Москва-матушка — страница 6 из 68

—      Не пойму, к чему ты это все говоришь?

—      Как твоего московского лужавуя зовут?

—      Иван — великий князь.

—      Передай ему, что на Казань надо зимой ходить. И не кругом через Нижний Базар, а прямо через Большой Сурский лес на Сви- ягу, а там Казань рядом. Зимой и по болотам можно идти, а через реки никаких переправ не надо.

—      Этак-то бы больно хорошо, однако тех прямых путей-дорог мы не знаем. Леса нас поглотят...

—      Скажи князю Ивану, что я его рать поведу по таким мес­там, где не только казанцев, а ни одной живой души не встретишь. Зимой если...

Такие разговоры привели к тому, что стал Рунка готовиться в Москву к великому князю. Жена снова стала грустной, молчали­вой. Плакать не плачет, а на душе, видать, боль.

—      Брось ты,— утешает ее муж. — Пойдем вместе, Москву уви­дишь. Жена печально качает головой.

—      Никуда я не пойду. Сына твоего под сердцем носить буду.

* * *

Мурза Мингалей, как только получил известие Ярандая, сразу позвал сотника Гадиата и приказал:

—      Бери двенадцать джигитов и поезжай к Ярандаю. В его лужае русского лазутчика прячут. Если Изим его защищать станет и сил у тебя не хватит — пусть Ярандай тебе из своих черемис помощь даст. Привези лазутчика в Казань. Живого.

Гадиат приехал к Ярандаю и дословно передал приказ мурзы. Ярандай сразу смекнул — Руна будут защищать всем илемом, и помощь казанцам, конечно, понадобится. Идти на своих соседей Ярандаю не хотелось. И он сказал Гадиату:

—      Зачем нам русского силой отнимать? Зачем нам с родом Изима ссориться? Ждите ночи, потом идите в Нуженал, накройте лазутчика спящим, свяжите и тихо увезите. Дом его как раз на отшибе. Сын мой Мырзанай пока факелов наготовит и проводит вас. Понятно?

Гадиат согласился, совет ему показался разумным.

Тугейка в эту ночь собрался в лес капканы ставить. Днем он ходил в кюсото молиться. Вечером снял белую чистую рубаху, пе­реоделся, взял колчан со стрелами, лук, нож и десяток калканов на мелкого зверя. Мать заворчала:

—      Вот посмотришь, грешник, задерет тебя медведь. Праздник ведь сегодня.

—      Я капканы завтра утром буду ставить.

—      Ну и иди утром.

—      Капканы надо перед росой ставить. Чтобы роса на них упа­ла, запах человеческий обмыла, следы бы замочила. Поэтому надо ночью выходить, чтобы успеть.

Когда Туга вышел на опушку леса, задумался. Может, и верно мать говорит —уж больно ночь темна, хоть глаз выколи. Дороги совсем не видать. Не заблудиться бы. Усмехнувшись, Туга пошел дальше. Мысль эта показалась ему нелепой. Он скорее в илеме за­блудится, чем в лесу. Вдруг вдалеке мелькнули огоньки. Они приближались. Тугейка сошел в сторону ог дороги, спрятался за деревом. И видит — едут верхом рядом, с факелами в руках, Мыр- занайка и какой-то человек с саблей на поясе. Тугейка сообразил— мимо илема они проехали в темноте, факелы зажгли только сейчас, значит, едут по-воровски. А эта тропинка ведет к избушке Рунки... Значит, Ярандай донес все-таки. Если бежать и предупредить Рун- ку... Не успеть. Что делать? Они уже проехали мимо, факелы мер­цают впереди. Надо их задержать! Тугейка выхватил из чехла лук, положил на него стрелу и побежал меж деревьев вперед. Когда он поравнялся с огоньками, остановился, хорошо прицелился и пус­тил стрелу. Факел, поднятый над головой Мырзаная, вдруг крут­нулся в воздухе, упал  в кусты и потух. Через минуту      был                                                    выбиг

из рук татарина и другой факел. Послышалась брань, люди                       спеши­

лись, рассыпались по сторонам.

А Тугейка в это время был уже около избушки Руна. Собака пропустила его, не гавкнув.

—                                           Рунка! Вставай!          Татары! За тобой приехали.

Ивашка спросонок   не поймет что к    чему, тычется из   угла в

угол, а Тугейка торопит:

—      Выводи коня, Пампалче. Прячтесь в кюсото.

—      Зачем їв кюсото? Скакать надо. Дальше в лес!

—      Вы с ума сошли. Рунка леса не знаег, гемно. Они сразу догонят. До утра в роще прячтесь.

Пока Мырзанайка высекал искэу, пока раздули огонь и заж­гли факелы, прошло время. Когда ворвались в избушку, там нико­го, кроме задыхающейся от лая собаки, не было.

Тугейка снова со стороны стал следить за похитителями. Тата­рин бранился, а Мырзанайка выполз из сарая чуть не на коленях и, освещая дорогу, разглядывал конские следы.

«Ну, косое брюхо,— подумал Тугейка,— ему конь Рунки спать не дает. Приползет, собака, к священной роще, придется народ поднимать, чтоб рощу осквернить не дали».

Но потом пришла иная мысль. Ведь разбуди народ — люди полезут на сабли, польется кровь. Не лучше ли подождать, как обернется дело. Рунка, так просто в руки не дастся. Да я ему по­могу, в случае чего.

