«Почему я их вижу, почему с ними разговариваю в этой странной темноте? Неужели я тоже?» – наконец-то меня пронзила эта запоздалая мысль. «Да нет же! Вот я себя ударил отрезком трубы по ноге, и мне больно, и труба холодная – всё чувствую! Тогда почему? Почему они пришли ко мне? Может быть, оттого что я тоже «заземлился» и тоже, как и они, находился долго в темноте ниже уровня поверхности земли в своём бетонном склепе?» – мой рассудок тут же ухватился за самое простое объяснение. «Но Вера? Как же сюда попала моя Вера?»
– У тебя закурить не найдётся? – перебил мои мысли Сглаз.
– Нет, Сглаз, извини, сам хочу курить!
– Зачем же я тебя в командиры рекомендовал? Думал, в трудную минуту ты мне и другим поможешь…
– Прости, брат, не могу ничем помочь… Сглазил ты всё-таки меня, наверное, Сглаз!
– Да нет, это ты сам. Забыл, где находишься…
– А где я нахожусь?
– Там, где тебя не должно быть! – сказал Сглаз, и я тут же очнулся.
Он был прав! Меня не должно тут быть. Я не хотел умирать в этой вонючей клетке! Надо было что-то делать. Жажда уже подступила к сухому горлу. А к пустому желудку подкатили позывы голода, потом они спустились вниз по кишечнику, доставляя крайне неприятные ощущения и рождая мятежные мысли:
«…Чёрта с два! Меня не так-то просто обнулить даже в таких обстоятельствах! И если я выберусь отсюда, то на моей могиле попрошу начертать когда-нибудь среди прочего: «В полной темноте отгонял демонов под землёй и победил каждого из них». Ну так, чтобы моя многогранность была наиболее полно отражена».
Мне показалось, что я чего-то ещё не сделал из того, что мог бы сделать. Но что? Я сел на ящик и сбросил лохмотья матраса… «Какой же я дурак! Почему сразу не попробовал открыть ящик? Потому что он не открывался! А ты хорошо пробовал? Так, где там обрезок трубы? Ну-ка, давай подолби этот ящик ещё как следует!» – говорил я сам себе и вкладывал остатки сил в свои удары по этому деревянному монстру длиной больше двух метров. Но он был то ли дубовый, то ли из других твёрдых пород дерева и страшно тяжёлый. Наверное, поэтому его и оставили в подвале, потому что не смогли вынести.
В общем, этот ящик я так и не смог открыть. И не удивительно: чтобы сильно бить и попадать всё время в одно и то же место в полной темноте – это и в цирке сделать не получится… Но я смог его отодвинуть от стены, напрягая последние силы и одновременно злясь на собственную беспомощность. И сразу же раздался звук, похожий на звук упавшего на пол камня. Но это был вовсе не камень…
Мои привычные к оружию руки сразу поняли наощупь, что это. Граната Ф-1 оказалась зажатой между ящиком и стеной. Она упала, стоило мне только немного отодвинуть ящик. То ли её специально здесь спрятали, то ли бомжи военного времени теперь спали обязательно с гранатой под матрасом, и она закатилась в пространство между ящиком и стеной, а достать её, в отличие от меня, они уже не смогли…
Теперь главное, чтобы граната не оказалась муляжом или учебной. В ней всё было на месте: и кольцо, и чека, и запал. Это был мой последний шанс! Оставалось только заложить её максимально высоко в кусках бетонных плит завала в верхней части лестницы, затем аккуратно выдернуть кольцо и, не споткнувшись, сбежать по ступеням вниз, чтобы спрятаться за угол стены. И сделать всё это нужно было в полной темноте. Поэтому я решил не рисковать и потренироваться, проделав этот путь несколько раз подряд, пока не понял, что справлюсь.
…Взрыв был такой силы, что смог пробить небольшое отверстие в бетонных плитах завала. После того, как осела пыль и ушёл характерный запах от взрыва тротила, я чуть не ослеп от луча света, который сразу проник в мой склеп вместе со свежим дыханием наружного воздуха.
Мне повезло: граната не отсырела, хотя могла, и оказалась не учебной, а самой настоящей боевой. Помогли ангелы и Сглаз, который даже после своей смерти продолжал опекать, наверное, нас всех, его фронтовых «детей», и снова оказался прав, помогая мне выбраться!
Взрыв гранаты мог и не привлечь особого внимания в зоне боевых действий, поэтому я подобрался к образовавшемуся отверстию и заорал пересохшим горлом со всей силы, какая только могла остаться в измученных подвальным перегаром лёгких. Но, как мне потом сказали, на самом деле я еле издавал странные шипящие звуки, вместо крика. А услышал меня… Ломака. Да, бывает же такое! Это был именно он. Хорошо, что мы уже знали друг друга к тому времени.
– Ты кто? – спросил он у меня, не сразу наклонившись над дырой на месте прозвучавшего взрыва.
Я ответил.
– Кто? – не понял он, увидев моё чумазое от пыли и изменившееся в гримасе отчаянного крика лицо.
– Чего? – снова не понял он. – Ладно, жди, сейчас воды принесу тебе.
