Царь Федор Алексеевич произвел Венедикта Андреевича Змиева в генерал-аншефы. (Этот русский полководец первым в Московии получил генеральский чин — в 1657 году от царя Алексея Михайловича.) Чуть позже генералом стал Аггей Шепелев, думный дворянин. Третьим русским генералом, согласно сведениям того же Миллера, стал Григорий Иванович Косагов.
1678 год. Русско-украинское войско Г. Г. Ромодановского и И. С. Самойловича во втором походе к Чигирину (турки на этот раз взяли город после месячной осады) остановило продвижение турецко-татарского войска во главе с Кара-Мустафой.
14 сентября в Москву вернулся Николай Спафарий. Главной цели своей поездки — прекращение споров между казаками и китайцами из-за реки Амур — он не достиг по независящим от него причинам.
1679 год. В Москве ожидали крупного вторжения османов и крымцев. Вторжение не состоялось.
Ставший совершеннолетним Федор Алексеевич приблизил к себе Ивана Максимовича Языкова и Алексея Тимофеевича Лихачева.
В ноябре были упразднены звания губных старост и целовальников (правительство развернуло работу по упрощению местного управления, чтобы избавить народ от излишних расходов на содержание огромного аппарата).
Был составлен закон о прекращении членовредительства на казнях (отсечение рук, ног), изуверства заменялись ссылкой в Сибирь. В 1680 году новый закон подтвержден и принят.
1680 год. Федор Алексеевич 18 июля сочетался с Агафьей Грушецкой браком.
А. С. Матвеева перевели из Пустозерска в Мезень, дали ему тридцать человек прислуги, жалованье и продукты питания.
Было осуществлено межевание вотчинных и помещичьих земель. Это сократило количество споров из-за рубежей.
1681 год. В мае издано постановление, целью которого было распространение христианства среди мусульман. Согласно этому постановлению, у татарских мурз, не принявших христианство, отнимались крестьяне православной веры.
В мае издан закон о наказании тех владельцев земель, которые подстрекают своих людей на драки за спорные территории.
В июле были уничтожены откупы на винную продажу и на таможенные сборы.
14 июля умерла царица Агафья во время родов. Новорожденный сын ее Илья скончался через несколько дней.
Был созван Церковный собор. На нем рассматривались разные вопросы, в том числе организационные, а также касающиеся проблемы раскола в церкви. Церковь передала дело, касающееся раскола, в ведение светской власти.
В ноябре царь издал указ о создании Собора служилых людей для «устроения и управления ратного дела».
17 августа по пути в Воскресенский монастырь неподалеку от Ярославля умер Никон (грамота от восточных патриархов, удовлетворявшая просьбу Федора Алексеевича, прибыла в Москву 20 сентября 1682 года, когда ни царя, ни Никона уже не было в живых).
13 января был заключен Бахчисарайский мир с Османской империей, признавшей факт воссоединения Левобережной Украины с Русским государством.
1682 год. Собор служилых людей был созван в Москве. Он сыграл выдающуюся роль в деле реорганизации русского войска. В первые же дни заседаний Собора выборные высказались за необходимость реформы армии по образцу европейских стран, за ликвидацию местничества…
В январе царь назвал своей невестой Марфу Апраксину.
В январе же Федор Алексеевич объявил А. С. Матвееву и его сыну о том, что он признает их невиновными, возвращает из ссылки, а также возвращает им все их «вотчины и пожитки».
15 февраля состоялось бракосочетание Марфы Апраксиной и Федора Алексеевича Романова.
27 апреля царь Федор Алексеевич Романов скончался в возрасте двадцати лет.
Царевна Софья (1657–1704)
Сразу после смерти Федора Москва услышала призывный голос колокола: «Бояре — в Кремль!» Сознавая серьезность момента, бояре собрались быстро. Патриарх Иоаким после короткой строгой речи спросил бояр, кого они желают иметь царем: слабоумного Ивана или малолетнего Петра? Подавляющее большинство собравшихся высказалось за избрание Петра. Но некоторые бояре вполне разумно и обоснованно заявили, что у Ивана Алексеевича есть право первородства. Пренебречь этим правом бояре самостоятельно не решились. Патриарх Иоаким предложил воспользоваться удобным случаем — в Москве находились еще люди, созванные по приказу царя Федора на Земский собор «для уравнения людей всякого чина в платеже податей и в отправлении выборной службы».