И Тугейка побежал к роще. Нашел Рунку, тот держал коня под уздцы у священного дуба. На поясе сабля. Ее раньше Туга не видел.

—      Этот шайтан сюда ползет. По следам. Если они осмелятся войти в кюсото — я их по одному перестреляю. Ты пока отсюда не отходи. А то в темноте я и тебя могу пришить. — Тугейка вышел на опушку рощи и стал ждать. Скоро огоньки замерцали снова. Теперь их уже было не два, а больше. И страх вошел в душу Ту- гейки. Он понял, что Мырзанайка в воротах мольбища не остано­вится. Его придется убить. Уібить? Мырзанайку? И казанцы ведь гоже полезут в священную рощу. И их придется убивать. А что потом? Что скажут ему родичи когда узнают? А если мурза прие­дет карать ослушников. Не наведет ли Тугейка беду на всех лю­дей Нуженала?

Эти мысли роем пронеслись в голове, и осталась одна-единст- венная: надо сбивать факелы. В темноте они в рощу не пойдут.

И когда первый факел полыхнул желтым светом на столбы во­рот мольбища, Тугейка спустил тетиву. Факел упал — и дико за­орал Мырзанайка. «Низко взял — в руку попал», — догадался Ту­гейка и ударил по второму огоньку. Взметнув сноп искр, погас и второй. Огоньки сначала сбились в кучу, потом рассыпались, по­гасли, остался только один. Он метался из стороны в сторону, человек с факелом, видимо, бегал с места на место.

Тугейка водил кончик стрелы за огоньком и все никак не мог взять его на прицел. Он так увлекся этим, что не заметил, как сзади подкрались двое, бросились на него и смяли...

Утром по Нуженалу разнеслась весть — исчезли Пампалче и Рунка. Потом вторая весть — в кюсото нашли двух убитых казан­цев, много крови, потухшие факелы и шапки.

Охотники начали читать следы. Выходило, что казанцы прие­хали за Рунком ночью, ои скрылся от них в священной роще. Они нашли его там и была горячая схватка, Рунка, видимо, сумел выр­ваться, если бы татары его схватили, то убитых своих не оставили бы. Скорее всего, они поскакали за Рункэй в погоню и надо ждать их возвращения.

О Тугейке никто не подумал, потому что следов он никаких не оставил. Изим долго искал его в лесу, но не нашел. Мать была уверена, что его заломал злой керемет¹ за грехи...

Про мурзу Мингалея ,в Казани говорят — трезвая голова. Сколько в Казани ханов ни менялось, Мингалей у них в чести. Это потому, что мурза из стороны в сторону не шарахается, он всегда по середине ходит. Вот и сейчас эмиры и мурзы на две половины раскололись — одни за хана Ибрагима, другие его сына Алихана и Суртайшу поддерживают. А Мингалей знал, что делал. Он с молодой царицей Нурсалтан дружбу завел. Понял, что к этой ца­рице ближе надо держаться. Тогда и хан Ибрагим будет его сто­ронником своим считать, и Алихан будет бояться. Не надо забы­вать — за этой женщиной Москва.

Как-то в беседе Нурсалтан пожаловалась мурзе:

—      Страшно во дворце жить, мой друг. Не только мне, слабой женщине, но и хану. Дворцовая стража постоянно меняется, а кто жизнь хана охранять приходит, мы не знаем. Что у них на уме? Может, они Алиханом подкуплены?

Мурза согласно качал головой: «Да, все может быть».

—      Ты мне, дорогой Мингалей, подобрал бы сотню верных и честных джигитов, чтобы они были смелые, ловкие и молодые. Старые распрями дворцовыми испорчены, а молодые... И сотника- мне подбери. Только не торопясь. Во-первых, чтоб он был не ка­занец. Я в Москве жила и от многих умных людей слышала, что в охрану царей, королей и ханов берут иноземцев, во-вторых, чтоб он хорошо стрелять умел. Наши джигиты, что греха таить, саблей рубить умеют, а стрелять — нет. Надо чтобы сотник эгот стрелять их хорошо научил. Хана оборонять — одной сабли мало.

Мурза джигитов царице подарил, а вот с сотником замешкался.

Но однажды пришел он к ней не один. Паренька какого-то привел. Совсем молодого. Над носом не усы — пушок. Нурсалтан в это время как раз в саду была. Глядела, как служанки последние яблоки собирают.

Мурза поздоровался с царицей, сказал:

—      Привел я тебе, свет очей моих, парня такого, какого ты просила. Может, подойдет?

—      Где ты взял его?

—      На горной черемисской стороне. Послал я туда своих джи­гитов. Черемисы мало-мало непослушные стали, я их захотел про­учить. Так вот этот малый ночью факелы у моих джигитов стрелой тушил. Сначала я не поверил...

—      В это и вправду трудно поверить,— сказала царица.

—      А ты посмотри,—Мурза взял у слуги лук со стрелами, подал парню. Потом показал на вершину дерева, на спелое краснобо­кое яблоко. Парень положил стрелу на лук, натянул тетиву — теннь! Блеснула стрела опереньем, и яблоко упало в траву. Мурза поднял плод, подал царице. Та удивленно подняла бровь — ябло­ко целое, а плодоножка перебита посредине, как перекушена.

—      А ну-ка еще это!

Парень натянул тетиву, тенькнул. И снова яблоко целехонькое стукнулось оземь.

—      Как тебя зовут?

—      Туга сын Изимов.

—      Моих джигитов научить сможешь? — царица указала на лук со стрелами.