Палыч
Кавказ! далекая страна!
Жилище вольности простой!
И ты несчастьями полна
И окровавлена войной.
Бывают потомственные врачи, учителя, шахтеры и даже металлурги. Потомственных военно-полевых хирургов, на протяжении нескольких поколений спасающих жизни солдат на войне, не так уж и много. Если быть до конца точными, такие династии можно пересчитать по пальцам.
Семейное предание рода Маратовых гласило, что летом 1831 года, во время усмирения горных племен Отдельным Кавказским корпусом под руководством генерала Г.В. Розена, прапорщик Павлов закрыл своей грудью их предка. К несчастью, отважный герой скончался от полученных ран, не приходя в сознание, так и не услышав слов благодарности из уст спасенного доктора. С тех пор из поколения в поколение старшего сына Маратовых всегда называли Павлом, и он становился военным врачом, в меру сил и возможностей облегчая страдания людей, проливающих кровь за Отчизну.
На протяжении почти двух столетий традиция неукоснительно соблюдалась. Крымская компания 1853–1856 годов. Русско-турецкая война 1877–1878. Героическая оборона Порт-Артура в 1905-м. Затем – Первая мировая и последующая за ней – Вторая. Помощь Вьетнамским товарищам. Локальные конфликты на территории бывшего СССР.
В той или иной степени Маратовы отметились везде. Казалось, ничто не в силах прервать благородное начинание, зародившееся в семье два века назад. Однако традиция оборвалась самым неожиданным образом, причем там же, где зародилась, – на Кавказе. И произошло это во время очередной войны в мятежной республике. Той самой, что в учебниках истории принято называть последней, а в кругу честных военных – позорной.
По сравнению с тем бардаком, что творился тогда, первая, вторая и третья кампании выглядели чуть ли не образцовыми. Иногда вообще создавалось впечатление, что вышестоящее командование было заинтересовано в потерях. Чем больше погибнет своих солдат, тем больше разворованных средств можно будет списать на боевые потери и, соответственно, получить новые.
Например, согласно документам, взвод разведки за день до того, как попал в засаду и был полностью уничтожен, получил дорогостоящее спутниковое оборудование. Которое на самом деле никто (кроме руководителей) в глаза не видел. Оно изначально было продано противнику вместе с предстоящим маршрутом движения разведчиков.
Самое же печальное, что столь вопиющий случай предательства не был единственным. Если копнуть глубже, попытавшись разобраться в мутном водовороте лихого военного времени, таких примеров набралось бы с избытком. Одни умирали, другие наживались. По большому счету это была не война, а чистый бизнес: кто-то зарабатывал политический капитал, высший военный состав сколачивал состояния на торговле оружием и Родиной, а солдаты, безропотное пушечное мясо, – шли на убой.
К счастью, молодой двадцатипятилетний военный врач Павел Павлович Маратов не догадывался о закулисных манипуляциях сильных мира сего. Когда работаешь по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки, все, на что хватает сил, – дотащиться до койки и мгновенно уснуть. Чтобы на следующий день встать, продолжив работу.
За четыре месяца работы в военно-полевом госпитале он освоил на практике больше, чем за шесть лет учебы в институте, превратившись из неопытного новичка в уверенного хирурга, на практике доказавшего, что преемственность поколений – не пустой звук и он достоин славного имени своих предков.
Работа, сон, снова работа. Так – день за днем. Все шло своим чередом лишь до тех пор, пока прикомандированная к госпиталю рота охраны не получила приказ выдвинуться на помощь соседям, блокировавшим обнаруженный с воздуха лагерь противника. После чего жизнь потомственного врача заложила настолько крутой вираж, что привычный порядок вещей полетел в тартарары…
Вряд ли кто-то мог предположить, что на госпиталь нападут в тот самый момент, когда он останется без охраны. Нет, теоретически такая возможность не исключалась, тогда как на практике выглядела столь маловероятной, что ее не принимали в расчет.
Оказалось – зря. Через полтора часа после того, как рота ушла, пост наблюдения сообщил о колонне противника, движущейся в сторону госпиталя. Расчетное время прибытия составляло от шести до восьми минут. То, что происходило в дальнейшем, нельзя было назвать эвакуацией. Скорее – паническим бегством. Две легковые машины, военный рафик и грузовик забили под завязку. Будь в запасе у персонала хотя бы четверть часа, обязательно забрали бы всех. Но времени не оставалось: счет шел уже не на минуты – на секунды.
На тот момент у Маратова в лазарете находилось восемь тяжелораненых. Двое из которых – девятнадцатилетние пацаны. Два месяца после учебки. Если повезет, вся жизнь впереди. Нет – цинковый гроб и убитые горем родители, так и не сумевшие понять, во имя чего погибли их сыновья.
