– Что за глютеус? – вдруг искренне изумился постепенно приходивший в себя Ваня.
– Нет, ты подумай, – обратился Квинто теперь и ко мне, удивляясь в свою очередь. – Что такое дизентерия он знает, а то, что глютеус по латыни это обыкновенная человеческая жопа, нет. Довёл-таки меня до неприличных слов, поросёнок!
Наверное, хорошо, что в том большом ангаре в момент прилёта ракет больше никого не было, кроме бедняги старшины-начсклада, который ожидал очередную партию новичков и готовился принять сухпайки и другое довольствие для них. Хороший был мужик, царствие ему небесное. Дружили мы с ним. Это он помогал нам обменивать у местных то самое «кое-что» на сигареты, не растрачивая при этом сухпайки. Его УАЗик остался стоять у самой дальней стены забора на разбомбленной территории и почти не был повреждён осколками. Я проверял: был заправлен и заводился. Мы ходили смотреть на последствия ракетного удара и пытались найти хоть что-нибудь, оставшееся там от старшины, и опасливо косились на большое пятно копоти на стене забора. Пятно блестело, будучи жирным и сальным. Понимали, что это, скорее всего, и есть то, что осталось от старшины.
Я сообщил по рации в штаб ШО о ракетном ударе по соседней территории и гибели старшины. Было понятно, что наше расположение засвечено и следующий ракетный удар уже будет по нашему складу. Нужна срочная эвакуация и вывоз имущества на новое место. Там посовещались и решили, чтобы мы дождались грузовых «УРАЛов» и помогли с погрузкой имущества со склада, а затем на УАЗике старшины мы должны были выдвинуться в штаб. Старшим снова назначили меня.
Мы стали готовиться к отъезду на новое место службы. Клуни подарил Ване свой запасной комплект термобелья, а я отдал ему одну важную вещь: вторые мультикамовские штаны, прихваченные на всякий случай со склада в госпитале. Почти новые. Но Ване они теперь были нужнее.
Я считаю, что на самом деле бесстрашных нет, это только разговоры. Есть страх и за свою жизнь, и за то, что можно стать калекой. Когда тебе в спину влетит большой осколок, и ты на колясочке за подаянием… или без яиц к жене или невесте, или без ног!? Тоже, твою мать, дело обыкновенное! Ну, не знаю… У Вани будет где-то месяц потом на привыкание, если всё-таки попадёт когда-нибудь на передок. После уже вроде как должно будет притупиться всё это.
До госпиталя я знал парнишку в соседнем отделении, которому было двадцать три года. Он пришёл с гражданки, работал на стройке. У него не было опыта, но воевал он так, что любой военный позавидует. Стал пулемётчиком. Всегда был на передовой, всегда прикрывал грамотно… Удачи тебе, Ваня! И грызи врагов наших!
Клуни ловко подогнал УАЗик старшины прямо к нашей фанерной избушке, чтобы мы погрузили вещи и были наготове. Всё было вроде хорошо. Даже Ваня как-то преобразился и проникся духом нашего братского друг к другу отношения. Одно мне тогда не понравилось: Клуни. Иногда он присаживался и тряс головой. А иногда даже бил себя ладонями по ушам и снова тряс головой, словно хотел выкинуть из неё всё лишнее. У него были наушники, но и они не помогали. Я ни о чём не спрашивал. Он сам сказал:
– Конец февраля вроде, а у меня птицы в ушах посвистывают как в апреле-мае, типа соловьи. Вообще после последней контузии у меня, наверное, давление иногда поднимается. Врачи говорили, такое может быть. Но раньше ничего там не свистело…
Я пожал плечами, утаив возникшее предположение, потому что сразу вспомнил Шиллера, у которого тоже соловьи в голове завелись когда-то. Но это было перед боем, а тут, в тылу… Не может быть!
– Это у вас тут трупаками воняет, не? – спросил замначштаба, наконец приехавший принимать с нашего склада всё вооружение и организовывать его погрузку.
– Да нет, ты нанюхался, наверное, сегодня…
– Походу да…
А мы уже знали из переговоров по рации, что он приехал к нам после того, как в эти же бронированные «УРАЛы» грузил сегодня «двухсотых» из одного ПВД, три дня назад тоже накрытого ракетами. Да, особому отделу «Вагнера» стоило задуматься. Наши тыловые позиции вскрывались одна за другой. А пока мы только слышали по рации приказ командира нашего ШО по всем подразделениям в жёлтой и зелёной зонах, то есть в тылу, чтобы людей в одном месте много не размещали, не создавали ненужных скоплений, и не было такой ерунды, которая случилась у «других».
«УРАЛы», которые иногда обзывали «крокодилами», уже успели уехать, увозя оружие и боеприпасы. А мы присели на дорожку и закурили, закрыв нашу фанерную избушку на замок. Непривычно ныли мышцы рук и груди, намаявшись при погрузке БК в «УРАЛы». Клуни по-прежнему время от времени тряс головой. Вещи и сухпайки были уложены в шмурдяки (рюкзаки) и закинуты в УАЗик. Я уже хотел было садиться за руль, приоткрыв дверцу кабины, как вдруг Клуни вспомнил, что где-то в пустом уже ангаре оставил свои наушники. Он побежал к ангару, а мы молча провожали его взглядом. И тут снова прилетели… «Хаймарсы».
Снова взрывы, грохот, дым, пыль кирпичная и бетонная, куски железа. Всё это клубилось грязным облаком, поднимавшимся высоко вверх. И тут мы увидели как то, что было до этого Клуни, высоко подброшенное взрывом, падает на землю. Нас самих и УАЗик тоже посекло осколками, но уже на излёте. Меньше всех прилетело мне, спасла открытая дверь УАЗа, за которой я стоял. Череда случайностей или проделки ангелов-хранителей?
