Известно, что эти мистические существа неравнодушны к драгоценным камням и металлам и всегда стараются отнять их у человека. Но на этот раз они поступили по-другому.
Какими чарами воспользовались духи – им одним ведомо. Через несколько дней необъяснимая сила вдруг снова подтолкнула Разумовского в «подземный кабинет», к заветному ларцу. Сам не зная почему, достал он синюю коробочку и ахнул! «Жемчужина памяти» сияла – невредимая, как и прежде.
Драгоценная реликвия не угасала до самой смерти Алексея Григорьевича. Лишь когда синюю коробочку открыли его наследники, вместо жемчужины они увидели порошок.
Духи для всех подряд не творят добрые волшебства.
12 января (по старому стилю) 1755 года императрица Елизавета Петровна подписала подготовленный Иваном Шуваловым проект создания в Москве университета. Примерно в тот же день она дала согласие на чеканку новой монеты империала, в котором должно быть более 11 граммов чистого золота.
Ходили слухи, что граф Шувалов не случайно отдал документ на подпись государыне именно 12 января. Ведь в этот день памяти святой великомученицы Татьяны были именины у его матери.
Когда в апреле 1755 года состоялось открытие университета, радостный Шувалов крикнул студентам:
– Наука наукой, а духами пренебрегать не будем!
И. И. Шувалов
С этими словами он подбросил высоко вверх новенький империал. Монета сверкнула в воздухе, звонко ударилась об пол и покатилась.
Кто-то хотел ее поймать, но не тут-то было! Только к империалу потянулись руки – он тут же проскочил в щель.
Шувалов засмеялся:
– Это хорошая примета. И наука не в накладе, и духи подвальные не обижены.
Так у студентов Московского университета появились две традиции. Первая – отмечать Татьянин день (25 января по новому стилю). Вторая – при переезде в новое университетское здание закатывать под пол империал, чтобы задобрить духов подземелья.
Дорогая традиция – швырять золотую монету. Но чего не сделаешь ради успешной сдачи экзаменов! Духи обидчивы и вполне могут «замутить» шпаргалку или «отшибить» память, обозлить экзаменаторов или подсунуть «неразрешимые» задачи. Ну, а империал студенты приобретали в складчину.
Находились хитрецы, которые пытались извлечь золотую монету из подпола. Они опускались в подземелье, шарили-прощупывали каждую пядь, но ничего не находили. Духи своего не любят отдавать. А хитрецов, по разным причинам, вскоре с треском выгоняли из университета.
Кроме двух явных традиций, рожденных в Московском университете, была еще одна, о которой не принято было громко говорить.
Ходило среди студентов поверье, будто 11 апреля (по новому стилю), в «день всех тайн», университетские духи отправлялись к Сухаревской башне совершать свой, невидимый людям, обход. Зачем это надо нечистой силе – никто не знал. Полагали, что там открываются в этот день разные тайны. А какой же студент устоит перед соблазном и самому получить ответы на многие вопросы!
Придут ли деньги от родных? Как будут сданы экзамены? Стоит ли волочиться за госпожой N? У кого можно занять денег? Какие достанутся вопросы на экзамене?.. Да мало ли что еще волновало студенческую душу!
Вот и тянулись они 11 апреля, вслед за университетскими духами, к Сухаревской башне, где вечером этого дня витал вышедший из подземелья призрак самого Якова Брюса – сподвижника Петра Великого, ученого, политика и чародея.
Но в начале XX века традиция «закатывания империала» сошла на нет. Наверное, не по карману стало студентам расшвыривать золотые монеты. Да и полы в университете научились настилать без щелей.
При советской власти у учащихся вузов к духам стало другое отношение. Задиристые молодые атеисты не почитали их, а если и призывали нечистую силу на помощь, то лишь во время сессии, да и то мысленно и тайком от всех.
А ходить к Сухаревской башне 11 апреля студенты вообще перестали.
Лишь Татьянин день по-прежнему отмечается весело и от души.
Известный в конце XIX и в начале XX века писатель Николай Телешов вспоминал об этом празднике: «Этот день ежегодно начинался торжественной обедней в университетской церкви. Много-много лет праздник этот справлялся по заведенному порядку: сначала обедня, потом молебен, потом в актовом зале традиционная речь ректора или одного из почтеннейших профессоров…
Затем толпы молодежи шли „завтракать“ в ресторан „Эрмитаж“, где к этому завтраку ресторан приготовлялся заблаговременно: со столов снимали скатерти, из залов убирались вазы, растения в горшках и все бьющееся и не необходимое. Здесь до вечерних часов длился этот „завтрак“ – чем позднее, тем шумней и восторженней.