Инстинкт самосохранения и здравый смысл подсказывали – надо уходить вместе со всеми. Спасаться, пока есть шанс. Скольких людей сможет спасти опытный врач, если сегодня выживет? Десятки? Сотни? Может быть, тысячи? Не исключено, что все именно так и будет. С его-то навыками и работоспособностью он может горы свернуть. Но…
Несмотря на все доводы разума, он не мог бросить раненых. Точнее, не смог бы дальше жить с осознанием того, что бросил. У каждого человека есть внутренний барьер, который невозможно преодолеть, не пойдя против своего естества. В тот теплый августовский вечер потомственный военный хирург Павел Павлович Маратов уперся в этот барьер. И не ушел вместе со всеми. Помог тем раненым, кто мог ходить, погрузиться в грузовик, и вернулся в госпиталь. Ему кричали вслед, звали, махали руками, призывали одуматься – тщетно. Долг оказался превыше инстинкта самосохранения, помноженного на бесчестие.
Для подавляющего большинства людей эти слова – пустой звук. Красивый лозунг для поднятия боевого духа новобранцев. Пропагандистская муть, не имеющая ничего общего с реальной жизнью. Тем не менее попадаются чудаки, уверенные, в том, что в этом есть некий высший смысл, недоступный простым смертным. Маратов был из этой редкой породы…
Вернувшись в палату, доктор успел вколоть всем восьмерым морфий, прежде чем в помещение ворвалась группа вооруженных людей. Мародеры уже поняли, что госпиталь успели предупредить, поэтому не надеялись никого увидеть. Тем неожиданнее оказалась встреча с врачом.
– Вы только посмотрите, кто у нас тут! – улыбающийся бородач с автоматом явно был главным. – Доктор! Ты почему не сбежал с остальными? Не слышал, что мы делаем с пленными?
– Слышал, – страшно бывает, когда остаешься один на один со своим страхом. А за спиной Маратова лежало восемь человек. Он за них отвечал. И должен был защитить. – У меня раненые.
– Думаешь, это меня остановит? – бородач повернулся к своим людям. – Нет, вы видели это чудо в халате?
– Вряд ли, – как он ни старался, голос все же едва заметно дрогнул, выдав волнение.
– Тогда почему не ушел? – горец впервые в жизни встречал такого странного русского.
– Раненые… Им моя помощь нужна, – пожал плечами Маратов, взяв себя в руки.
– Чем ты можешь помочь?
– Тем, что не оставил умирать в одиночестве.
– Вы слышали? – вновь усмехнулся бородатый мужчина с автоматом, обращаясь к своим людям. – Помог, называется!
Кто-то в задних рядах расхохотался, но старший поднял вверх руку, призывая к вниманию, и смех оборвался.
– Пойдем со мной. – Теперь на Павла смотрел не бородатый весельчак – деловой человек. – Будешь лечить настоящих мужчин, не свиней. Думаешь, мы просто так здесь оказались? В самый удачный момент, когда поблизости не было никого, кто смог бы защитить госпиталь? Вас продало с потрохами свое же начальство. За наличные. Мне были нужны медикаменты, я их купил. Теперь все довольны. Никто ничего не докажет.
– Не пойду, – даже если полевой командир не лгал, а, скорее всего, так и было, это ничего не меняло.
– Тогда разрежу тебя на куски. Медленно, со знанием дела, – боевик так часто улыбался, что было непонятно, когда шутит, а когда говорит серьезно.
Павел мог объяснить – не для того несколько поколений его предков спасали русских солдат, чтобы он здесь и сейчас предал их память. Мог, но не стал, просто покачав головой:
– Все равно, нет.
– Нет так нет, – лезвие ножа прочертило глубокую кровавую борозду от виска до подбородка. «Твердая рука, – автоматически отметил про себя пленник, чье побелевшее от боли и напряжения лицо напоминало застывшую маску. – Шрам останется на всю жизнь…»
– Это только начало. Дальше будет больнее. Последний раз предлагаю – пойдем со мной. Не пожалеешь.
– Нам не по пути, – промокнув рукавом халата, кровь с лица, устало ответил врач, глядя в глаза человеку, собиравшемуся его убить.
Осознав, что угроза не возымела действия, командир повернулся к своим людям, прокричав на родном языке:
– Хорошо, что среди русских мало таких мужчин! – Немного подумав, добавил: – Иначе все было бы по-другому. – А затем вновь перешел на русский: – У меня сегодня хорошее настроение, жена брата родила сына. Так что твоя война закончилась, доктор. Отправляйся домой. Льву не место в стае шакалов.
«Почему?» – хотел спросить Павел, но не успел: толчок в спину сбил его с ног, а безжалостный удар прикладом автомата превратил на правой руке пальцы хирурга в бесформенное месиво. После второго, в голову, сознание померкло…
Когда он пришел в себя, мир изменился. Чтобы уже никогда не стать прежним.
Обезглавленные раненые.
Разграбленный госпиталь.
И, самое страшное, – подозрение в измене.
Контрразведку больше интересовало, почему боевики сохранили жизнь пленнику, чем то, как вообще возможно, чтобы находящийся в тылу госпиталь атаковали в тот самый момент, когда он остался без охраны.
Полтора года под следствием в роли предателя кого хочешь могут сломать. В конечном итоге обвинения все-таки сняли. Он выстоял, выгорев изнутри и навсегда лишившись веры в людей. Той самой, что придавала смысл его жизни. И теперь вместо честного доктора Павла Павловича Маратова по земле ходил сутулый человек с негнущимися пальцами на правой руке, пустыми глазами убийцы и шрамом на поллица. Которого звали, соответственно облику, – Палыч…