Через два дня их потребовали на допрос в Чудов монастырь. Морозова по-прежнему не желала сделать ни шагу, и ее должны были нести на сукне. Все увещевания и угрозы митрополита были тщетны.
На другой день сестер разлучили, ножные кандалы заменили шейными цепями, прикрепленными к стулу (тяжелому обрубку дерева). Боярыню посадили на простые дровни и так повезли на подворье Печерского монастыря.
Какой поразительный пример непрочности человеческого благополучия! Та ли это Морозова, богатую колымагу которой при выездах сопровождали десятки слуг?! Которой принадлежало множество сел и деревень с тысячами крестьян?! Дом которой был одним из богатейших в Москве?! А сколько мужества и несокрушимой силы духа в этой уже немолодой женщине! Несчастье не сломило ее, не заставило опустить голову. С бледным, осунувшимся лицом и вдохновенно горящими глазами, высоко подняв правую руку с двумя сложенными перстами, громко призывала она к стоянию за веру. По всему пути толпами собирался народ. Женщины плакали, многие бежали за дровнями, другие становились на колени, несмотря на глубокий снег, десятки обездоленных и убогих оплакивали свою благодетельницу и посылали вслед ей благословение.
Пытка боярыни Морозовой.
Художник В. Перов
Боярыня пользовалась громадной известностью и уважением в Москве. Благотворительность ее носила широкие размеры. Она лично посещала тюрьмы, раздавая милостыню заключенным, выкупала должников с правежа, делала щедрые вклады в церкви. Дом ее всегда был открыт для больных, странных и убогих людей, а приверженцы древнего благочестия, гонимые светской и духовной властью, находили здесь надежное убежище. Масса населения, глубоко преданная церковной старине и смущенная нововведениями, покорилась никонианству лишь из страха царского гнева. Но с тем большим уважением и благоговением смотрел народ на эту женщину, которая все – богатство, почет и свободу – принесла в жертву истинному благочестию.
Староверы
Потянулись месяцы томительного заключения. Много горечи доставило несчастной женщине известие о смерти ее сына, в которой она винила своих преследователей. Не раз собирал царь духовные и светские власти для совета о том, как бы смирить строптивых сестер. Родственники опальной боярыни не смели поднять голоса в ее защиту. Обе сестры были подвергнуты жестокой пытке и заключены в подземный сруб, где терпели всевозможные лишения и голод.
С памятного ноябрьского вечера, когда их взяли под стражу, прошло четыре года. Лишенные света и воздуха, питаясь незначительными подачками сердобольных сторожей, добровольные мученицы медленно угасали. Первой скончалась Урусова. Тело княгини подняли из сруба с помощью веревки. Через полтора месяца умерла и Морозова. Обе они были причислены старообрядцами к лику святых, а слава об их страданиях, воспетая раскольниками, живет и поныне.
Патриарх Никон
С небывалым торжеством состоялся в Москве в 1666 году церковный собор. Неслыханный суд чинил он. Свершилась, по замечанию одного историка, «единственная драма, какая не повторялась в истории русской церкви». Вершитель судеб обширного государства российского, «собинный друг» царя патриарх Никон был объявлен простым чернецом и под конвоем отправлен в заточение. Интересна судьба главных судей Никона – восточных патриархов, клявшихся в своем нелицеприятии страшным судом Божьим. По возвращении домой они были повешены султаном за то, что без его разрешения ездили в Россию; привезенная ими милостыня была взята турками, а их тела подверглись позорному поруганию.
Тишина и безлюдье поутру вокруг царских хором. На Постельном крыльце не толпятся, как раньше, служилые люди, не слышно споров и перебранок. Государь Алексей Михайлович, занятый польской войной, вот уже второй год не живет в столице, и всеми делами ведает «собинный друг его», великий государь и святейший патриарх Московский Никон.
У крыльца патриарших палат и людно, и шумно. Сановитые бояре с озабоченными лицами поднимаются по ступеням среди почтительно расступившейся толпы. Это начальники московских приказов идут с ежедневным докладом к государю-патриарху. Но далеко не сразу удостаиваются они предстать перед очами святейшего, долго приходится сидеть в просторных сенях перед Крестовой палатой в боязливом ожидании. Никон внушал непреодолимый страх. Он не затрудняется в выборе наказания провинившемуся, ссылки, заточения и телесные наказания его обычные средства. Не останавливается грозный патриарх и перед личной кулачной расправой, нередко отечески поучая виновных даже в алтаре.
Тихо в сенях, где ожидают приема, ведь и у стен есть уши. А как хочется вылить в словах всю горечь, накопившуюся в сердце! Какое унижение – они, потомки удельных князей и вольных слуг московских государей, должны теперь земно кланяться царскому любимцу, который по возрасту многим из них в сыновья годится. И кто он? Нижегородский мужик-мордвин, никому неизвестный выскочка, околдовавший государя хитростью и взошедший на небывалую высоту.
