Сегодня царь решил прокатиться за город, чтобы рассеяться и взглянуть на потешную крепость, которую он велел построить для забавы и упражнения в военном деле. Его расстроили жалобы на поляков, которые обижают в городе прохожих, ведут себя дерзко. Царь обещал принять меры и усмирить их. Затем дьяк, докладывая дела, не сумел угодить ответом, и царь вспылил, ударил его палкой, правда быстро опомнился. Но один из царских любимцев опять вывел его из себя, сообщив о доносе, в котором неведомый доброжелатель сообщает, что на жизнь царя составляется заговор. Самозванец оборвал его на полуслове, рассердился, сказал, что терпеть не может доносчиков. Он старается облегчить жизнь народа. Разве могут быть люди, желающие его смерти?..
Восстание против Лжедмитрия
У боярина Василия Шуйского – тайное совещание. Собрались богатые московские купцы, начальники псковского и новгородского отрядов, стоящие под Москвой и назначенные идти на татар, знатные бояре: князь Голицын и князь Куракин. Шуйский держит перед ними длинную речь. Пора наконец освободить Русскую землю от дерзкого выскочки, называющего себя Дмитрием. Настоящий Дмитрий умер в Угличе, и Василий Иванович Шуйский своими глазами видел его мертвым. Нынешний царь – самозванец, расстриженный беглый монах, известный своим дурным поведением. Он перевернул всю русскую жизнь, не признает обычаев, установленных веками. Женился на польке, привел поляков в Москву, скоро раздаст им всю казну, а затем пожалует русских людей им в неволю. Надо срубить дурное дерево, иначе дорастет до небес и погубит Московское государство.
Все слушают с большим сочувствием и стараются прибавить что-нибудь от себя. Какую смуту внес этот царь! Полякам не хватает уже квартир, и селят их в домах у русских. Они привезли с собой для чего-то много оружия. По улицам, словно это не Русь, а Польша, беззаботно расхаживают католические ксендзы и монахи. Лютеране тоже обласканы царем и собираются строить в Москве свой храм.
Бояре мечтают о власти, новгородцы и псковичи не желают идти проливать свою кровь, купцы опасаются, что поляков уже набралось до шести тысяч, и того и гляди, они кинутся грабить лавки. Но есть один важный вопрос, которого все избегают, чтобы не перессориться. Кто будет царем, если самозванца удастся убить? С надеждой поглядывают купцы на Василия Шуйского. Вот желанный и угодный царь. В его огромных вотчинах занимаются шубным промыслом, и потому он ведет дела с московским купечеством, будет стоять за них горой. Шуйский понимает их без слов, московские торговые люди – его главная опора, они помогут взойти на русский престол.
Конец мая. Весенняя ночь близится к концу. Вдруг – гул набата. Дмитрий вскакивает с постели. Вся Москва просыпается. Пожар?.. Заговорщики торопятся объяснить поднятую ими тревогу и отвлечь народ: «Литва! Бейте Литву – она злоумышляет против царя!» Народ с яростью набрасывается на поляков.
Рассветает. Медленно и торжественно, с крестом в руке въезжает в Кремль Василий Шуйский. Заговорщики ломятся в царский дворец. Заранее они распустили преданную самозванцу стражу. Названный царем Дмитрием самозванец наконец понимает, в чем дело. Он мужественно сопротивляется, но все его защитники перебиты, и спасения надо искать в бегстве. Выскочил в окно, но неловко упал, и, ушибленного, с разбитой ногой, заговорщики влекут его обратно во дворец. Народ уже хлынул в Кремль, он пока воображает, что бояре казнят злодея, напавшего на царя, но если узнает правду, тогда кинется спасать Дмитрия.
Последнее утро Лжедмитрия
Пора кончать, но прежде надо, чтобы этот неведомый пришелец из Польши признался в своем самозванстве. Его терзают, глумятся. «Кто ты? Кто твой отец? Откуда ты родом?» – звучат отрывистые грозные вопросы. И среди гула набата, народного гула, доносящегося с площади, ругательств и насмешек заговорщиков слышится тихий шепот умирающего: «Я царь ваш и великий князь Дмитрий, сын царя Ивана Васильевича…..»
Патриарх Гермоген
Священномученик Гермоген (Ермоген) был прославлен в лике святых 12 мая 1913 года. На торжествах, состоявшихся в Москве, присутствовал сонм православных иерархов, насчитывавших более двадцати русских архиереев. Прославление угодника Божия ознаменовалось служением божественной литургии в Успенском соборе Кремля, где и доныне покоятся святые мощи патриарха Гермогена.
Москва догорала. Черный удушливый дым тяжелой тучей низко повис над обуглившимися останками Белокаменной. И только стены Кремля и Китай-города гордо высились среди руин. За кремлевскими стенами нашли себе убежище трусливые полонители Москвы – поляки во главе со своим воеводой Гонсевским.
Целый день на улицах города шла резня между поляками и русскими. Поляки, поджегшие Замоскворечье и Белый город, отчаянно отбивались от русских, уступая им после страшной бойни пядь за пядью московской земли. А русские напрягали все силы, чтобы истребить остатки ненавистных ляхов. Но стены Кремля и пожар выручили поляков. Под тревожные звуки набата, несшиеся из Замоскворечья, поляки поспешно закрывали кремлевские ворота, выставляли стражу на стенах и башнях.
