Слободы бывали дворцовые, монастырские, стрелецкие… Они могли быть «белыми» – необлагаемыми налогом и «черными» – заселенными простым, «черным» людом, вынужденным платить многочисленные подати.
Начиная с XV века, Белый город активно застраивался загородными боярскими и дворянскими усадьбами. Их охраняли «объезжие головы», наблюдавшие за могущими возникнуть пожарами и за лихими людьми. Усадьбы эти были просторны и комфортны, их окружали плодоносящие сады, но на улицы выходили лишь глухие высокие заборы.
Главные улицы Белого города были замощены бревнами, досками или «фашинами» – плотно уложенными связками хвороста. Через многочисленные речки и ручьи были перекинуты мостки. Никакого освещения на улицах не было, и в темное время суток пешеходы ходили с ручными фонарями.
Полагают, что название Белый город местность получила от того, что в этом городе жили главным образом бояре и дворяне, находившиеся на постоянной царской службе, почему земля, занятая их дворами называлась «белой» – то есть была освобождена от земельных налогов, которыми облагались «чёрные» земли ремесленников, торговцев и землепашцев. Но есть и другая версия: кирпичная крепостная стена этого города, которую приказал возвести Борис Годунов, была выбелена известью.
Е.Д. Шеко. Вид части Гостиного двора с Варварской улицы. XVII век
Строителем этой стены был русский мастер Федор Савельевич Конь. Стена представляла собой полукольцо. С одной стороны она начиналась от Водовзводной башни Кремля, а другой ее конец примыкал к угловой башне Китай-города. По периметру стены стояло 17 глухих башен и 10 проездных, то есть с воротами. Названия московских площадей и улиц до сих пор сохранили о них память: Пречистенские Ворота, Арбатские Ворота, Никитские Ворота, Сретенские Ворота, Мясницкие Ворота, Покровские Ворота, Яузские Ворота… Нынешняя Пушкинская площадь долгое время именовалась площадью Тверских ворот.
Когда летом 1591 года крымский хан с стопятидесятитысячным войском подошёл к Москве, то, увидев новые мощные укрепления, так и не решился на штурм и отступил.
Эти стены простояли долго и были снесены лишь в XVIII веке при Елизавете Петровне и Екатерине Второй, а на их месте были разбиты бульвары.
Бульварное кольцо стало одним из самым любимых мест прогулок состоятельных москвичей. Там гуляли Пушкин, Герцен… Гоголь последние четыре года жизни провел неподалеку, в пристройке к усадьбе графа Александра Толстого на Никитском бульваре. Там в камине он сжег второй том своей удивительной поэмы в прозе «Мертвые души».
В переулке неподалеку от Гоголевского бульвара располагается деревянный особняк с мезонином – мемориальный дом, в которой несколько лет прожил Александр Иванович Герцен. Там в 1840-е году были написаны повести «Сорока-воровка», «Доктор Крупов» и роман «Кто виноват?».
Земляной город
Земляным городом называли часть Москвы между Бульварным и Садовым кольцом, а также Заяузье и Замоскворечье.
Название свое Земляной город получил от построенного все тем же Борисом Годуновым земляного вала с деревянной стеной и рвом, который называли также Деревянным городом и Скородомом. В стене находились 34 башни с воротами и около сотни глухих башен-стрельниц. По тем временам это было довольно мощное крепостное сооружение.
Деревянные укрепления сгорели в 1612 году во время польской интервенции, но вал оставался и поддерживался, подсыпался вплоть до XVIII века. Он более не играл роль военного укрепления, но служил административной границей: тут взимались пошлины за ввоз в город дров, сена и других товаров. В некоторых местах за ненадобностью вал ровняли с землей, засыпали ров, ставя на этом месте деревянные и каменные строения – лавки, кузницы, кабаки, бани… Вал со рвом был в ширину около 60-ти метров, а это немало дефицитной земли!
После пожара 1812 года Земляной Вал было решено вовсе снести. Примерно половина ширины снесенного вала была отдана под мостовую и тротуары, а остальная часть – прирезана к прилежащим домам с условием, что жители разобьют там красивые палисадники. Так образовалось Садовое Кольцо. Замоскворецкие купцы, однако, не пожелали тратить землю на ненужные им цветники и откупились от этих начинаний деньгами. Потому в той части Москвы улица называется по-старому – Земляной Вал.
«…Они ж меня, беснуясь, проклинали…»[6]
Но несмотря на все эти полезные для страны дела, Годунов не мог не чувствовать шаткость своего положения. Он не был «природным царем», он не был Рюриковичем, его род был недостаточно знатен. Поэтому, взойдя на престол, он принялся сводить личные счёты с князьями и боярами: тем из них, которые по знатности рода могли иметь притязания на престол, Борис не позволял жениться. Пострадали и бояре Романовы. Старший из братьев Романовых Федор был пострижен под именем Филарета, его жена – стала инокиней Марфой, а малолетнего сына Михаила отправили в ссылку на Белоозеро.