Через несколько часов у Красного крыльца собрались представители многих русских городов, представители Великой, Малой и Белой Руси. Патриарх повторил им сказанное боярам и задал тот же самый вопрос: кому быть русским царем? «Царевичу Петру Алексеевичу!» — дружно крикнули почти все выборные.
Когда шум сотен голосов утих, в толпе раздались недружные голоса: «Царевичу Ивану Алексеевичу!»
Громче всех кричал дворянин Максим Исаевич Сумбулов. Он пытался доказать, что по обычаям первородства престол должен принадлежать старшему сыну Федора. Выборные это и сами знали. Но знали они и другое: печально известное правление блаженного тезки Федора Алексеевича — сына Ивана IV Васильевича Федора. Ситуация в стране менялась: соборы последних лет, созываемые по инициативе больного телом, но здорового духом и крепкого умом Федора Алексеевича, породили у выборных людей надежду на близкие перемены. Их ждали разные слои населения: боярское правление, боярская вольница исчерпали себя уже давно.
И в этой ситуации отдавать страну в управление новому слабоумному царю, а значит, боярам Милославским и их союзникам, на неизвестное время было по меньшей мере неразумно. Между прочим, почивший царь Федор Алексеевич это тоже понимал, иначе не созывал бы соборы.
Патриарх выждал немного и снова спросил людей: «Кому быть государем русским?»
«Царевичу Петру Алексеевичу!» — Голос выборных, по сути — голос земли Русской, был мощным и дерзким.
После воссоединения Малой, Белой и Великой Руси Московское царство, Русское государство преобразилось в Россию. Правда, официально его Российской империей не называли, для этого нужно было сделать еще один шажок — объявить царя императором.
Яростные сторонники старины до сих пор недоуменно пожимают плечами и спрашивают себя и своих оппонентов: «Ну зачем нужно было становиться Российской империей, кому нужны были нововведения Петра и за какие такие великие дела его назвали Великим?»
Любые, даже самые логичные и обоснованные ответы ученых, мыслителей не удовлетворяли и никогда не удовлетворят этих любителей московской старины точно так же, как заядлого бородача никакие доводы не убедят сбрить бороду. Но время бежит. Бежит по замысловатым своим маршрутам. Может быть, когда-нибудь все повторится, и в Московской земле восторжествуют времена боярского правления, и обитатели Кремля наденут цветастые балахоны до пят и будут править царством Московским.
Но в 1682 году времена боярского правления окончились. Все, кто слышал о крепком, здоровом, энергичном, подвижном Петре Алексеевиче, знали, что лучше подождать шесть-семь лет до его совершеннолетия и терпеть эти годы любое правительство (пусть и боярское!), чем посадить еще одного блаженного на царство, а при нем обязательно появится новый Годунов, а затем жди очередной смуты.
«Петра Алексеевича на царство!» — решило земство.
И Петр стал царем, законно избранным представителями городов России. Патриарх Иоаким посадил его на трон, и все его избиратели стали подходить к нему и целовать его руку.
Царевна Софья подошла к нему. В глазах ее радости не было, была вынужденная покорность, временная.
На следующий день во время похорон Софья покорность забыла. Она, нарушая обычай, смело шла за гробом рядом с законно избранным царем. Десятилетний мальчик-царь не мог поставить ее на место, наказать. В тот день сил для борьбы у него не было. Еще при Федоре властолюбивая, неглупая, по отзывам современников, Софья постоянно вертелась у трона, помогала больному брату, приучала приближенных к себе, приучала бояр, думных дворян, священнослужителей, иностранцев видеть женщину у власти. Милославские относились к этому спокойно: лучше женщина, чем ненавистные им Нарышкины.
Женщина шла рядом с царем за гробом. Слабая женщина, чувствительная. В момент погребения Софья вдруг заголосила срывающимся голосом. Она жалела брата? Нет. Она ненавидела Нарышкиных и воцарившегося Петра. Она бросила победителям вызов. Она начала с ними жестокую борьбу. У гроба брата, у его могилы.
