Обучаясь в духовной академии, а затем работая в казенной палате, Корейша ничем особенно не проявил себя.
И вдруг что-то снизошло на него. Иван Яковлевич исчез из дома и несколько дней не появлялся на службе.
Через некоторое время его обнаружили в лесу крестьяне. Корейша ковырял землю палкой и бормотал непонятные слова и фразы.
Из всего сказанного мужики лишь поняли, что обнаруженный в лесу человек ведет непримиримую войну с духом подземелья.
Корейша так увлекся борьбой с нечистой силой, что не захотел возвращаться к прежней жизни.
Обосновался он в том лесу, где его обнаружили. Мужики помогли поставить избушку и снабжали новоиспеченного отшельника хлебом, яблоками, капустой и квасом.
Вскоре о его пророческом и целительном даре заговорила вся губерния. С утра до ночи к Ивану Яковлевичу тянулись люди из близких и дальних селений. Просили предсказать будущее, вылечить, снять порчу.
Как-то раз Корейша в своем пророчестве нелестно отозвался об одном офицере. Тот узнал об этом, вспылил, не поленился отправиться в лесную глухомань. Выволок Ивана Яковлевича из его избушки и крепко поколотил. Потом офицер обратился к властям, чтобы Корейшу упрятали в больницу для умалишенных.
Слух о способностях Ивана Яковлевича по Москве разошелся быстро. Уже через несколько дней в больницу для умалишенных, куда его поместили, потянулись просители.
Руководство больницы смекнуло, что на чудесных возможностях Корейши можно заработать. Ему выделили отдельную палату. Завесили ее иконами, установили несколько подсвечников. За вход к Ивану Яковлевичу брали 20 копеек.
Сам целитель и предсказатель принимал от клиентов только нюхательный табак, хлебные изделия, капусту и яблоки.
Но у Корейши были не только почитатели. Не раз его пытались разоблачить. Один недоучившийся студент несколько раз проникал в палату Ивана Яковлевича то с жалобами на неизлечимую хворь, то с просьбой снять сглаз и предсказать будущее.
Известное дело – если нет охоты учиться и трудиться, возникает жажда разоблачения, ниспровержения «всех и вся». Не зря, видимо, вытурили этого «студиозуса» из университета. Нет, чтобы прилежно лекции слушать да над учебниками корпеть – потянуло крушить суеверия «необразованного народа».
– Народ, может, и необразованный, да посмекалистей многих неудавшихся студиозусов будет, – первое, что заявил Корейша разоблачителю, когда тот переступил порог его палаты.
Визитер немного опешил от этих слов, но решил добиться своего. Уж очень хотелось ему прослыть на всю Москву мыслителем-атеистом, не признающим суеверий и мракобесия.
Корейша, видимо, раскусил нового посетителя и начал нести белиберду, из которой тот не понял и слова. А в конце своего загадочного монолога юродивый протянул яблоко гостю и заявил вполне внятно:
– Отдай сегодня самому болезному… Ступай… И захаживай еще…
Не понимая, под воздействием каких сил, разоблачитель повиновался. Взял яблоко у юродивого и покинул палату. Он вовсе не собирался искать «самого болезного». Но тот сам вышел ему навстречу.
Хромой нищий с перекошенным лицом жил в подвале дома, где снимал угол бывший студент.
Убогий, как обычно, хотел попросить милостыню, однако, на этот раз, вместо монеты, получил яблоко.
На следующее утро он сам заявился в каморку к бывшему студенту. Переступил порог и бухнулся на колени:
– Спасибо, родимый! И нога сгибаться стала, и рожа распрямилась!.. Как съел твое яблочко, так и свершилось чудо!..
Конечно, бывший студент посчитал исцеление нищего случайным совпадением. Он даже рассказал об этом приятелям и добавил, что по-прежнему не верит в чудеса и всяким шарлатанам, подобным Корейше.
От собственных слов ему снова захотелось разоблачать темные суеверия, мистику и всякую чушь, недостойную образованного человека XIX века.
И он снова отправился в дом для умалишенных.
А Корейша будто поджидал бывшего студента. Едва гость вошел в палату, как в него полетели капустные листы. Юродивый швырял и приговаривал:
– Пусто в брюхе и карманах, а он двугривенный на меня тратит… Забирай капусту и топай на Хитровские склады. Посоли мою капустку и ешь до отвала…
Не собирался борец с предрассудками и мракобесием выполнять волю юродивого, да ноги сами собой понесли на склады Хитрова рынка.
А там то ли троюродный, то ли пятиюродный дядька его дожидается. Богатый просол никогда не привечал своего дальнего родственничка, а тут слезу пустил от радости:
– Ухожу в святые места беломорские. Не желаю боле губить свою земную жизнь торгашеством. Треть нажитого отдаю московским храмам, треть – святым обителям севера. А поскольку своих детей не имею, решил треть состояния отдать тому племяшу, кто придет проститься со мной и до Тверской заставы проведет…
И этот случай не поколебал уверенность бывшего студента, что Корейша – всего лишь сумасшедший, из которого отсталый, суеверный народ пытается сделать целителя-чудотворца.