Ближе к вечеру ораторы уже влезали на столы и с высоты со стаканом в руках, окруженные пылкими слушателями, произносили пылкие речи. Вокруг кричали громкими голосами кто „браво“, кто „ура“ и запевали разные студенческие песни, чокались вином, и пивом, и шампанским, и водкой – у кого на что хватало средств. Потом разъезжались на тройках и лихачах в загородные рестораны, куда потихоньку ползли также и простые извозчики, так называемые „ваньки“, с нависшими на санях, где только возможно, юнцами, а также плелись пешком малоимущие. Но там, в загородных ресторанах, уже не разбиралось, кто может платить, кто не может: все были равны…»
Созданная при Петре I тайная канцелярия имела в Москве несколько адресов. Но при каждом новом переезде грозного учреждения следом перебирались и старые привидения и духи.
Досужие москвичи поговаривали, что вывелся особый вид нечисти, которая не просто откликается на стоны и крики мученников-арестантов, но и набирает от этих страшных звуков силу.
В двадцатых годах XVIII века тайную канцелярию перевели в самый центр Москвы – в дом на углу Мясницкой улицы и Лубянской площади.
Когда в этих застенках пытали с пристрастием, то крики несчастных доносились аж до Кремля. По ночам москвичи видели на стенах здания какие-то блики и светящуюся дымку. И знатоки объясняли, что это либо духи темницы, не выдержав страданий людей, выходят наружу, либо – гуляют привидения замученных и тайно захороненных арестантов.
Степана Ивановича Шешковского знали, боялись и люто ненавидели в двух столицах все: от великосветских баловней судьбы до самых опустившихся нищих.
Известность и ненависть он приобрел, еще когда служил во времена Елизаветы Петровны в Тайной канцелярии. Рядовой чиновник Шешковский обратил внимание начальства тем, что умело допрашивал людей, составлял толковые донесения и ловко втирался в доверие.
Он мог бродить по городу под видом торговца квасом, гулять в трактире, как подвыпивший матрос, или разъезжать по улицам в телеге, груженной углем, и, не вызывая подозрений домовладельцев, предлагать им свой товар.
Начальство ценило расторопность и рвение Степана Ивановича и ласково называло его «наш проказник».
Когда Петр III уничтожил в 1762 году страшное учреждение – Тайную канцелярию, Шешковский короткое время был не у дел. Но вот к власти пришла Екатерина II, и его талант снова понадобился.
Сменилось название учреждения, изменилась должность Степана Ивановича, другим стало и прозвище. При новой императрице Шешковский стал обер-секретарем Тайной экспедиции I департамента Сената, короче говоря, возглавил политический сыск.
А за глаза его теперь величали не «проказником», а «вездесущим».
С. И. Шешковский. Его знали, боялись и люто ненавидели в двух столицах все: от великосветских баловней судьбы до самых опустившихся нищих
Он мог внезапно появиться в любом доме Петербурга или Москвы, без всякого приглашения, и к большому огорчению хозяев. Появлялся Степан Иванович, как назло, в те моменты, когда в домах шли политические беседы, не очень приятные для венценосных особ.
Шешковский создал такую агентурную сеть в большинстве крупных городов Российской империи, что мог в любой час доложить Екатерине II о поступках, замыслах и разговорах ее подданных.
Хоть и называли императрицу сторонницей «доброго, просвещенного правления», не могла она обойтись без Шешковского и его агентурной сети. За то и ценила старательного служаку.
В 1791 году он был произведен в тайные советники – чин, соответствующий армейскому генерал-лейтенанту. Но и сенаторы, и фельдмаршалы побаивались Шешковского и искали дружбы с ним.
Лишь всесильный фаворит Григорий Потемкин мог позволить себе подшучивать над Шешковским, а при встрече всегда говорил ему:
– Что, Степан Иванович, каково кнутобойничаешь?..
Шешковский отвечал с почтением:
– Помаленьку, Ваша Светлость!..
Считалось, что за чинами глава политического сыска не гнался, а вот к обогащению была у него страсть.
Шептали злые языки, будто за взятки он многих освободил от наказаний и нажил таким путем несколько домов в Москве и Петербурге.
В этих зданиях он приказывал оборудовать подвалы. Любил Шешковский «брать на дом работу»: провинившихся или подозреваемых мастер сыска и дознания вызывал к себе. Конечно, речь шла не о простолюдинах, а о знатных людях. В своем домашнем кабинете глава сыскного ведомства проводил вначале в непринужденной обстановке душещипательные беседы, доверительные расспросы, а если считал нужным – переходил к крутым мерам.
Журнал «Русская старина» за 1874 год так описывал эти меры: «…в кабинете Шешковского находилось кресло особого устройства. Приглашенного он просил сесть в это кресло, и как скоро тот усаживался, одна сторона, где ручка, по прикосновению хозяина вдруг раздвигалась, соединялась с другой стороной кресел и замыкала гостя так, что он не мог ни освободиться, ни предотвратить того, что ему готовилось.
Тогда, по знаку Шешковского, люк с креслами опускался под пол. Только голова и плечи виновного оставались наверху, а все прочее тело висело под полом. Там отнимали кресло, обнажали наказываемые части и секли. Исполнители не видели, кого наказывали. Потом гость приводим был в прежний порядок и с креслами поднимался из-под пола…»