Возвращаясь во дворец, Софья громко, с повизгиваниями, кричала, выла по-бабьи: «Рано, царь наш, брат наш Федор, покинул ты нас, отравою врагов изведенный! Пожалейте нас, люди добрые! Осиротели мы… Брат наш, Иван, не избран на царство! Отпустите нас живых к христианским королям!»
Был бы Петр постарше, имел бы в Кремле побольше людей верных и влиятельных, что бы он сделал с Софьей, разрыдавшейся и в бабьем своем крике обвинившей всю Русскую землю, всех прибывших по воле ее брата Федора на Собор людей в том, что избрали они на царство Петра незаконно, что Федора враги отравили?.. Первым делом Петр должен был бы назначить следствие по делу, а затем, если следствие обвинило бы царевну в сговоре, в подстрекательстве к борьбе с царем, отправить ее в монастырь.
Но Петр в 1682 году сделать этого не мог. Он был еще очень слаб. И политически, и даже физически. Он не выдержал утомительного обряда погребения, простился с телом Федора и ушел.
Вернувшись во дворец, Софья через сестер-монахинь (не сама — она была опытным интриганом) сделала внушение царице Наталье, которая была по положению при дворе выше царевны. Мать царя, не скрывая раздражения, ответила монахиням: «Ребенок давно не ел, устал». Софью это вполне удовлетворило. Она сделала еще один, чисто женский, но верный ход. Царица хоть и раздраженно, но оправдывалась перед ней. И Софью никто не поставил на место! Реплика Ивана Нарышкина, оказавшегося по случаю рядом: «Кто умер, тот пусть лежит, а царь не умер», выглядит абсолютно бестолковой, и никого на место она не поставила — с мужчинами такое случается.
Явившись во дворец из ссылки, самый молодой из Нарышкиных, Иван, возомнил себя правителем, ходил по Кремлю гордый, надменный. Боярам это не нравилось. Софья действовала тактически точнее.
Нарышкины упустили инициативу уже из-за того, что разрешили отпустить домой выборных Малой, Белой и Великой Руси — единственную свою поддержку. Почему они это сделали? Потому, что оставались боярами. Они не могли понять (Софья это понимала), что избрание Собором Петра противоречит не только устремлениям Милославских — с ними-то Нарышкины во главе с Матвеевым, уже прибывшим в Москву, справились бы, но и устремлениям стрельцов, на которых боярство во главе с боярскими царями опиралось весь XVII век.
Стрельцы, может быть, не осознавали, но чувствовали интуитивно, что в стране грядут большие перемены, что вместе с монархией, ограниченной Боярской думой, сгинет, канет в Лету и стрелецкое войско, наделенное привилегиями. Об их привилегиях, кстати, упоминалось в некоторых постановлениях предыдущего Собора в Москве — Собора служилых людей, на котором, как говорилось в рассказе о Федоре Алексеевиче, было решено организовать военное дело по образцу западноевропейских стран. Именно это постановление Собора служилых людей пугало стрельцов.
Если бы Собор пожелал создать новое войско по принципу турецких янычар и египетских мамелюков, тогда стрельцы были бы этому очень рады. Но Собор ориентировал военное дело на Европу, в этом случае они оказывались не у дел.
Так или иначе, но Софья и Милославские, распустив выборных людей, дали возможность стрельцам побороться за свои права. А вот Нарышкины не воспользовались выборными людьми, не созвали (уже собранный) Собор, на котором они могли бы решить одну стратегическую и тактическую задачу: официально, всей Русской землей, выбрать и утвердить правителя до совершеннолетия царевича Петра! Вернувшийся из ссылки Матвеев справился бы с этой задачей великолепно. Нарышкины этого не сделали. Инициатива перешла к Милославским, к Софье.
За всю историю человечества женщины не породили ни одной серьезной государственной идеи. Они могут быть великолепными реализаторами государственных концепций, о чем говорит деятельность Маргарет Тэтчер, среди женщин есть блистательные накопители, и биография Екатерины Великой тому яркое подтверждение. О женщинах-потребителях можно вообще не говорить: этим качеством обладают буквально все представительницы слабого пола.