Получив от богатого просола треть его состояния, на какое-то время он оставил в покое юродивого. От сытой жизни всякие разоблачения забываются.
Но в те годы в Первопрестольной Корейшу трудно было забыть. Куда ни заверни в Москве – хоть в театр, хоть в кабак, хоть в баню, хоть в салон великосветский – везде о чудодействах юродивого толковали. И где бы ни появился бывший студент-разоблачитель, всюду его пытались в разговор о Корейше втянуть.
Терпел-терпел он, отмалчивался, да наконец не сдержался и в одной компании обозвал юродивого жалким идиотом, отребьем и добавил более крепкие словечки.
А на следующий день поволокла его неодолимая сила прямиком в дурдом.
– Забурел, пострел… Ишь, гладкий какой стал! – радостно воскликнул Иван Яковлевич, завидев гостя. – Ох, и тяжко тебе впотьмах ползать будет…
Улица Остоженка. Современный вид
Пока бывший студент переступал с ноги на ногу, соображая, что сказать юродивому, тот достал из-под одеяла какие-то засаленные листки бумаги.
– Отправишься немедля на угол Остоженки и Первого Зачатьевского переулка, – деловито заговорил Корейша. – Там трактир Шустова. За ним увидишь мезонин с голубятней. В десяти шагах от мезонина, в глубине двора, – заросли сирени. Там отыщешь заброшенный колодец. Сотвори молитву и полезай в него…
– Зачем? – удивился бывший студент.
– Будешь моей подземельной опорой, – пояснил юродивый. – Потому как веду я борьбу с черноглядным духом мрака. Завихрил он ручеек подземный под шустовским домом. Захотел провалить его в свое царство тьмы. А я ему: накося, выкуси!.. Исправлю ручеек, и шустовский дом останется на своем месте… Вот тебе заговор против черноглядного духа, вот тебе план подземелья. И не возвращайся, пока я сам тебя не призову…
Может быть, гипнотический дар юродивого подействовал? В общем, бывший студент беспрекословно, будто в полузабытье, взял у Корейши замусоленные листки с текстом заговора и планом подземелья и отправился на угол Остоженки и Первого Зачатьевского переулка.
Наверное, бывший студент уже не стал бы удивляться и искать материалистическое объяснение тому, что произошло вскоре после его ухода от юродивого.
Ни сам Шустов, ни его близкие никогда до того дня не встречались с Корейшей. А тут вдруг владелец известного трактира заявился в палату юродивого.
Стал он жаловаться и просить помощи. Поведал Шустов, что пару столетий назад там, где пересекаются Остоженка и Первый Зачатьевский переулок, находилось «моровое кладбище». Много тысяч людей на нем было погребено.
Потом кладбище забросили. Поговаривали, будто от него «веет смертию». Могилы сравнялись с землей и заросли кустами и деревьями. Десятки лет люди обходили стороной злосчастное место. Ходили слухи: кто шагнет на него – не проживет и трех дней.
Потом о заброшенном кладбище забыли. Москва строилась, разрасталась. Нужны были свободные земли. Вот и знаменитый трактир появился на проклятом месте.
Рассказывал Шустов, что приходили к нему однажды старухи-странницы, предостерегали: беда грозит дому и всем, кто в нем обитает, веселится и бражничает. Не поверил тогда трактирщик странницам.
А пару дней назад вдруг по стенам дома поползли трещины, перекосились дверные проемы, а из подвала какой-то зловредный запашок повеял. И звуки непонятные стали раздаваться: потрескивания, скрипы, хруст и даже человеческие стоны…
Словом, обеспокоен Шустов: не провалится ли его дом в подземелье?
Дослушал Корейша рассказ гостя и мудро усмехнулся:
– Давно зарится на твои бражнические хоромы черноглядный дух мрака. Да я уже свою подземельную опору поставил…
Юродивый схватил вдруг Шустова за руки, потянул к себе и плюнул ему в обе ладони.
Трактирщик выпучил от изумления глаза.
– Ворочайся к себе! – приказал Корейша. – Руки не мой до захода следующего дня. Обнимай и касайся ладонями и своих домочадцев, и всех, кто придет к тебе веселиться. И сей же час объяви, что до утра волен в твой трактир заявиться и последний босяк, и христорадник, и прочая рвань. Каждому бесплатно подай по полкосушки водки. Прежде чем выпить дармовое угощение, гость должен капнуть на стену, пол и потолок… Да буде дом твой долго стояти…
Шустов выполнил все, что повелел Корейша, и его трактир простоял еще долгие годы. Сами собой исчезли на стенах трещины, выпрямились дверные проемы, развеялся зловредный запах из подвала, перестали звучать подозрительные скрипы, трески, стоны.
Вот и ломай голову: помогли тут чудотворные силы юродивого или подействовали какие-то материалистические законы?
Через много лет дом на углу Остоженки и Первого Зачатьевского переулка выкупил у Шустова другой богатый трактирщик по фамилии Красовский. Он сломал старое деревянное здание, а на его месте был построен огромный каменный дом. Самый большой, по тем временам, трактир в Москве.