Когда меня достали, отмыли и накормили, выяснилось, что Борщ и другие пацаны, которые тогда оказались на месте, близком к району прилёта ракет «Града», смогли уцелеть благодаря тому, что координаты были не совсем верно указаны украинским ракетчикам или они сами неправильно навелись. Ранеными оказались пять человек из группы эвакуации и два санитара. Погибшими числились трое, и я в их числе. Обстрел произошёл в субботу, а на следующий день было календарное воскресенье, и мне пришлось срочно воскреснуть. И грех было мне тогда не воскресать, ведь я ещё не обо всём договорился с Богом… Хорошо, что сообщение о моей преждевременной гибели не ушло дальше штаба отряда. А для меня после всего произошедшего каждое календарное воскресенье надолго стало особым днём.
После произошедшего обстрела «Градом» этого ПВД командирам отделений было предложено самим направить туда своих бойцов за БК и провизией ввиду временного отсутствия достаточного количества людей в группе эвакуации. Наш Ручник на этот раз решил послать Ломаку за БК к пулемёту и двоих из новых пацанов, которых к нам на позицию всё-таки смог привести Борщ после обстрела и моей «гибели».
Нужно отдать должное Ломаке, ведь ни он и никто иной не знали, что именно могло со мной произойти. Он тогда не побоялся подойти к той дыре, образовавшейся в каменном завале, ведущем в подвал уже не существовавшего дома. И заинтересовался несильным хлопком, отдалённо напоминавшим взрыв гранаты с небольшим облачком чёрного дыма. В этой дыре могло оказаться всё что угодно, вплоть до группы украинских диверсантов, которые проникли в расположение наших бойцов по неизвестным подземным ходам. В таких случаях важно не стоять наверху и пытаться разглядеть что-то в темноте подвалов. Так можно разглядеть лишь свою смерть. Именно во избежание этого нас всех когда-то учили взглянуть на секунду в темноту, и тут же убрать голову, дав тем самым время для мозга осознать то, что смогли увидеть глаза. Хорошо, что Ломака не забыл всего этого и не стал делать ненужных движений вроде простого кидания гранаты в образовавшийся тёмный подвальный проём. Он прислушался, попытался понять, что произошло, и, в общем, спас меня.
24. ВИНА
Через день я снова был на позиции нашего взвода и знакомился с новыми парнями из пополнения. Не хотелось ни с кем делиться подробностями моего пребывания под землёй, просто говорил всем, что меня нашёл и спас Ломака. А он охотно рассказывал, в каком состоянии меня достали из-под земли. Больше всех почему-то обрадовался моему возвращению Лев Абрамович.
Теперь мы благодаря Ломаке ещё больше сдружились, и он рассказал, как они оказались в одном пулемётном расчёте.
– А «Корд» всегда нужен, – смеясь, говорил Лев Абрамович, – меня, как и тебя, перевели к Ручнику после косяка, так как там не было командира расчёта или расчёт на то время был, но, как бы помягче сказать, никакой. Поставили парней, чтобы хоть кто-то на нём числился. Наскоро обучили. Ну, как обучили, показали им, где спусковой крючок по принципу «и ни…уя больше не трогай». Мне пришлось на месте их обучать, дать азы обращения с аппаратом. Потом понял, что проще объяснить им задачи, сказав: «Алёша, принеси патроны. Остальное я сделаю сам». Вот так вот. Но один из расчёта оказался более-менее толковым и помогал мне нормально. Это и был Ломака.
Каждый из нас особо про свои косяки не распространялся. Вот и Лев Абрамович тоже. Когда его об этом спрашивали, он только хитро улыбался и всегда просил «поделиться огоньком». А прикурив, затевал очередную разборку и чистку пулемёта, чтобы не подвёл в бою. Познакомился я и с двумя новыми бойцами, которых к нам в опорник привёл Борщ. Их позывными были «Дамка» и «Красняк». Пополнение к нам приходило чуть ли не каждый день, но именно с этими бойцами мне придётся преодолеть страшное испытание, в результате которого я их убью.
…Майский ветер уже шевелил тонкие зелёные листочки на уцелевших в городе деревьях. Эти деревья не верили в возрождение в этом году после весенних боёв и пугливо прятались друг за друга после жесточайших обстрелов, молчаливыми свидетелями которых им пришлось стать. У многих были сломаны или полностью отстрелены стволы вместе с большинством веток. Некоторые обугленные и обожжённые деревья буквально сочились, заплакав землю вокруг весенними соками и густой смолой. Другие были выворочены из грунта и раздавлены гусеницами танков и другой тяжёлой техники. Многие мучительно умирали, всё ещё чувствуя корнями связь со своей израненной, но родной землёй…
Эти деревья понимали, что их вина никогда не будет доказана, даже в тех случаях, когда за их стволами прятались и спасались от смерти жестокие люди с оружием и испуганные люди без такового. Деревья ни на что не обижались, потому что не умели обижаться так, чтобы это поняли люди. Одни деревья всё-таки пытались выжить, другие, не выдержав испытаний, быстро умирали. Те, кто выживут, будут расти здесь долго и гордо, а память о тех, кто сдался и не смог выжить, быстро сотрётся. На их месте вырастут другие деревья, более счастливые и стойкие.
А людям было уже почти всё равно. Нет, многие из них любили растения и животных. Просто сейчас была война. Ведь война – это когда никто ни на кого не обижается, но одна часть людей люто ненавидит другую часть людей до такой степени, что готова убить их. И убивает! А другая часть людей вынуждена в ответ делать то же самое.