Говоря о потенциальных возможностях женщин в деле государственного правления, не следует все же забывать о том, что начальный период истории человечества прошел в недрах матриархата, память о котором надежно сохранилась в тайниках женского генофонда. И хотя в изменившемся с тех пор мире женщине чаще всего не по силам бразды правления, но периодически в прелестных созданиях воскресает страстное, а иной раз страшное желание править племенами, государствами, империями и всей планетой в целом. Бывает, и нередко, что эти страстные желания вполне оправданны внешними и внутренними качествами претенденток, и они, взяв власть, правят на радость людям.
Была ли таковой Софья?
Нарышкины не обратили внимания на поведение царевны, занялись решением своих внутренних проблем, а именно: кто же из них будет главным при малолетнем царе, но не успели их решить — голос подали стрельцы.
Еще при Федоре Алексеевиче они писали жалобы на своих полковников. Иван Максимович Языков тогда повелел сурово наказать челобитчиков. Их хорошенько отстегали кнутом, выдворили из Кремля. Перед самой смертью Федора Алексеевича стрельцы целым полком били челом царю на своего начальника. На этот раз Языков не осмелился отдать приказ пороть весь полк, разобрал дело, наказал полковника.
Теперь, по воцарении мальчика Петра в Кремль явились стрельцы с челобитной на всех своих начальников, числом шестнадцать. Бояре с перепугу пошли стрельцам на уступки. Полковников приговорили к суровому наказанию и правежу. Стрельцы остались довольны. В их присутствии, под их «руководством» двое палачей в течение восьми дней били батогами бывших военачальников стрельцов. Непростительная глупость! Расправа прилюдная над полковниками породила в душах вояк чванство и неутолимое чувство вседозволенности.
Артамон Сергеевич Матвеев, прибывший в Москву, сказал с грустью, узнав об этом: «Если дать им хоть немного поблажки, то они дойдут до крайности». Но поблажку им уже дали, и немалую. Матвеев опоздал. Нарышкины совершили в первые несколько дней правления Петра грубейшие ошибки.
Ими воспользовалась властолюбивая Софья. Ее люди ходили к стрельцам, говорили о том, что Петра избрали на царство незаконно, что он не даст им ни денег, ни корма, что отправят их, несчастных, на тяжелые работы, а православную веру искоренят… Тем же маршрутом ходила некая Федора. Она раздавала стрельцам деньги от Софьи Алексеевны и нашептывала всякие небылицы, одна нелепее другой.
Стрельцы поверили им. Почему? Может быть, в России пришло время «солдатских императоров», как в Риме? Нет, стрельцы почувствовали слабинку в действиях Нарышкиных, увидели денежки (пока еще маленькие), поняли — это они поняли наверняка! — что в Москве им равных нет, что, поддержав Софью, они получат гораздо больше, и решили действовать.
Милославские в эти дни действовали взвешенно, продуманно. Боярин Иван Михайлович из дома не выходил. К нему тайком наведывались новые полковники, выслушивали его, возвращались к стрельцам и говорили им о том, что Нарышкины готовят расправу над челобитчиками, хотят разослать всех стрельцов по отдаленным городам.
И стрельцы верили Милославскому, и ненависть к Нарышкиным быстро росла. 14 мая стрельцам сообщили «страшную новость», будто бы Иван Нарышкин в царском одеянии воссел на трон, надел на себя венец и стал громко кричать: «Это место, эта одежда и царский венец мне подходят лучше, чем кому бы то ни было». Вдова царя Федора, Иван Алексеевич и, конечно же, Софья стали, мол, бранить его за это. Нарышкин, согласно «страшной новости», вдруг бросился на Ивана и стал его душить. На крик о помощи прибежали воины и спасли несчастного царевича.
Стрельцы и этой сплетне поверили. Спали они в ту роковую ночь мало. А в полдень 15 мая кто-то в толпе стрельцов крикнул: «Нарышкин задушил царевича Ивана!» И толпа взорвалась. С оружием в руках стрельцы бросились в Кремль. Кто-то, тяжело дыша, вспомнил: «Царевича Дмитрия сгубили 15 мая и царевича Ивана!» Это лишь подлило масла в огонь. Стрельцы бежали шумно, их провожал набатный звон колоколов, барабанный бой; москвичи в страхе перед неизвестным бросались в стороны от бегущего на штурм Кремля воинства. И шорох боевых знамен, созвучный дыханию людей, сопровождал стрельцов.
