Когда рыли для него котлован, строители изумились: они обнаружили такие подземные пустоты, что, по всем правилам, старый трактир давно должен был провалиться.
Говорят, Шустов передал Красовскому реликвию-оберег от Корейши. На листочке бумаги рукой юродивого было написано: «Да буде дом твой долго стояти…»
Новый хозяин трактира, как и предыдущий, хранил этот оберег в серебряном портсигаре, в тайнике, в самом глубоком месте подвала. Так якобы повелел Корейша.
Трактир процветал многие годы. Он славился не только прекрасной кухней, гармонистами, песенниками, множеством дорогих отдельных кабинетов, огромным залом на 120 столов для простолюдинов, но и петушиными боями с тотализатором.
Заведение процветало до тех пор, пока старик Красовский вдруг не обнаружил, что из тайника исчез портсигар с запиской юродивого. У потрясенного владельца трактира помутился разум. Он отстранился от дел, целыми днями с озабоченным видом бродил по залам своего заведения, но больше времени проводил в подвале. Видимо, надеялся отыскать реликвию.
Дела Красовского пришли в упадок, и он умер в нищете в самом конце XIX века.
Неизвестно, сколько просидел в подземелье бывший студент. Вернулся на белый свет он уже другим человеком. Седой, задумчивый и – никакого материалистического задора ни в глазах, ни в речах, ни в помыслах.
Может, и в самом деле пришлось бедолаге противостоять «черноглядному духу мрака»?
Смиренно явился в дурдом бывший ниспровергатель и обличитель предрассудков и мистики.
Окинул его понимающим взглядом знаменитый пациент психушки, сочувственно покачал головой и определил ему судьбу:
– Надоел ты мне, умник-обличитель. Поношенный какой-то стал. Разве такой выстоит против «черноглядного духа мрака»? Ступай на север, вослед за родичем. Север лют стужей, да мудр. Остуди там грехи свои да охолони печаль. И не забудь все добро, от родича доставшееся, перевести на алтыны и пятаки и христорадникам раздать…
В последние годы жизни Корейши служители богадельни удивлялись, что их самый знаменитый пациент стал требовать много бумаги, перьев и чернил. Купленные в лавке белые листы не любил. Тут же рвал их и швырял в служителей. Писал он только на грязных, бумажных обрывках, на клочках старых газет.
Юродивый чертил какие-то непонятные планы и иногда показывал их служителям дурдома.
– Сие – замысел «черноглядного духа подземелья». Так он будет проваливать нашу Первопрестольную в свое царство мрака, – доверительно сообщал Корейша.
Когда спустя много лет, уже в двадцатых годах XX века, несколько таких клочков его записей попали одному знатоку подземных коммуникаций Москвы, тот, разобравшись в них, аж присвистнул от удивления.
– Да ведь этот сумасшедший отметил весьма опасные места центра Москвы. Указал, где какое здание может провалиться к чертям собачьим, в тартарары…
Наверное, знаток по подземным коммуникациям сообщил о своем открытии куда следует. Там, видимо, тоже присвистнули от удивления. Изумились так, что и «знаток», и записи Корейши бесследно исчезли…
А сам юродивый до последнего дня все спасал и спасал Первопрестольную от «черноглядного духа мрака».
Служители дурдома утверждали, что иногда Иван Яковлевич вдруг исчезал из запертой, зарешеченной палаты. Случалось это обычно по ночам. Первое время после подобных исчезновений служители впадали в панику, вскрывали полы, простукивали стены и потолки. Потом Корейша пояснил им, что иногда покидает родную обитель для изучения подземного мира Москвы.
Служителей успокоило такое объяснение, и они перестали допытываться, как их пациент совершает фокус с исчезновением.
Умер Иван Яковлевич в 1861 году. О его кончине даже сообщали газеты. Проститься с покойным явились толпы людей – от аристократов до самых изможденных оборванцев и калек-побирушек.
Явились с севера какие-то странники. Помолились, поклонились Корейше и назад отправились.
Со всей Москвы собрались юродивые. На этот раз они вели себя тихо, не причитали, не пророчили. Лишь когда гроб Корейши опустили в могилу, кто-то из них произнес:
– Теперь старец из-под земли будет охранять Первопрестольную от всякой зловредной нечисти…
Гибли улицы, дома, памятники
Пробоина – в Успенском соборе!
Пробоина – в Московском Кремле!
Пробоина – в Кромешном горе.
Пробоина – в сраженной земле.
Ломают. Калечат. Без нужды. Без прока.
Безжалостно лучшее руша сплеча.
Сурово меняя «пороки барокко»
На кремово-розовый прах кирпича.
....................
И выдрана с корнем, оторвана с мясом,
Обрушилась навзничь немая глава…
«Замкнутся подземелья – обезумеет народ…»
Особое внимание московским подземельям большевистская власть уделила еще весной 1918 года.
