градные кусты, но и вырванные с корнем ореховые и грушевые деревья, стада овец. Ничего не щадит стихия.
Там, где река пересекает дорогу в город, через ее русло перекинут узкий мост. Когда-то этот мост был подъемным. Надо полагать, что в те времена река не пересыхала и, когда мост был поднят, служила преградой для входа в город.
Сейчас мост не поднимают. Ржавые цепи выпали из блоков и висят, отражаясь в воде. Дорога перебегает мост и сразу идет в гору. На горе возвышаются северные, главные ворота города.
Ворота зовут железными, но все знают, что
143
сооружены они из камня да дерева и только подъемная решетка обита железом.
В дни мира и тишины створ этот на день поднимают, и в Су- рож свободно входят все, кто может уплатить за вход. Ночью ворота закрыты.
Наутро после стычки под Арталаном Теодоро в сопровождении двух слуг подъехал к железным воротам. Лишившись купленных невольников, он побоялся сразу ехать в Тасили, опасаясь первого гнева отца, и потому решил переждать день-два в Суроже, в доме Андреоло, недавно построенном. А когда старик перебесится и гнев его остынет — тогда будет видно.
Миновав ворота и бросив стражникам по два аспра каждому, Теодоро въехал на Главную улицу. Но, не доехав до дома Андреоло, он остановил коня. Подумалось, что встреча с братом может быть не менее неприятной, чем с отцом.
Резко повернув коня, Теодоро направился к морю. На берегу он постелил плащ и, приказав слугам не будить его, сейчас лее заснул, утомленный волнением и бессонной ночью.
Целый день проспал Теодоро. Проснулся под вечер. Солнце ушло за горы, над Сурожем густели сумерки. Кони паслись на траве недалеко от моря, слуги сидели под кустом и чинили изрядно порванную в стычке одежду.
— Ты, Батисто, и ты, Любиано, поедете в Тасили,— сказал Теодоро подошедшим слугам. — Отцу скажите, что мы попали в плен к татарам и убежали дорогой. Иначе нам несдобровать. Поезжайте с богом, я обойдусь без вас.
Слуги уехали, а Теодоро все еще не мог решить, что ему делать.
«Было бы куда лучше, если бы всех слуг, кроме этих двух, уничтожили татары. Тогда можно было бы наплести сто тысяч небылиц и оправдаться,— думал Теодоро. — А теперь в Тасили прибрели уцелевшие слуги и рассказали все как было. Лишиться такой суммы денег — не шутка для старика. Интересно, дошла ли весть о потере пленников до Андреоло?» — Он поднялся, подошел к коню, вскочил в седло-
Подъехал к дому Андреоло. Сошел с лошади, постоял немного; набравшись решимости, тронул бронзовое кольцо. Ворота долго не открывали, затем в узеньком окошке показалось лицо слуги.
— Кто беспокоит добрых людей?
— Это я — Теодоро!
— Ах, это вы, синьор,— скрипучим голосом сказал старый слуга. — Славу богу, что вернулись целым и невредимым.
— Синьор Андреоло дома?
— Да, дома.
— Он ничего не говорил обо мне?
— Молчит с тех пор, как приехал из Тасили.
«Значит, Андреоло знает все и нечего терять»,— подумал Тео- доро и шагнул к двери.
Андреоло сидел за столиком боком к вошедшему и глядел в окно. Его длинное с редкой бородкой лицо было непроницаемым. Он как будто и не заметил брата, не пошевелился и после того, как Теодоро бросил в угол саблю и повесил плащ.
Теодоро молча сел 'в кресло, стоящее против камина. Он решил не говорить первым ни слова. «Пусть начнет мой братец, а я по его вопросам узнаю, что ему известно».
Молчали долго. Наконец Андреоло, не меняя позы, спросил:
— Где же товар, братец? Почему Теодоро ди Гуаско является домой так скромно и тихо — без слуг, без охраны? Отчего так молчалив наш славный негоциант?.. Где наши общие деньги? Что молчишь? Говори! Говори!
— Так ли уж я виноват? На нас набросилась многочисленная орда разбойников, и почти все слуги погибли. Меня и двух человек взяли в плен, только сегодня днем нам удалось бежать.
— Пять или шесть разбойников — это, по-твоему, многочисленная орда? Он врет о гибели слуг, тогда как они все, как бараны, толпятся сейчас в Тасили во дворе отца.
— Так почему же они убежали от пяти разбойников? Ведь их было двадцать человек, да я, да Памфило.
— Себя ты можешь не считать- Ты спал в шатре и видел радостные сны! Почему погиб монах?! Потому, что он отстаивал наше добро, а ты сидел под кустом...
— Неправда! — крикнул Теодоро. — Я бился рядом с монахом и, если бы не пришла к татарам подмога, я прогнал бы их.
— А какого черта ты разлегся на этой поляне? Ты что, не мог пробыть без сна одни сутки и выспаться дома, благо тебе все равно где бездельничать?
— Я не бездельничаю! — гневно воскликнул Теодоро и вскочил на ноги. — Это ты высыпаешься в курии и хоронишься в замке нашего отца, тогда как я в самом татарском пекле добываю для себя богатство!
— Что же, по-твоему, выходит — не ты, а я трус?
—- Да! Ты трус! Трус!
— Вы посмотрите на этого сопливого мальчишку. Он с двадцатью вооруженными стражниками убежал от горстки вонючих татар. В твоих жилах нет капли крови от смелого ди Гуаско. Ты, как и твоя мать, был и останешься все тем же чомпи1.