Ворота в Кремле закрыть не успели. Там мирно стояли кареты бояр, собравшихся обсудить сложившееся положение. Бояре в подобных случаях всегда опаздывают.
«Нарышкиных!» — яростной нотой взвыл воздух, и полетели вверх колесами кареты, а вместе с ними и кучера. Бояре в ужасе забегали по дворцу: «Что же делать?! Что же делать?!»
Делать им теперь было нечего. Теперь пришло время стрельцов, время краткое и потому очень страшное.
«Иван Нарышкин задушил Ивана Алексеевича! — безжалостен был голос сотен людей. — Отдайте нам губителей Нарышкиных!»
Ловко сработала Софья — смелая девица, нечего сказать. В такие игры с буйным воинством играть не решались даже самые бесшабашные мужчины. А тут на тебе — царевна Софья возбудила дикие, живодерские инстинкты в регулярном войске.
Некоторые бояре, самые везучие, выбежали из Кремля. Другим осталось лишь искать себе укромные местечки — расправы боялись все.
Царица Наталья по совету Матвеева и Иоакима взяла за руки Петра и Ивана Алексеевичей и вышла на Красное крыльцо.
«Вот они перед вами, оба царевича. Их никто не думал убивать». Стрельцы на мгновение опешили. Они зашли уже слишком далеко. Злоба их распалила. Не поверили они, спросили: «Ты точно и есть прямой царевич Иван?» Иван Алексеевич спокойным голосом ответил им: «Да, я Иван, сын Алексея Михайловича. Никто меня не собирался убивать. И врагов у меня нет».
Могли стрельцы здесь поставить точку? Нет. И причина их готовности крушить все — в решениях уже упоминавшегося Собора служилых людей, объявившего, что стране нужны новая армия, новые взаимоотношения между царем и армией. Стрельцы — а в них было очень много от казацкой вольницы! — России больше были не нужны. И они с этим смириться не могли. Они пытались что-то предпринять, Софья предложила им шанс отличиться. Они, не подумав, куда заведет их эта авантюристка (почему-то ее так редко называют, хотя все ее действия — чистой воды авантюра), ринулись в бой.
«Пусть Петр отдаст царский венец старшему брату! — кричали стрельцы. — Выдайте нам всех изменников! Выдайте нам Нарышкиных; мы весь их корень истребим! Царица Наталья пусть идет в монастырь!»[264]
Это был бунт, возглавляемый Софьей Алексеевной Романовой, но справиться с ним Нарышкины не могли.
Смелое решение принял патриарх — он сделал несколько шагов вниз по ступеням Красного крыльца, пытался вразумить стрельцов. «Не нуждаемся в советах! Пришло наше время! Мы сами разберемся, кого ставить на престол!» — крикнули стрельцы и рванулись на Красное крыльцо. Начался самосуд.
Начальник Стрелецкого приказа подал было голос, пригрозил стрельцам виселицей и полетел за эту угрозу на копья. Уже мертвого, его изрубили на куски. Рядом с царицей Натальей и Петром стоял Артамон Сергеевич. Если судить по тем сведениям, которые дошли до сего дня, то можно сказать определенно: зла он людям не желал, знал людей хорошо, но в тот момент, когда Софья пошла в решительную атаку на Нарышкиных, он не имел возможности, говоря военным языком, организовать оборону.
Стрельцы схватили его. Князь Черкасский вырвал боярина из их рук, накрыл своим телом. Воины, еще не совсем озверев, Черкасского убивать не стали, лишь избили князя, сорвали с него одежду, подняли Матвеева и бросили его на копья. Тяжелую жизнь прожил Артамон Сергеевич. Но даже в Пустозерске ему не было так тяжело, как на копьях стрельцов. Впрочем, одно из них, острое, быстро нашло сердце мудрого старца, и на копьях он мучился недолго.
Сорок шесть человек погибло в тот день в Кремле. Обиднее всего им было умирать потому, что у стрельцов, несчастных исполнителей, были в руках списки. Об этом пишут в своих трудах все историки. Списки составили руководители бунта, руководители государственного переворота, то есть царевна Софья и боярин Милославский. И этот список Петр Великий почему-то не вспомнит царевне в 1689 и в 1698 годах. Почему? Может быть, потому, что в тех списках не значился сам Петр, его мать, царица Наталья? Ответить на данный вопрос очень сложно.
