного покоя татарин кое- как ковыряет землю. Главное дело его — война. Войной живут кочевники и оружейники, молодые и старые, богатые и бедные.
Хан — владыка правоверных—постоянно думает о войне. При первой возможности он «садится на коня», объявляя поход. Властители бей- ликов собирают своих подданных и встают в войско хана под своим знаменем.
Бейлик князя Халиля из рода Ширинов очень
похож на все другие бейлики. Только одним отличается Ширин- ский удел —он всех больше и богаче. Ширин-бей сидит на первом месте в Диване', и его мудрые советы хан выслушивает со вниманием и часто следует им.
Дворец в столице ханства Солхате, дворец в сердце бейлика Карасубазаре, летний дворец в Хатырше — ни один бей не имел такого богатства.
На месте, где стоит Карасубазар, когда-то был один стары» караван-сарай Таш-хан. Каменным двором прозвали его татары. Земли вокруг него не принадлежали никому.
Халиль первый угадал, какую пользу можно извлечь из этого места, если сделать здесь рынок. Так он и поступил.
Быстро оживились берега стремительной реки Карасу Халиль подновил крепостные стены, внутри крепости построил богатый дворец. Скоро рынок на Черной воде (Карасубазар) стал известным рынком ханства. Оружейники, седельники, золотошвейникщ чеботари стали тоже селиться вокруг рынка — какой смысл ездить сюда издалека? Город рос не по дням, а по часам, благо бывшие кочевники невзыскательны к жилью и сляпать саклю для них дело двух-трех дней. Никто не следил за размещением домов — улицы получались узкими и кривыми. Даже в самое жаркое время года они были покрыты грязью, а осенью и весной развозило так, что правоверные должны были задирать шальвары выше колен, чтобы не запачкать дорогую ткань. Часто на улице можно услышать знакомые всем жителям города крики «Ай-дама!» (Не проезжай!). Это кричат возницы со всех повозок при въезде на улицу, чтобы никто не заезжал им навстречу с другого конца. Если это случится, то ни разминуться, ни возвратиться назад повозкам будет нельзя.
По обеим сторонам грязной и вонючей дороги—сплошные заборы. За высокими глиняными дуваламн скрывают правоверные своих жен от постороннего глаза.
* * $
Этой весной Халиль Ширин-бей заболел. Во внутренних покоях дворца князю было душно. Почти все время он проводил в летней спальне с широкими окнами. Перед низким, затянутым розовой прозрачной тканью окном был навешен тяжелый, синего шелка полог. Днем середина полога поднималась, и старый князь, раздвинув золотистую бахрому, нашитую на края шелка, подолгу глядел во двор, где пели и танцевали его многочисленные жены и наложницы.