Обидно, но через десять дней я буду так же всматриваться в него, когда он, медленно остывая, вытянется на бетонном полу в нашем подвале с пробитой осколком гранаты головой и будет гордо отсутствовать в своём успокоившемся, но уже несчастном теле. От него будет пахнуть живым потом, который застрял в его мёртвой одежде. Женька станет терпеливо ждать, когда его остановившуюся плоть заберёт группа эвакуации. А я буду не в силах подавить подкатывавший к горлу ком и напряжение в глазах, говорившее о том, что могу по-настоящему разрыдаться прямо там, рядом с ним. Мне придётся быстро выбежать во двор и по-звериному заорать на выдохе, а после ещё долго задыхаться от нехватки воздуха. Я больше не смогу увидеть Женьку, не смогу с ним поговорить, не смогу мысленно пожелать ему удачи в бою. И если мне самому всё-таки удастся выжить, то не сомневайся, друг, я обязательно позабочусь о твоих родных.
– Там всё пристреляно, и вас всех положат как глухонемых, если пойдёте в дымах! – сказал Женька, когда услышал план Борща по захвату пятиэтажки. Теперь мы сидели в подвале уже втроём и мучительно выдумывали тактику будущего наката. Как говорится, одна голова хорошо, две ещё лучше, а три вообще заеб…сь!
Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что наш план был так себе. Но мы как-то зацепились за него.... Суть была проста: Борщ попросил снайпера по-тихому снять фишкаря (караульного) со второго этажа первого подъезда вражеской пятиэтажки. Сделать он это должен был ровно в пять утра перед нашим штурмом, а Люля поставили в дальний подъезд, чтобы по команде он начал сильно шуметь и пускать дым, создавая иллюзию нашего наката именно там. От того, насколько он постарается, зависело очень многое. Не знаю, почему Борщ был в нём уверен.
Наконец, поздно вечером к нам в дом зашла часть другого подразделения, чтобы занять наши позиции после того, как мы все пойдём на штурм, оставив на позициях только Люля и Женьку.
– Пацаны, завтра по расписанию в пять утра у нас подвиг! Штурмуем эту длинную грёбаную пятиэтажку. Она должна стать нашей, – безапелляционно заявил Борщ, собрав нас всех и представив нового гранатомётчика с позывным «Жить», то есть Женьку.
Посыпались вопросы о том, почему он считает, что завтрашняя операция является подвигом, ведь к тому моменту у каждого из нас за плечами была уже не одна взятая пятиэтажка.
– Братишки, там могут быть заминированы подъезды, количество ВСУшников неизвестно, но наблюдатели говорят, что их там много и это не «трошники» (теробороновцы). На окнах первых этажей стоят решётки, и нам туда не запрыгнуть. На втором этаже пулемётные гнёзда, а на других могут быть лёжки для снайперов. В общем, всё, как мы любим, братаны.
Всю ночь мы с Борщом присматривались в тепловизор к вражеской пятиэтажке, меняясь на сон по два часа. Удалось точно определить пулемётные гнёзда и места нахождения фишкарей. Снайперов не увидели, но та то они и снайперы.
Ближе к пяти утра мы напряжённо слушали рацию. Наконец, наш снайпер сказал: «Яблоко упало». Это означало, что он снял фишкаря. Я перекрестился и скомандовал: «Вперёд, за мной плотно по одному!» И тут же выбежал вперёд, в открытое пространство между домами почти в полной утренней темноте. Одновременно Борщ по рации дал команду Люля, и тот начал шуметь на другом конце дома, беспрерывно стреляя из автомата и выпуская дымовые гранаты. Хохлы проснулись, и у них заработали оба пулемёта, простреливая длинными очередями в сторону дымов.
Вскоре послышалась густая стрелкотня из десятков автоматов по направлению нашего возможного прорыва. Люля хорошо «давал шороху», имитируя наш накат. И Женька тоже успел выстрелить из РПГ два раза по пулемётным гнёздам, почти сразу подавив один из пулемётов. А второй развернулся в его сторону и тоже открыл стрельбу. Женька успел перебежать в другое место на втором этаже вместе со своей упаковкой «морковок» к РПГ, снова прицелился и разнёс эту пулемётную точку.
Пока мы залетали в подъезд, к моему удивлению, по нам никто не успел выстрелить. Я сам до конца не верил, что план сработает, но мы оказались на лестничной площадке первого этажа без единого выстрела. Почему-то вход не был заминирован. Мы знали, что во всех пятиэтажках на каждом этаже располагалось по четыре квартиры. Поэтому, заранее разбившись на боевые тройки, умудрились буквально за пятнадцать секунд залететь сразу во все квартиры. На всё ушло всего две «эфки» и три неполных рожка автоматов. Проморгавшие нас укропы так и умерли, ни хрена не выспавшись. А ещё через десять секунд мы были уже на втором этаже. Наспех одевавшиеся хохлы, разбуженные стрельбой и взрывами, не успели толком ничего сделать, и ещё один этаж стал нашим.
Тем временем стрельба и взрывы гранат с другого конца дома уже прекратились. Дым, который организовал Люля, силой утреннего ветра унесло в сторону, и укронацисты поняли свою ошибку, увидев, что нет ни одного «двухсотого» или «трёхсотого» на земле между домами после их беспорядочной стрельбы в сторону дыма.