Кровь, крики, мольбы о помощи, топот ног по широким коридорам дворца как будто переродили воинов, превратили их в извергов, изуверов… Да нет, нет такого слова ни в одном языке мира, которым можно было бы обозначить поведение тех, кто носился 15 мая 1682 года по Кремлю в поисках жертв.
«Любо ли? Любо ли?» — кричали стрельцы после очередного изощренного убийства.
«Любо! Ох, как любо!» — визжали в ответ те, кто выискивал новую жертву, указанную в списке.
То был шабаш убийц. То была дикая пляска смерти. Она прервалась поздним вечером. А утром стрельцы вновь явились к Красному крыльцу: «Ивана Нарышкина!»
Он спрятался в чулане. Постельница Натальи Кирилловны забросала его подушками. Подушек было много, перекидать их поленились, тыкали в них копьями. Иван пожил еще чуток.
Озлившись вконец, они рыскали с отупелыми мордами по Кремлю, сгубили несколько невинных душ не по списку, пожалели отца Натальи, но про Ивана не забыли. Видно, очень жирными буквами вывел имя Ивана составитель списка. Сначала царевна Софья, а затем боярин Яков Одоевский сказали Наталье: «Не спасешь ты брата. Отдай его, да поскорее. А то мы тут все погибнем». Царица так и сделала — другого выхода у нее не было. Список закончился.
Правительница
С 16 мая 1682 года началось правление Софьи Алексеевны. В тот день были произведены важные назначения. Князь Василий Васильевич Голицын стал начальником Посольского приказа, князь Иван Андреевич Хованский — Стрелецкого, боярин Иван Михайлович Милославский — начальником Иноземного, Рейтарского и Пушкарского приказов.
В дни мятежа стрельцов возмутилась московская беднота. «Были разграблены правительственные архивы и сожжены бумаги, относящиеся к крестьянским делам»[265].
Но Софья с помощью стрельцов быстро погасила волнения в народе — она полностью контролировала ситуацию в столице. Все родственники Натальи Кирилловны либо были убиты, либо чудом сбежали из Москвы. Отца ее, Кирилла Полуэктовича, по требованию стрельцов постригли в монахи указом великого государя. Мать Петра оказалась изолированной от всех, кто мог бы ей помочь советом и делом.
Иоанн, Петр Алексеевич и Софья
Правительница хорошо наградила стрельцов за оказанную услугу. Она повелела им выплатить сверх жалованья по 10 рублей каждому, а также приказала устроить распродажу только для стрельцов по самым низким ценам «животы боярские и остатки опальные». Стрельцы были довольны.
Софья приказала им очистить улицы Москвы от трупов, они сделали это беспрекословно. Она наградила стрелецкое войско почетным названием Надворной пехоты.
Но Петр еще оставался единодержавным правителем. В любую минуту власть Софьи могла поколебаться, как это не раз случалось полтора века назад — во времена детства Ивана IV Васильевича. Понимая это, правительница через князя Хованского, первые несколько недель преданного ей, договорилась со стрельцами еще об одной сделке, и 23 мая победители и «многие чины Московского государства» (которые за неделю просто физически не могли быть опрошены из-за дальности расстояний между городами) «пожелали», чтобы на престоле восседали оба брата, Петр и Иван. Челобитная, врученная Хованским Софье, заканчивалась грозно: «Если же кто воспротивится тому, они придут опять с оружием и будет мятеж немалый». Стрельцы раззадорились, расхрабрились настолько, что, казалось, они и впрямь могли еще раз взять список и ружья в руки и поставить по своему хотению стрелецкого царя.
Царевна выслушала Хованского, собрала в Грановитой палате высших чиновников государства и коротко предложила им требование стрельцов. Бояре, думные дворяне и думные дьяки, окольничие покорно закивали головами: «Согласны! Согласны!»
