В 1851 году Павел Михайлович приобрел особняк в Лаврушинском переулке и разместил в его комнатах свое собрание картин, которое все росло и росло… Первоначально посетителей было немного: жители Замоскворечья мало интересовались искусством. Но постепенно москвичи узнали о галерее, и к Третьякову принялись ездить. В 1885 году в галерее побывали уже более тридцати тысяч человек. А собрание все росло, и росло… Чтобы картинам хватило места, Третьяков сделал сначала одну пристройку, потом – другую…
Третьяковский проезд. 1884 год
В августе 1892 года он передал собрание в дар городу. В следующем году состоялось официальное открытие галереи.
МХАТ
Родственником Мамонтовых и Третьяковых был Константин Сергеевич Станиславский – актер и режиссер. Знаменательной стала его встреча с режиссером и драматургом Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко. Она состоялась в 1897 году в модном ресторане «Славянский базар» на Никольской улице.[28] Там они обсудили принципы создания нового реалистического театра: его репертуар, художественные идеалы и эстетику. Обоих не устраивали устаревшая излишне пафосная манера игры, ненатуральность актерской речи, излишняя помпезность декораций. Раздражали и модные тенденции того времени: молодые актрисы пускали себе в глаза атропин, чтобы шире были зрачки, и декламировали текст заунывными звенящими голосами. Оба режиссера мечтали об общедоступном, демократичном театре с относительно невысокими ценами на билеты. Увы, последнее не всегда удавалось выполнить.
Открылся новый театр трагедией Алексея Толстого «Царь Фёдор Иоаннович», главную роль в которой исполнил знаменитый Иван Москвин. Постановка имела огромный успех. Но еще более превзошла ее по успеху у зрителей премьера пьесы «Чайка» Антона Чехова. В память того триумфа на занавесе МХАТа помещено изображение чайки с театральной программки.
Антон Чехов читает «Чайку» артистам театра. Слева от Чехова сидит Константин Станиславский, рядом с ним стоит Ольга Книппер, в левом углу стоит Владимир Немирович-Данченко. Справа сидит Мария Лилина, в правом углу сидит Всеволод Мейерхольд. 1898 год
Театр пользовался огромной популярностью и у публики, и у актеров. Попасть в Художественный театр почиталось за счастье. Молодые провинциальные актёры держали экзамен на статистов и из пятисот человек в театр брали не более пяти. Эти «счастливчики» годами изображали толпу. Выбиться на мало-мальски заметную роль было крайне сложно.
Ну а Станиславский отличался редкостным самодурством. В «Трёх сёстрах» какой-нибудь счастливец выносил в 3-м акте шарманку. Он благоговейно «играл» на ней, крутя рукоятку и «переживая», потом уходил, взвалив шарманку на спину. Утром на репетиции Станиславский говорил ему:
– Вот что. Вчера, уходя, вы неискренне встряхнули шарманку…
И все. Роль эта уже отдавалась другому…[29]
Солдатенков
Знаменитый меценатом был и Козьма Терентьевич Солдатенков – купец первой гильдии, старообрядец, потомственный почетный гражданин. Воспитан он был в строгости и в благочестии, торговое дело знал досконально, но кроме него – ничего. Даже русской грамотой Козьма Терентьевич владел плохо. Однако это не помешало ему всю жизнь тянутся к прекрасному.
Посчитав, что заработал достаточно и имеет право на отпуск, Козьма Терентьевич отправился за границу, и в этом путешествии свел знакомство с Николаем Петровичем Боткиным – сыном известного чайного магната, который мог считаться экспертом в области изящных искусств. Боткин с радостью делился своими знаниями и принялся просвещать нового знакомого: познакомил Солдатенкова с художниками, научил отличать хорошую живопись от плохой. Солдатенков оказался понятливым учеником и охотно принялся составлять свою коллекцию картин, покупая произведения Брюллова, Иванова, Перова, Федотова, Левитана, Тропинина… Особую часть собрания составляли древние иконы. Принялся он и за книги, собрал обширную библиотеку, и даже основал собственное издательство: «Отцы и дети» Тургенева впервые были изданы именно Солдатенковым.
Коллекции его так разрослись, что Солдатенкову даже пришлось перестроить свой особняк на Мясницкой улице (№ 37), расширив его. Собранные им редкости занимали несколько залов: «Помпейский», «Византийский», «Античный», «Мавританский» и «Светелка». Позднее Солдатенков перевез все ценности в Кунцево, где купил старинное имение Нарышкиных.
Козьма Терентьевич был старообрядцем, и, стало быть, жену должен был выбрать себе из своего же круга. Но он быстро понял, что ни одна из воспитанных «по-старому» девиц не будет с ним счастлива, а он не будет счастлив с ней. Выход был найден: модный в те времена гражданский брак. Козьма Терентьевич выписал из Парижа красавицу-француженку Клеманс Дюбуи и подарил ей дом в Сверчковом переулке (он сохранился, хоть и перестроенный), а также изрядный капиталец, позволивший записать Клеманс Карловну купчихой второй гильдии. Жили они долго и счастливо, хотя Клеманс почти не говорила по-русски, а Козьма Терентьевич совершенно не знал французского. Клеманс родила сына, ставшего по желанию отца писателем. Иван Ильич Мясницкий (отчество дано по имени крестного отца, а фамилия-псевдоним – по названию улицы, где стоял особняк Солдатенкова) стал автором множества юмористических рассказов, о которых сам Чехов отзывался с похвалой!