Прямо не представляю, насколько сильные у меня ангелы. И одного из них я, наверное, знал лично. Вот стоял я, держась за дверцу, а кто-то уже рисовал в моих глазах образ Веры, моей Веры. И, наконец, прямо увидел её взволнованное лицо во всех подробностях… То самое, которое никак не получалось по-настоящему вспомнить. Через время я понял, что меня, скорее всего, контузило. Да, в очередной раз…
Когда уши немного отпустило, я услышал, что где-то рядом громко стонал Ваня. Оборачиваюсь и замечаю, что у него на левом плече порвана куртка, и там расползается большое кровавое пятно. Остальное, видимо, поймал его броник. Ваня пытается правой рукой залезть прямо в рану, там виднеется кость.
– Ну что, Ванюшка, снова глютеус? – спрашивает наш добрый Квинто, сам морщась от сильной боли. Замечаю у него ранение в левую ногу ниже колена. Ваня перестаёт стонать и на полном серьёзе уже окровавленной правой рукой проверяет свои «возможности» сзади.
– Да ладно, вижу, это умирус! – ставит свой «диагноз» Квинто.
Ваня перестаёт пачкать новые, подаренные мной, штаны кровью и выпучивает испуганные глаза:
– Я что теперь, умру?
– И чему, Ванюшка, вас только учили в пединституте, умирус – это по латыни «плечо», – снова возмущается Квинто, пытаясь встать на одну ногу. Я помогаю ему, и мы уже вместе успокаиваем Ваню.
– Ты не умрёшь. Заштопают, подлечат немного, и будешь как новенький.
– Не хочу я быть всё время новеньким, – опять заныл и закапризничал как ребёнок Ваня.
– Ладно, ты только туда не смотри!
Привычно повозившись немного с аптечками Вани и Квинто, я вколол промедол и кровеостанавливающее обоим раненым. Не забыл гемостатическую губку, обработал и забинтовал раны. Ванину левую руку примотал скотчем к телу так, чтобы не двигалась. У себя заметил большую царапину на правой щеке. Она саднила и немного кровила. Заклеил тоже. Потом связался по рации, доложил о произошедшем и запросил помощь в эвакуации, так как в УАЗике оказался пробит радиатор и выбиты стёкла кабины. Движок тоже не захотел крутиться.
Я жалел всех. Вот Клуни. Я ведь так и не успел спросить, как его зовут на самом деле. Потом пошёл туда посмотреть и взять его жетон… Но это уже был не Клуни. Останки, которые надо было сжечь. Или зарыть на два метра в землю… А когда был живой, он даже не мог точно себе ответить, зачем пришёл в «Вагнер». Любил придумывать завиральные идеи, которые помогли бы выигрывать большие сражения на войне. Улыбался, когда говорил о женщинах, и обижался на них. Всегда открыто говорил о собственной глупости. Глупости командиров он тоже искренне удивлялся. Вообще, в нём была неиспачканная жизнью простецкая искренность.
Несчастливый Клуни, заслушавшись соловьёв, ушёл от нас, став кучкой мяса, завёрнутой в грязные тряпки. И кому это нужно было? Я аккуратно разложил всё, что осталось от Клуни, в полиэтиленовые пакеты от сухпайков. Заметил неуместное сходство с кусками мяса от «Мираторга» и поместил это в рюкзак, туго завязал его. В голове онемение, я готов был разрыдаться прямо там над кровавыми останками, но сумел подавить в себе нахлынувшую боль и отнёс рюкзак к машине.
Квинто, снова раненый в ногу, вылечит её и наверняка опять пойдёт воевать на передок… Но больше всех было жалко Ваню, который, добровольно став бойцом «Вагнера», уже второй раз отправлялся в госпиталь, так ни разу и не побывав на передовой.
Ну, что же, судьба у всех своя…
Но все мы однажды принесли свои уязвимые, рождённые нашими мамами тела на эту войну. Простите нас, мамы.
13. ЖЕЛАНИЕ
– Зачем тебе это надо? Ты что, опять воевать хочешь?
– Да, хочу воевать!
– Ну, пошли! – сказал замначштаба всего нашего штурмового отряда после того, как, к моему удивлению, я был вызван на доклад лично к нему и, доложив обо всём произошедшем, попросился опять… в штурма. Вероятно, он хотел разобраться с тем, почему случился налёт «Хаймарсов», и кто в этом мог быть виноват. А для меня тогда началась моя вторая штурмовая жизнь в «Вагнере». Вместе с другими пацанами я попал в сводный отряд, где были только опытные бойцы после лечения, которых называли детским словом «поломашки», и отправился под Бахмут.
Тогда я был уверен, что проживал лучшее время своей жизни, потому что сколько бы денег ни заработал, никогда не смогу купить себе тех эмоций, того «бега на грани» и того драйва, который испытывал. Только было немного обидно, что я уже не проживу какую-нибудь другую свою жизнь. Ну, там попробовать всякие варианты, были когда-то всё-таки мечты…
На передке обстановка была такая же, как и у всех штурмов – окопы, грязь, боестолкновения с противником, артиллерийские обстрелы и много кровищи. Я был бойцом – пусть так и остаётся. И, конечно, пройдя через бои, становишься совсем другим человеком, смотришь на жизнь по-другому. И тогда оказывается, что жизнь эта на самом деле сделана как бы из другого времени и пространства. Молекулы и атомы другие, более тяжёлые, что ли, или по-дру