Руководители Чрезвычайной Комиссии и милиции докладывали советскому правительству об опасности, исходящей из «темного царства города». Так называли неофициально подземный мир Москвы.
В те времена, по разноречивым агентурным данным, в нем скрывались и находили временный приют от пяти до сорока тысяч дезертиров, беспризорников, жуликов, бандитов и даже контрреволюционеров.
А еще чекисты сообщали о тайных складах оружия и о сокровищах, спрятанных в подземельях столицы. Периодические облавы не приносили желаемых результатов. Преступники неплохо освоились во всевозможных пещерах, проходах, колодцах, лазах и вовремя скрывались.
По слухам, уголовники имели карту столичных подземелий. Она была составлена то ли в самом конце XIX, то ли в начале XX века юродивым Прошкой. Он более 30 лет обитал в «темном царстве города» и почти ни разу не выходил на «белый свет». Так, по крайней мере, утверждала городская молва.
Его карта в единственном экземпляре хранилась в Московском охранном отделении. Утром 2 марта 1917 года здание охранки, расположенное в Гнездиковском переулке, загорелось. В огне погибли картотеки секретных сотрудников, дела на революционеров и множество других важных документов. Среди них и карта юродивого Прошки.
В ходе следствия удалось установить, что руководитель Московского охранного отделения полковник Мартынов за день до поджога выплатил своим подчиненным двухмесячное жалованье и распустил их на неопределенное время, «до особого сигнала». Так в первые дни февральской революции сотрудники охранки «зачищали концы», уничтожали материалы о своей деятельности.
Спустя пару лет кто-то сообщил чекистам, что отдельные фрагменты карты юродивого Прошки имеются у писателя Владимира Гиляровского.
В то время «король московского репортажа» дядя Гиляй трудился над книгой «Москва и москвичи». Он писал о своих путешествиях по столичным подземельям: «…для рискованных исследований, побывал я в разбойничьем притоне „Золотая барыня“ за Крестовской заставой, и в глубоком подземелье заброшенного Екатерининского водопровода, и в клоаках Неглинки, и в Артезианских штольнях под Яузским бульваром…»
Увы, к разочарованию чекистов, никаких фрагментов карты юродивого у Гиляровского не оказалось. Может, сигнал «Ищите у дяди Гиляя» оказался ложным, а может, упрямый и непокорный писатель не пожелал выдавать документ непрошеным гостям.
А в начале двадцатых годов на Сухаревском рынке был задержан босяк, пытавшийся продать схему столичного подземелья. Кто-то подсказал чекистам, что это и есть часть карты юродивого Прошки. На схеме указывались не только тайные переходы, лазы, штольни, колодцы, пещеры, но и места, где в разные времена были спрятаны сокровища.
Чекисты взяли «в оборот» босяка. Тот упираться не стал и сразу сознался: карта липовая, «сработана» в подвале на Трубной. Подобных умельцы уже изготовили немало. А продают эти карты не только в Первопрестольной, но и в Париже, и в Берлине. После Первой мировой войны охотников до чужих сокровищ там оказалось много.
Трубная площадь
Подпольную мастерскую на Трубной тут же накрыли. Готовые к продаже карты изъяли. Вот только с изготовителями заминка вышла. Заверили они чекистов, будто планы московских подземелий они рисовали, чтобы разыграть своих приятелей. Но какие-то урки обчистили мастерскую и затем, очевидно, сами стали сбывать липовые схемы с указанием кладов.
В излишней доверчивости чекистов трудно упрекнуть, но тут они почему-то поверили умельцам с Трубной и отпустили их.
Даже в московских преданиях не упоминается, когда родился, как появился в Первопрестольной, почему ушел в подземный мир юродивый Прошка.
Рассказывали пресненские старики, будто он, ослепший после почти тридцатилетнего пребывания во тьме, вышел на поверхность где-то в начале Первой мировой войны.
Попросил юродивый – хранитель подземных тайн своих почитателей провести его по Москве.
– Буду прощаться с Первопрестольной, – заявил Прошка. – Три дня похожу, а на четвертый Господь приберет меня…
И шептались удивленные почитатели юродивого:
– Ишь ты, совсем слепой, а точно указывает, куда идти…
Подходил Прошка к стене монастыря, церкви или часовни и плакал навзрыд:
– Скоро напьется антихрист крови, погубит вас – и то, что на земле, и то, что под землей. И возликуют плясуны на гробах. И начнется на Москве маята, ибо нельзя отделять белосветье от тьмы, верхнее – от нижнего, ибо лишь вместе они – сущее… Рухнут храмы, замкнутся подземелья – обезумеет народ…
Слушали почитатели юродивого странное предсказание, но понять толком не могли. Тревожно становилось от его слов, а переспрашивать боялись.