– Успели захватить Гермогена? – раздался зычный голос Гонсевского. – Если не успели, спешите, не оставляйте его с русскими.
Приказание передавалось по рядам, и у всех поляков на лицах была тревога. Но вскоре безумной радостью засветились их глаза.
– Гермоген взят, – услышали они доклад воеводе. – Приказывай, как поступить с ним.
Довольная улыбка осветила сумрачное лицо польского пана, и он отдал приказание.
Патриарх Гермоген и бояре.
Художник С.М. Зейденберг
Да, видно, дорого ценили поляки российского патриарха Гермогена в «злое лихолетье 1611 года»!
Лихолетьем называли Смутное время русские люди, а иноземцы окрестили его Московской трагедией. Тогда, после прекращения царского рода Рюриковичей, несчастного правления Бориса Годунова и недолгого своевластия Лжедмитрия, последней, хотя и ненадежной опорой народного спокойствия стал царь Василий Иванович Шуйский. Но отечество он не спас и, «вняв челобитью земли Русской, оставил государство и мир».
Настало тяжелое время междуцарствия, когда перед Москвой, осаждаемой с одной стороны новым самозванцем, а с другой – польскими войсками, стал роковой вопрос: как быть? И спасителем отечества, душою защитников родной Руси явился патриарх Гермоген. Он обсуждал начинания бояр, проверял и судил их не всегда чистые помыслы и справедливые действия. К его голосу прислушивался весь народ, с его благословения он шел на смерть, а без его благословения отказывался выполнять настойчивые приказы продажных бояр.
После долгих обсуждений русское посольство отправилось под Смоленск к польскому королю Сигизмунду с предложением, чтобы его сын королевич Владислав занял русский престол. Гермоген благословил этот шаг, однако с непременным условием, чтобы Владислав принял православие. Но Сигизмунд хитрил и хотел сам занять русский престол, стараясь уговорить согласиться на это послов. И некоторые из них уже готовы были подчиниться воле лукавого короля, но Русь спасло обаяние непреклонной воли патриарха Гермогена.
– Ныне по грехам нашим, – сказал один из послов, князь Голицын, – мы остались без государя. Патриарх у нас человек начальный, и без патриарха ныне такое дело решить непригоже.
Между тем занявшие по воле русских Москву поляки, поняв, что судьба их планов в руках Гермогена, окружили его стражей. Но живое слово патриарха прорывалось за стены темницы. Опасаясь народного мятежа, поляки вынуждены были освободить московского первосвятителя.
Узнав подробно о намерениях Сигизмунда, Гермоген понял, какая опасность грозит отечеству, и написал пламенное воззвание к русским людям. Грамота призывала всех к единодушному восстанию против врагов погибающего Русского государства.
Тогда-то на пламенный призыв патриарха поднялась вся православная Русь. Духовенство воодушевляло ратных людей, приводило их к присяге «стоять за православную церковь, за Московское государство против польских и литовских людей». Из Рязани поднялся Прокопий Ляпунов, принявший главное начальство над народным ополчением, взялся за меч и Дмитрий Пожарский. К Москве приближалась грозная народная рать. В самой Белокаменной смелее стали раздаваться голоса жителей, недовольных поляками.
Поляки и преданные им бояре ясно видели, кто стал главным виновником происходящего и кто может остановить катившуюся грозную волну.
– Ты, Гермоген, главный заводчик всего возмущения! – говорил патриарху Гонсевский. – Ты по городам рассылал грамоты, мутил народ. Теперь отпиши им, чтобы не шли на Москву. Иначе это не пройдет тебе даром. Не думай, что тебя охранит твой сан…
Угроза покуда оставалась лишь угрозой. Но когда в самой Москве вспыхнуло восстание и Гонсевскому, запертому со своими поляками в Кремле и Китай-городе, нужно было заставить русских отказаться от своих намерений, ему необходим был Гермоген. И вот теперь он в его руках. По приказу воеводы патриарх в сырой и мрачной келье Чудова монастыря.
Тихо. Лишь по стенам торопливо сбегают едва заметные струйки воды. Кажется, кто-то сильный выдавил эту влагу из гранита, угрюмо стерегущего со всех сторон великого узника. А он, согнув свои старческие колени и воздев руки, шепчет слова молитвы. Сено, разметанное по сырому каменному полу, напрасно ждет к себе на отдых дряхлого патриарха. Он силен верой в свое дело, он бодр.
Патриарх Гермоген в подземелье Чудова монастыря отказывается выполнить требования поляков
Вдруг раздается шум отодвигаемого запора. В подземелье входит Гонсевский, за ним – стража и бояре. Гремят принесенные ляхами цепи. Один из них приближается к патриарху и лукаво шепчет:
– Подпиши, Гермоген, грамоту, чтобы Ляпунов и народ ушли… Гибель ждет народ. Ты ж его начальник – так ты его и упреди.
– Коли все королевские люди выйдут из Москвы, обещаю перед Богом отписать, чтобы шли назад.