Софья без промедления созвала Собор. На Соборе, однако, произошла нежелательная для нее заминка: нашлись люди, которые посчитали, что двоевластие ничего хорошего стране не даст. В ответ на это сторонники многовластия развили на Соборе целую теорию о пользе и выгоде такого способа государственного правления. В самом деле, одному царю очень трудно управлять большой страной. Двум — гораздо легче! Один, например, идет с войском в поход, а другой остается править государством. Как удобно! Да и примеров в истории много. А в Древнем Риме вообще двух консулов выбирали. Очень мудрое решение придумали стрельцы!
Жаль, в то время в Москве не было знатоков метода математической индукции. А то бы на том Соборе кто-нибудь в угоду стрельцам мог бы вывести потрясающую теорию многоцарствия, по которой выходило бы, что если двум царям править легче, чем одному, то трем — легче, чем двум, а четырем — легче, чем трем. И так далее до бесконечности, до самого последнего жителя данной страны.
Один царь ведет войско в поход, другой принимает иностранных гостей, третий по какой-нибудь надобности отправляется за границу, четвертый издает законы, пятый на их основе пишет приказы и постановления, шестой организует строительство… Да мало ли царских дел в такой стране, как Россия! Только бы стрельцы приказали, а уж за Собором дело не станет. И за хорошими плотниками.
Они сразу, как только на Соборе утвердили решение «быть обоим братьям на престоле», тут же сконструировали и сделали очень красивый и прочный двойной престол. А могли бы и тройной престол соорудить… только бы стрельцы приказали.
Софья и на этом не остановилась.
Через пару дней стрельцы потребовали, чтобы Ивана сделали первым царем, а Петра — вторым. 26 мая опять созвали Собор, и требование воинов было полностью удовлетворено. Нет, это перестало быть похожим на римские события времен «солдатских императоров» или на турецкие и арабские события, когда решала все воля янычар и мамелюков. Это был какой-то бесконечный Софьин спектакль. Она вела себя странно. Судьба подарила ей золотую рыбку в виде удачного бунта стрельцов, и она, получив в руки удачу, не знала, что с ней делать.
Уже 29 мая стрельцы вновь явились с очередным требованием, чтобы «правительство, ради юных лет обоих государей, вручить сестре их». По-женски глупую ошибку совершила мудрая, как ее называют некоторые историки, Софья. Разве можно было ей, царевне, унижать двор, потомственных бояр, патриарха, царей, царицу, которые, получив от стрельцов суровый наказ, вынуждены были просить, умолять Софью Алексеевну принять правление?!
Она держала в руках удачу, но удача, попади она в неумелые руки, может довести до многих бед.
Софья жеманилась, не соглашалась, играла столь привычный в царских делах спектакль, а ее упрашивали чуть ли не со слезами на глазах — еще бы, две недели не прошло после шабаша стрельцов в Кремле. Накокетничавшись, она наконец-то согласилась.
«Для совершеннаго же всем утверждения и постоянной крепости» она повелела во всех указах имя свое писать вместе с именами царей, не требуя другого титула, кроме «великой государыни, благоверной царевны и великой княжны Софии Алексеевны»[266].
Стрельцы, совершенно не чувствуя меры, потребовали от Софьи морального вознаграждения за их великие зверства и за услуги. И она не смогла отказать бравым воинам. 6 июня Софья вручила стрельцам жалованную грамоту, скрепленную красной печатью, подписями первого царя Ивана и второго царя Петра, в которой бунт 15–16 мая 1682 года называли «побиением за дом Пресвятые Богородицы». В честь «славного подвига» стрелецкого войска было приказано установить неподалеку от лобного места каменный столб с длинным списком преступлений невинно убиенных стрельцами. На этом же монументе смерти было строжайше указано — не называть стрельцов разными нехорошими словами.
Софья поручила ответственное дело двум расторопным полковникам, они быстро исполнили приказ. Каменный столб установили. На него прикрепили жестяные доски с надписями. Стрельцы были довольны. И Софья тоже.
Она стала единолично править страной. Гордая, надменная, властная, по-русски статная, полюбившаяся стрельцам за частые угощения, Софья производила впечатление уверенной в себе, всесильной регентши. Но величие это было обманчивым!
Уже в июне подняли головы раскольники. Среди стрельцов их было немало. Хованский стал заигрывать со стрельцами-раскольниками, часто вспоминая при этом свою родословную, которая велась якобы от самого Гедимина.
