В Бахмуте украинцы решили «зарубиться» с нами не на шутку. Мы не понимали, почему они так ожесточённо сопротивлялись именно здесь. Позиции брались и сдавались каждый день. Дома буквально выгрызались у противника один за другим. Мы теряли парней снова и снова, но упорно шли вперёд. Наш командир Ручник каждый день отчитывался перед начальством о «двухсотых» и «трёхсотых». Теперь в накатах всё чаще инициативу брал на себя его заместитель с позывным Деверь.
Я уж не знаю, кому он приходился деверем, но явно не Ручнику. Пятёрочка ему здорово помогал. Да, тот самый, который привёл меня к командиру в первый раз. Ну, и я тоже старался не остаться в стороне. Мы втроём практически организовывали всю работу и подготовку к штурмам. А Ручник в последнее время только связывался с начальством по рации и бегал на планёрки в штаб.
Было понятно, что он так же, как и я, как многие другие пацаны, прошёл множество по-настоящему яростных штурмов, но теперь был у него один странный напряг, с которым он никак не мог справиться: осознание того, что ему оставалось всего несколько недель, а может быть, и дней до окончания контракта. Всё чаще и чаще я стал замечать за ним, что он словно боялся прямого контакта с противником. Он больше не лез на рожон, а всё чаще предпочитал оставаться где-то позади бойцов при накатах. Конечно, руководство «Вагнера» запрещало командирам ходить в атаки впереди бойцов. Но зачастую возникали ситуации, когда без этого не обойтись. Опытные командиры чувствовали это и не прятались за спины своих ребят, когда это было важно. С Ручником теперь было не так.
Видимо, отсидев за решёткой и почти отработав свой контракт, он почувствовал, что свобода уже совсем близко, и не собирался умирать на этой войне. По-человечески его можно было понять, но как бойцу и такому же, как он, бывшему сидельцу с примерно таким же сроком контракта, мне не нравилось его поведение. Ведь находясь внутри отряда смертников, какими мы все по сути являлись, он старался толкать ребят вперёд, оставаясь за нашими спинами. Это раздражало…
Стало очевидно, что на это обращал внимание не только я, но и другие пацаны. Даже новенькие ребята подмечали эти особенности в поведении командира… И особенно новеньким это было важно. Ведь каков командир, таков и отряд.
Его это тоже не могло не тяготить, и тогда однажды он решил разрушить такое представление о себе. В один из дней Ручник получил приказ отбить позицию, которую у нас накануне забрали украинцы, умело воспользовавшись численным преимуществом. На этот раз мы не дали им возможности закрепиться и хорошо сориентировали нашу арту.
Пока шла артподготовка, пополнив свой БК, я курил. Рядом был один из наших новеньких пацанов, который ещё ни разу не был в здешнем накате. Да, такие необстрелянные ещё попадались! Его потряхивало, он смотрел на меня во все глаза и спрашивал: «Пи…дец, как ты можешь быть таким спокойным?!» А я сидел и с удивлением наблюдал, как готовился к бою Ручник. Он надел на себя всё: броник, шейную защиту, набил разгрузку магазинами к автомату, набил патронами подсумок, гранатами подгранатник, не забыл аптечку с турникетами. В рюкзак тоже что-то закинул. Складывалось ощущение, что он готовился совершить подвиг.
Наконец артподготовка закончилась и Ручник поставил нам задачу:
– Пацаны, давайте сегодня заберём у этих сук то, что должны были забрать вчера!
– А как мы это сделаем? – спросил Пятёрочка, поглядывая на новеньких.
– Уверенно! Очень уверенно! – ответил командир, и мы пошли «проверять, что там осталось» от украинцев на позиции, которую мы должны были сегодня забрать уверенно.
На этот раз Ручник сам полез вперёд, активно прокладывая путь для остальных бойцов стрельбой из автомата. Деверь с Пятёрочкой и я с Борщом старались не отставать, еле успевая ползти и бежать за ним к вражеской позиции в укрепе. Все новенькие тащились сзади.
Позицию мы отбили, быстро разобравшись с несколькими оставшимися в живых после артобстрела украинцами. Причем никто из них не захотел сдаться в плен, упёртые попались. Потеряв легко ранеными всего двоих наших «новобранцев» с автоматами и раненого в ногу пулемётчика с РПК, Ручник, воодушевлённый успехом, решил отличиться и сделать ещё один бросок вперёд на двести пятьдесят метров – штурмовать следующую позицию противника, прикрываемую несколькими одноэтажными домами. Наблюдатели докладывали, что за этими домами тоже особо никого не видно. И поэтому он собирался идти вперёд, правда уже без гранатомётчика, который израсходовал боезапас «морковок».
Такое решение командира удивило меня, Деверя и Пятёрочку. Борщ даже сказал Ручнику, что на его месте он бы так не делал и что не стоит идти без предварительной разведки. Но командир на это ответил, что именно поэтому каждый на своём месте. Раздосадовала такая инициатива Ручника и Льва Абрамовича с Ломакой. Они едва успели переместить два тяжёлых пулемёта и поставить их на новые точки. Хорошо, что присмотрели эти точки ещё накануне. Но приказ есть приказ, и мы все это знали…
Над нами почти всё время летали птички, но довольно высоко в небе. Эти птички никогда не пели, зато издавали неприятный звук. Потом мы почти перестанем обращать на них внимание – жужжит и всё. Даже если погода была нелётная, всё равно в небе что-то жужжало. Это был Бахмут, и там не только жужжало, но и стреляло всё и отовсюду, и почти всегда где-то что-то горело.