Сам Люля, наверное, был уже мёртв или тяжело ранен, его рация не отвечала. Геройский оказался пацан. Конечно, он понимал всю суицидальность тактического манёвра с отвлечением внимания украинцев на себя. Но пошёл на это без лишних разговоров, осознавая, что ему нужно отработать свой косяк. Спасибо тебе, бесстрашный Люля. Именно благодаря тебе мы смогли так быстро надавать люлей укропам.
На третьем и четвёртом этажах нам пришлось повоевать по-настоящему. Но сонные нацисты в стрелковом бою не могли выдержать натиска наших пацанов, потому эти этажи мы тоже взяли без потерь. Да, там были именно нацисты, и упакованы они оказались хорошо, совсем не по-теробороновски. Пикселька, «УкрТаковские» бронежилеты пятого класса бронезащиты, стильные безухие шлемы, модные укороченные автоматы с пламегасителями и колиматорами. У некоторых на автоматах были даже тактические ручки для удобства стрельбы. А обуты они были в отличные турецкие ботинки, массивные, но лёгкие. Когда полностью возьмём пятиэтажку, эти нацисты с нами кое-чем наверняка поделятся.
Пятого этажа в этом подъезде не было. Его уже давно снесла наша артиллерия, и это дало Борщу право сообщить командованию о том, что первый подъезд дома под нашим полным контролем. Конечно, он делал это с помощью одного из условных ребусов, который звучал довольно забавно: «Мой сынок в первом классе уже отучился на отлично». А в ответ мы услышали: «Молодец! Нужно, чтобы и во втором классе тоже так продолжал». Это означало, что нужно двигаться дальше и сразу брать второй подъезд.
Неожиданную красоту рассвета мы встречали на разрушенном пятом этаже. Было решено заходить через него во второй подъезд. Во втором подъезде пятый этаж был. Брать подъезд сверху вниз, конечно, легче, чем наоборот. Но туда ещё нужно было как-то попасть. Хорошо, что Борщ накануне выпросил у старшины три килограмма пластида. Отрезав кусок граммов в триста от упаковки пластида и облепив им «эфку», мы прикрепили взрывное устройство к стене, которая на пятом этаже преграждала нам путь во второй подъезд. Кроме этого, по рации Борщ связался с Женькой и попросил его прицельно выстрелить из РПГ в определённое окно пятого этажа второго подъезда по его команде.
Команда прошла, и на пятом этаже почти одновременно раздались два мощных взрыва. Когда пыль рассеялась, оказалось, что кусками стены и осколками завалило двоих украинских солдат. Одного из них убило сразу, а второй, будучи раненым, на предложение сдаться ответил: «Пийшли на х…й, москали!» Кто-то из наших пацанов ответил ему двумя выстрелами из автомата прямо в наглый рот. Я заметил, что у украинца в руке был зажат телефон со светящимся экраном. Пришлось подойти и вытащить телефон из крепко сжимавшей его мёртвой руки украинца. На экране светилось СМС от абонента «Любимая» на русском языке: «Как у тебя дела?»
«Плохи у него дела!» – написал я и отправил это сообщение в ответ, после чего разбил телефон об одну из сохранившихся стен. На этом этаже никого из украинцев больше не оказалось, зато этажом ниже они явно заволновались, и оттуда послышалась возня. Но наши пацаны уже обозначились на лестничной площадке и кидали вниз по лестнице гранаты с криками «Своя!» Они осторожно спускались и прицельно стреляли по метавшимся внизу фигурам укропов. Те стреляли в ответ, отступая. У нас появились двое раненых, которые не стали тормозить атаку и сами оказывали себе помощь, перебежав в укромное место. Как бы то ни было, но через две минуты второй подъезд тоже был взят. Нам оставалось забрать ещё четыре подъезда.
Когда Борщ доложил, что его «сынок» на самом деле уже закончил и второй класс, правда с двумя «тройками», то есть «трёхсотыми», и поэтому у него возникли трудности с переходом в третий класс. На что ему с ожесточёнными криками на изощрённом матерном языке было сказано, чтобы немедленно подтянул «грамотность» своего «сынка» и перевёл его в третий класс.
Но хохлы в третьем подъезде подготовились и встретили нас стрельбой из пулемёта, когда мы решили повторить манёвр, который позволил захватить второй подъезд, совершив очередной телепорт. На этот раз ранило самого Борща, который не успел спрятаться за стеной, а в его рации орал голос раздражённого командира взвода, который открытым текстом говорил, что ему этот дом нужен уже сегодня. Борщ сползал вниз, морщась от боли в простреленном плече и где-то в районе бедра. При этом он с надеждой смотрел на меня.
Выждав момент, когда пулемётная стрельба из образовавшегося после взрыва нашего пластида большого проёма в капитальной стене, на мгновение прекратилась, я крикнул туда:
– Сдавайтесь! Вам всё равно конец!
– Сами сдавайтесь, москали проклятые, – ответили мне.
С этим нужно было что-то делать, и я, отойдя в дальнюю от пролома комнату, связался по рации с Женькой.
– У тебя ТБГ есть?
– Ну вроде был.
– Мы сейчас отойдём, а ты прицельно закинешь его в оконный проём на пятом этаже справа от лестницы по моей команде.
Я знал, что ТБГ – термобарическая граната, прицельно выпущенная из гранатомёта, это одновременно и сильно, и страшно. Особенно она бывает эффективна в городских боях. Если закинешь в нужное помещение такого поросёнка, там получится отменный «шашлык».