Этого Теодоро перенести не мог, и братья сцепившись, покатились по полу.
В это время широко распахнулась дверь, в комнату вошел ста-
рый ди Гуаско. Несколько мгновений он стоял на пороге, потом подбежал к братьям, хлестнул плеткой одного, другого.
— Какие же вы, к дьяволу, братья после этого,— мрачно сказал отец. — Чувствовала моя душа, что сыны мои сцепятся, когда от слуг узнал, что вы оба тут.
Антонио долго глядел то на одного, то на другого сына и молчал. Затем неожиданно расхохотался.
— Вот так распотешили меня мои сынки, сто чертей вам в печенку!—сквозь смех произнес отец. — Вы посмотрите-ка на себя! Дьяволы вы и дармоеды!
— Это ты напрасно, отец,— угрюмо произнес Андреоло, вытирая кровь с лица. — Об этом надо сказать братцу, а не мне. Это он проспал полторы тысячи сонмов.
— И ты тоже хорош! Может, не по твоей милости я сегодня возместил убытки господам из Лусты за овчарню, которую ты спалил? Если так пойдет дело, мои сынки пустят меня по миру, не будь я Антонио ди Гуаско. Сегодня мне следовало бы с вас обоих спустить шкуры, я с тем желанием сюда и ехал, но вижу, вы и так наказали друг друга. Так и быть, признаюсь вам, олухи, я любовался на вашу драку в окошко. Что-что, а драться вы умеете, накажи меня бог! Клянусь петлей, на которой меня хотели повесить, я получил большое удовольствие от тумаков, которыми вы оделяли друг друга. И знаете — я вспомнил молодость, когда свободным и сильным гулял по морским просторам. Среди «хозяев моря» такие презабавные сценки не были редкостью.
Антонио, все более и более воодушевляясь, начал рассказывать о прошлом.
«Раз старик предался воспоминаниям, значит, он не сердится»,— с облегчением подумал Теодоро.
Наговорившись, Антонио поднялся, приказал:
— Ну, петухи, умывайте рожи и марш спать. Завтра в Скути
поедем.
ДИ ГУАСКО ЕДУТ В СКУТИ
Еще едва светало, а старый ди Гуаско уже поднялся, оделся и разбудил своих сыновей.
— Я забыл тебя спросить, Андреоло, где твоя жена? Я что-то не вижу ее в доме,— сказал Антонио, натягивая куртку.
— Фракиту я отослал в Тасили. В моем погребе не осталось ни капли вина. Пусть она привезет.
— Так-таки уж и ни капли? — недоверчиво спросил отец.
— Ну, для завтрака, я думаю, нацежу кое-что.
— Так какого дьявола ты торчишь на моих глазах! Марш в погреба!
Андреоло хлопнул в ладоши, вошел слуга.
— Вина, и побольше! — последовал приказ.
Через несколько минут на столе появились большие куски вареной и жареной баранины, фаршированный перец, тыквенная каша и мед. Посреди стола слуга поставил полуведерный кувшин с вином, принес серебряные бокалы. Посуда также вся была серебряная-
— Видишь, мой мальчик,— обращаясь к Теодоро, сказал отец,— как роскошно и уютно живет твой братец. А почему? Да все потому, что он женат. Я сам женился трижды и, будь я проклят, если не надумаю осчастливить еще одну красотку. Наливай, Андреоло, выпьем за женатых!
Антонио поднял бокал, подмигнул сынам и опрокинул содержимое в свой широкий рот. Братья молча выпили тоже.
— Это я к чему сказал? — разламывая баранью кость и отправляя в рот большой кусок мяса, проговорил отец. — А к тому, что тебе, Тео, надо тоже жениться. Двадцать пять, а все еще один, как перст. Держу пари, что этот молокосос Деметрио тебя обскачет в свои двадцать лет. Ты посмотри, он каждую неделю гоняет в Кафу и наверняка там подцепил достойную себя девочку.
— Жениться просто,— ответил Теодоро. — Только вот куда я приведу жену? Уж не в замок ли Тасили?
— А почему бы и нет? Правда, он угрюм и мрачен, но это удобный для нашего тревожного времени дом. Хочешь, я отдам тебе Скути? Построй там для своей невесты дворец и женись. Если надо, соорудим дом в Суроже. Мне ничего для вас не жалко! — старый ди Гуаско начал пьянеть и потому был необычайно щедр.— Вот ты потерял гору денег, а я молчу, ибо знаю, что в торговле живым товаром риск всегда велик. Слава богу, что жив вернулся... А деньги — дело наживное. Мы их достанем еще. Расскажи, Андреоло, нашему жениху, где мы достанем деньги.
Андреоло поглядел на отца, прищурил глаза и, словно излагая план, начал:
— Я недавно узнал в курии, что на днях из нашей гавани отходит каторга[21] в 30 весел. На ней везут около ста невольников. Стало быть, живого товара 130 человек. Охрану кафинский консул выделил не от нас, а из Чембало[22], ибо здесь нападения не боятся. Стало быть, купец выедет из Сурожа без охраны. Отец предлагает утопить судно около Капсихоры, благо, что оно выйдет из Сурожа в сумерки, стремясь к утру достичь Чембало. Мы трое — отец, я и ты, когда судно пойдет мимо наших берегов, тихо заберемся на палубу и прикончим купца и его слуг, а невольников и гребцов раскуем, и пусть они прыгают в воду и плывут к берегу. Там их встретит Деметрио с вооруженными людьми, и все каторжники будут наши. Судно отведем в сторону Лусты и затопим в каменистом месте.