– Ну что, парни, давайте сделаем, как мы любим, уверенно и очень уверенно! Вперёд! – сказал Ручник после того, как к нам на позицию подошла другая группа из нашего взвода, а мы пополнили свой БК за счёт украинских трофеев.
Причём на этот раз, чтобы подбодрить нас, Ручник произнёс и другие слова:
– Давайте, парни! Смелее! С нами Бог!
Хотя, судя по тому, что произошло дальше, Бог на эту войну обращал не так уж много внимания. Тем не менее я успел перекреститься, и мы рванули вперёд…
Сначала украинские военные нас подпустили, но затем мощным огнём сумели отрезать от новой позиции. Оказалось, они были готовы к нашему спонтанному штурму. У них сразу заработало всё: «Утёс», «Сапог», АГС. РПГ тоже стал активно наваливать. И никакой Лев Абрамович уже не мог помочь нам в этом накате. Он прикрывал нас как мог. Но скоро стало понятно, что затея Ручника с быстрым штурмом вражеской позиции провалилась.
Деверя ранило из пулемёта в правую руку навылет, когда он сам готовился стрелять из РПГ. В довершение ко всему произошедшему к Ручнику прилетел снаряд, выпущенный из вражеского «Сапога». Он упал навзничь и стал быстро вытекать, поражённый множеством осколков и отсутствием смысла в этой атаке, а возможно, и в жизни. Пятёрочка кинулся помочь раненому командиру, и тоже был сильно ранен взрывами гранат, кучно выпущенных по нему из АГСа. Очень скоро они оба станут «двести». Там было без вариантов. А нас накрывало так, что мы с трудом отошли, даже не сумев забрать их тела.
Опустошённые таким неудачным накатом и горечью новых потерь, мы, все те, кто смог вернуться на позицию, и те, кто пытался прикрывать наше возвращение, стреляя из наспех оборудованных точек ведения огня, сидели в укрытии и думали, что делать дальше.
Ручник и Пятёрочка были нормальными пацанами, которые пришли воевать вместе с нами за Родину и своих родных. Для нас они были самыми близкими братьями по крови и никогда не ныли о том, что где-то-кто-то-что-то-не-так. За ними так же, как и за каждым из нас, в конечном счёте дома оставались родные до слёз женщины. Они верили в наше возвращение, переживали за нас, не спали ночами и молились. Это бабушки, мамы, сестры, жены и дочери.
Конечно, группа эвакуации ночью заберёт наших раненых. Деверь с перебитой до кости рукой тоже уйдёт вместе с ними. А Пятёрочка никуда уже не уйдёт, он погиб геройской смертью и скоро всё равно поедет домой с наградами, часть из которых будет с пометкой «посмертно». Оказалось, что в другой своей жизни до войны он был лейтёхой-сибиряком, но очень неудачно подрался с армейским начальством из-за девушки, и ему пришлось уйти на гражданку. Но гражданка и девушка не оценили его поступка. Тогда он пустился во все тяжкие и оказался сначала на зоне, а потом на войне… И вот теперь он лежит рядом с Ручником на ничейной мёртвой земле и даже не пытается стать похожим на живого человека. А у нас уже не будет прежнего командира и хорошего сибирского парня, который прожил свою короткую жизнь на пятёрочку…
Ручник смог-таки достойно завершить свой контракт. Мне было грустно от того, что его жизнь, какая бы она ни была до этого момента, закончилась. Понимание того, что мы были не правы по отношению к нему, угнетало… Быть может, всего этого и не случилось, если бы не наше презрительное отношение к нему в последнее время. Это была ошибка, которую уже не исправить. На войне вообще трудно исправить любую ошибку. Да и сама война, наверное, чья-то неисправленная вовремя ошибка…
А самое омерзительное в этой истории было то, что ушлые хохлы успели потом снять рацию с тела убитого Ручника и начали по несколько раз в час передавать на чистом русском языке: «Тела-то будете забирать, или как? Давайте, мы вас ждем с нетерпением, москали проклятые!», и по-лошадиному громко ржали в микрофон, иногда сдабривая свои наглые приглашения изрядной порцией русско-украинского мата. Пришлось связистам «перепрошивать мозги» десяткам наших раций в Отряде, чтобы можно было снова общаться в эфире.
25. НЕДОВЕРИЕ
Продолжались ожесточённые бои за город. Часть его была под нашим контролем, а другая – под контролем ВСУ, и пока это была пока бОльшая его часть. Бахмут целых восемь лет готовили к войне, заранее зная, что если война придёт, то там будет ад. И в этом искусно придуманном аду мы шли теперь вперёд, штурмуя каждый дом словно цитадель или, как говорили хохлы, «фортецию». За каждый этаж любого дома было целое сражение, а за каждый подъезд – своя маленькая война.
Иногда мы не продвигались дальше и ждали, когда соседи выровняют фланги. Сидя в подвале одного из домов под нескончаемыми ударами украинской артиллерии, я смотрел вместе с нашим новым командиром на интерактивную карту местности и пытался представить, как нам, зекам-штурмовикам, придётся брать следующие несколько домов. Прошло два дня, и мы всё-таки забрали тела Ручника и Пятёрочки. Мы и наша «большая» арта раздолбили тех наглых хохлов так, что им наверняка очень и очень «понравилось», и уже никогда не захочется так приглашать нас забирать своих ребят. Но им мы позволили забрать своих безо всяких приглашений и ограничений.