Царствование Бориса Федоровича было омрачено сильнейшим недородом и, как следствие, голодом, длившимся три года. Цена хлеба выросла в сто раз. Борис предпринимал все возможное: запрещал продавать хлеб дороже определённого предела, преследовал спекулянтов, но успеха не добился. Стремясь помочь голодающим, он раздавал беднякам деньги. Но хлеб дорожал, а деньги теряли цену. Тогда Борис приказал открыть для голодающих царские амбары. Узнав об этом, люди со всех концов страны потянулись в Москву, бросив свои дома, – а царского хлеба на всех не хватило. Люди принялись роптать на Бориса. По стране прокатились народные бунты. У самой Москвы орудовала банда Хлопка Косолапого. Царь отправил окольничего Ивана Басманова и сотню стрельцов, истребить разбойников – Хлопка поймали, да только и сам царский воевода погиб, и шайку не всю выловили.
Были под Москвой и целые деревни, все мужики которых промышляли грабежами. Вот Красково – название произошло от старинного клича: «Красть кого!?». А Малаховка? То была Малая Аховка: охали и ахали незадачливые купцы, проезжая через те места, боялись разбойников.
Неспокойно было в Московском царстве! От переживаний у далеко еще не старого Бориса Годунова стало портиться здоровье. Он скоропостижно умер весной 1605 года. Престол унаследовал его сын – пятнадцатилетний Федор, который в силу возраста не обладал достаточным авторитетом и знаниями. Он процарствовал всего лишь 49 дней.
Воскресший Димитрий
Еще при жизни Годунова в Польше объявился самозванец, называвший себя чудесно спасшимся царевичем Димитрием – сыном наложницы Ивана Грозного Марии Нагой. Традиционно принято считать, что самозванцем был монах Киево-Печерского монастыря Григорий Отрепьев, а настоящий Димитрий еще ребенком погиб в Угличе: он был застигнут эпилептическим припадком во время игры в ножички и напоролся на острие. Обвиняли в его убийстве и Бориса Годунова – но голословно.
Однако полякам было безразлично, настоящий их «царевич Димитрий» или нет. Главное было – иметь предлог для вторжения в Россию. Под знамена самозванца собрались польские войска и предприняли поход на Москву, якобы для того, чтобы восстановить законную власть.
Предатели бояре Гаврила Пушкин и Наум Плещеев с выстроенного Борисом Годуновым Лобного места зачитали обращение самозванца (впоследствии прозванного Лжедмитрием). Он обвинял Бориса Годунова в незаконном захвате власти и в покушении на младенца-Димитрия, которое, по его словам, обернулось неудачей: убили другого мальчика. Перешедшим на его сторону москвичам Лжедмитрий обещал золотые горы. Взбудораженная толпа кинулась в Кремль, Федор Годунов и его мать были заколоты.
Убийцы объявили народу, что царь и вдовствующая царица покончили с собой, приняв яд, хотя на телах были заметны явные следы насилия. Годуновых похоронили в Варсонофьевском монастыре без отпевания, как самоубийц.
Дочь Бориса Годунова царевна Ксения стала любовницей самозванца, а потом ушла в монастырь. Народная песня описывает ее горькую судьбу:
Сплачется мала птичка,
белая перепелка «Ох-те мне молоды горевати!
Хотят сырой дуб зазжигати,
мое гнездышко разорити,
мои малый дети побити,
меня пелепелку поимати».
Сплачется на Москве царевна
«Ox-те мне молоды горевати,
что едет к Москве изменник,
ино Гриша Отрепьев растрига,
что хочет меня полонити,
а полонив меня, хочет постритчи,
чернеческой чин наложити!
Лжедмитрий в Москве
В июне 1605 года через Серпуховские ворота поляки вошли в Москву. Никакого сопротивления москвичи им не оказали, напротив, встретили новоявленного «царя» радостно и торжественно.
Москвичи с интересом рассматривали внезапно объявившегося наследника Рюриковичей: он был хорошо сложен, хоть и некрасив лицом, платье его было отделано золотом, на коне – драгоценная сбруя. Его окружали нарядные бояре и другие знатные люди. На Красной площади все они по очереди поднимались на Лобное место, обращались к народу, убеждая, что вот он – настоящий царь, что справедливость восторжествовала…
Затем в Москву, в Вознесенский монастырь прибыла инокиня Марфа – в миру Мария Нагая. Она громко и ясно назвала самозванца своим сыном, оба зарыдали.
Спустя месяц Дмитрий венчался на царство. Церемония была тройной. Сначала в Успенском соборе патриарх возложил на него шапку Мономаха и бармы. Затем он же – возложил на голову новому царю корону, присланную Ивану Грозному австрийским императором, вручил державу и скипетр. И наконец, в Архангельском соборе в приделе Иоанна Лествичника возле гробов Ивана Грозного и Фёдора Ивановича патриарх вновь возложил на самозванца еще одну царскую корону – шапку Казанскую.
Роскошь, с которой была проведена коронация, поражала воображение, убеждала присутствующих, что перед ними – настоящий царь, наследник древней династии. Его признали бояре, иностранные послы обращались к нему как к законному самодержцу, народ относился к нему с симпатией.