Но история жизни Козьмы Солдатенкова была бы неполной без упоминания о его благотворительности. Он помогал многим музеям, был учредителем двух московских богаделен, жертвовал на дома призрения вдов, сирот и душевнобольных, на стипендии студентам и гимназистам.
Огромные средства отошли городу после его кончины, а оплакивал Солдатенкова без преувеличения весь город. Около двух миллионов рублей он оставил на строительство в Москве бесплатной больницы «для всех бедных без различия званий, сословий и религий». Участок для нее выделили на Ходынском поле. При Советской власти эта больница была переименована в Боткинскую, и лишь в начале 90-х в ее дворе установили памятник основателю. Свыше миллиона рублей были пожертвованы на создание в Москве ремесленного училища, которое тоже было названо именем мецената. Остальные средства пошли на содержание социальных учреждений и поддержку малоимущих крестьян. Значительную часть икон Солдатенков отписал Покровскому собору Рогожской общины, а коллекцию русской живописи, скульптур и библиотеку завещал Румянцевскому музею. К сожалению, после ликвидации музея в советские годы коллекции разбросали по самым разным местам.
Солодовников
Полной противоположностью Солдатенкову был богач Гаврила Гаврилович Солодовников – купец первой гильдии, владелец большого количества недвижимости и земли. Этого человека ненавидела и презирала вся Москва. Причиной стала его феноменальная патологическая скупость, о которой ходили анекдоты. Рассказывали, что приходя в трактир, он требовал всегда вчерашней каши, потому что была она самым дешевым блюдом, практически дармовым. Что на своей коляске он поставил более комфортные резиновые шины лишь на задние колеса, не желая заботиться о кучере. Что он мог украсть яблоко у разносчика, коли тот зазевается. Дом его обставлен был старой потертой мебелью – он жалел денег на новую. У парильщиков в Сандуновских банях он никогда не спрашивал, сколько что стоит, а совал всегда двугривенный – минимальную сумму. Те в ответ ругали его почем свет.
Даже обычаи купеческой честности, твердого слова купеческого были к Солодовникову неприменимы: он без всякого зазрения совести мог отказаться от сделки, обмануть…
Солодовников выстроил театр – нынешний театр оперетты – но так сэкономил на внутренней отделке, что комиссия отказалась подписать акт о приемке, посчитав здание пожароопасным. В нем несколько лет выступала Московская частная опера, финансировавшаяся Саввой Мамонтовым, – а потом случился пожар и «солодовниковский сарай» почти весь выгорел, пришлось перестраивать.
Театр Солодовникова на Большой Дмитровке. 1900 год
Посмешищем сделался Солодовников после одного громкого судебного разбирательства. В те годы многие купцы имели постоянных любовниц – женщин изящных, красивых, милых, опытных в любви, но никак не подходящих в законные супруги. Любовницей Солодовникова была некая госпожа Куколевская, он прожил с ней много лет и прижил нескольких детей. Потом миллионер бросил постаревшую Куколевскую, лишив ее всякого содержания. Та подала на бывшего сожителя в суд, требуя денег на воспитание детей.
Солодовников представил суду все счета, по которым платил за неё (все сохранил!), перечень подарков, которые ей дарил, в доказательство того, что она ему и так дорого стоила. Его адвокат заявил: «Раз г-жа Куколевская жила в незаконном сожительстве, – какие же у неё доказательства, что дети от Солодовникова?» Увы, эффект был совершенно не тот, на который рассчитывал адвокат: зал обомлел, а потом взорвался хохотом. Этот перл цитировали в прессе, а в кафешантанах распевали частушки о «папаше». Эта кличка приклеилась к Солодовникову на всю жизнь.
Роскошный Солодовниковский пассаж стоял между ЦУМом (ранее – Мюр и Мерилиз) и Кузнецким мостом, на том месте, где сейчас сквер: в 1941 году в пассаж попала немецкая бомба. Поначалу Солодовников принялся сдавать помещения очень дешево. А когда помещения были сданы, обустроены, и в магазины повалили покупатели – Гаврила Гаврилович стоимость аренды повысил в несколько раз. А куда было деваться лавочникам? Публику-то уже к месту приучили.
Пассаж Солодовникова. 1903 год
Но вот захотелось Солодовникову стать почетным гражданином и статским советником – пришлось волей-неволей тратить деньги на благотворительность, ведь эти привилегии просто так не давались. Надо было прийти в Городскую Думу и задать вопрос: какая помощь нужна городу? Спросившему рассказывали, какие больницы или учебные заведения требуются, а он брал на себя обязательство построить что-либо из описанного, получая в качестве награды почетное звание. Но скрягу-Солодовникова здесь встретили особо, заявив, что никакие больницы Москве не требуются, всего в избытке, а нет только клиники венерических болезней. Возмутился Гаврила Гаврилович: чего это ему «стыдную» больницу строить предлагают – отказался. Прошло время, пришел он во в