Вспоминают бояре, как три года назад в жаркий июльский день все они вместе с царем собрались в Успенском соборе, ожидая новоизбранного патриарха. Три раза возвращалось от него царское посольство с неизменным ответом, что Никон не желает клобука первоиерарха. Наконец государь послал знатнейших бояр с приказанием привести его хотя бы силой. Никон явился. Алексей Михайлович вместе с боярами и высшим духовенством, стоя на коленях перед мощами святого Филиппа, со слезами умоляли Никона принять патриарший сан, а тот упорно продолжал отказываться, называя себя недостойным, неразумным, чтобы пасти стадо овец Христовых. Мольбы не прекращались, и тогда он заявил, что уступит всеобщему желанию, но при одном условии: царь, бояре и освященный собор должны клятвенно обещать повиноваться ему во всем «яко отцу и пастырю». Это было неслыханное новшество и дерзость, но Никон знал себе цену, знал, что царь пойдет на все, лишь бы добиться его согласия. Никто не подозревал, к каким результатам приведет их клятва…
Резкий удар колокола прервал горькие воспоминания ожидающих. Наступил приемный час. Почтительно и робко входят бояре в Крестовую палату, вся передняя стена которой представляет сплошной иконостас с зажженными перед ним свечами и лампадами. На небольшом возвышении в переднем углу кресло, закрытое от пыли сукном. На нем сидит патриарх лишь во время торжественных приемов. Несколько поодаль – дубовый письменный стол, на нем серебряная чернильница, пучок лебяжьих перьев, серебряная патриаршая печать и другие письменные принадлежности. Вдоль стены тянутся лавки, покрытые, как и пол, темно-синим сукном.
При входе посетителей патриарх, стоявший возле стола, обернулся к иконам и произнес обычную молитву «Достойно». Приблизившись к нему, бояре отвесили земной поклон, получили благословение и снова поклонились в землю. Затем Никон сел за стол, а они, стоя с непокрытой головой, стали излагать свои дела. По окончании приема снова следовали земные поклоны. Никон не только не шел провожать бояр, как это велось при прежних патриархах, но даже не вставал с места, чем глубоко задевал боярскую гордость. Но до поры до времени они таили в душе обиду.
Суд над патриархом Никоном.
Художник А. Земцов
А в сенях и на крыльце патриарших палат толпится уже масса всякого люда. Преобладает духовенство, московское и приезжее. Но наряду с темными рясами и монашескими клобуками мелькают яркие богатые кафтаны и собольи шапки придворной знати, скромные однорядки посадских людей, подьячих и мелкого служилого люда. Один пришел просить патриаршего благословения по случаю женитьбы, другой по случаю новоселья, третий явился с именинным пирогом. Ждет благословения и седобородый стольник, отправляющийся в дальний город на воеводство. К полудню посетители расходятся, наступает обеденный час.
Никогда богослужения не совершались с такой торжественностью, великолепием, как при Никоне. При нем в Москве целых два года жил Антиохийский патриарх Макарий с многочисленной свитой, то и дело приезжали за милостыней и другие восточные иерархи, и все они участвовали в богослужениях. Иногда в соборе за литургией присутствовало до семидесяти-восьмидесяти человек духовенства.
Щедро раздавалась милостыня из патриаршей казны. Одному патриарх жаловал на постройку дома, другому – на покупку коровы, сироты-невесты получали полтину, а то и целый рубль на приданое. Ни один выход патриарха из его палат не обходился без раздачи милостыни. Нищий был таким же необходимым человеком в патриаршем быту, как стольник или чашник. Обычно за патриархом носили мешок с мелкими деньгами, и он собственноручно раздавал их. В большие праздники для нищих устраивали обеды в патриарших палатах, и нередко за одним столом с Никоном сидели чтимые москвичами юродивые и пили из одного с ним кубка.
Кончина патриарха Никона на реке Коростели в Ярославле.
Художник Н.Д. Дмитриев-Оренбургский
Могуч Никон, но страшно одинок на своей высоте. Тяжелый труд взял он на себя, стараясь исправить русское богослужение, в котором давно уже замечалось большое разногласие с греческим. Какая буря негодования поднялась, когда он издал повеление креститься не двумя перстами, как было принято на Руси, а тремя! Сурово расправился он с противниками своей воли, отправив в заточение коломенского епископа Павла и протопопов Неронова и Аввакума. Но за ними стоит вся Москва, весь русский народ.
Он вооружился против икон латинского письма. Невзирая на глубокое уважение, которое питал народ к божественным ликам, он приказал отобрать по всем домам «франкские иконы» и выколол им глаза.
Стрельцы носили по городу обезображенные образа, возглашая, что впредь за поклонение им грозит суровое наказание. Вскоре разразилось страшное моровое поветрие и начался голод, что было истолковано как Божье наказание за иконоборчество. Толпы возбужденного народа ходили по улицам Москвы и выкрикивали угрозы патриарху. Личные враги Никона еще более разжигали ненависть, открыто объявив его антихристом. Самые нелепые слухи и легенды, распускаемые ими, жадно подхватывались суеверной и возбужденной толпой. С трудом удалось подавить мятеж.