Софья, побаиваясь воинов, не смогла решительно пресечь попытки раскольников вернуть старые порядки и обряды в церкви. Дело дошло до того, что единомышленнику знаменитого Аввакума, Никите Пустосвяту, удалось навязать Софье идею короновать Ивана и Петра по старым обрядам. Трудолюбивый Никита Пустосвят напек просфоры и 25 июня гордо понес их к Успенскому собору, куда со всей Москвы и ближних ее окрестностей спешили люди. «Наша взяла!» — было написано в счастливых глазах раскольника. Но вдруг он оказался в плотном непробиваемом заторе перед Красной площадью. Пробиться к Успенскому собору Никита Пустосвят не смог.
Эта обидная осечка лишь раздразнила староверов. Ничего страшного. Можно будет перекороновать царей.
В Москве собирались раскольники. Хованский играл с ними в ту же игру, в которую совсем недавно Софья играла со стрельцами. Потомков Гедимина уважали во всей Европе. Старообрядцы могли сослужить ему хорошую службу. Софья, нуждаясь в военной силе, не отказала раскольникам, за которых просил сам Хованский, в их просьбе устроить в Грановитой палате диспут о вере и религии, потребовав, видимо, из каких-то чисто женских соображений, от начальника Стрелецкого приказа, чтобы эта важная акция проходила в ее присутствии: «Я лучше знаю вопросы веры, проблемы власти, и я направлю спор в нужное русло».
5 июня в Грановитой палате состоялся диспут о вере и религии. Строго говоря, никакого диспута в тот день не было и быть не могло. Раскольники и сторонники Никона договориться между собой не смогут никогда. Софья этого не понимала. Ее не интересовали проблемы раскольников. Ее интересовала проблема власти.
Она попыталась навязать свою волю собравшимся, но Никита Пустосвят ловко увернулся от ее вопроса: «Зачем они (раскольники) так дерзко и нагло пришли во дворец?» — и стал спорить с патриархом и архиепископом Холмогорским Афанасием, с которым в конце концов он чуть не подрался. Стрельцы были на месте. Затем Никита, не обращая внимания на резкие внушения Софьи, грубо отозвался о Семене Полоцком, учителе детей Алексея Михайловича. Правительница и в этот раз резко осадила его. Пустосвят, упорно продолжая свое дело, сказал, что еретик Никон поколебал душу царя Алексея Михайловича.
Тут уж Софья (она твердо стояла на позициях официальной, признанной в мире Православной церкви) совсем разгорячилась, всплакнула от нахлынувших чувств и ляпнула, не подумав: «Нам нужно оставить царство и отправиться к христианским королям!»
Из толпы раскольников раздался злорадно-довольный голос: «Вам, государыня, давно пора в монастырь. Полно царство мутить. Для нас двух царей достаточно, были бы они здоровы да крепки умом. А без вас в государстве пусто не будет!»
Правительница готова была разрыдаться, но бояре и выборные стрельцы горой встали на защиту Софьи, окружили ее, суровым мужским словом успокоили, уговорили занять свое место. Диспут не получился.
В последующие дни Софья — надо отдать ей должное! — обласкала выборных стрельцов, угостила их медом да винами из царских погребов, обещала награды, увеличение жалованья. Стрельцы поняли ее с полуслова и твердо сказали: «Мы против старой веры. Это дело церковное, нас не касаемое. Государыню в обиду не дадим».
А за сим начались казни раскольников. Удар по ним нанесли страшный. Многие раскольники убегали либо на север, в Сибирь, либо на запад, покидали Россию.
А во второй половине лета 1682 года Софья почувствовала серьезную опасность со стороны князя Хованского. По Москве ходили упорные слухи о том, что «потомок Гедимина» настраивает стрельцов на еще более решительные действия: на мятеж против бояр. Первым забеспокоился осторожный Иван Милославский: он выехал из Москвы и кочевал по своим подмосковным имениям, нигде не оставаясь подолгу, никому не говоря, где он будет завтра утром.
Стрельцам тоже мирно не жилось. Азарт борьбы у них уже поиссяк. Его нужно было постоянно поддерживать. Но чем? Почти все стрельцы имели в Москве семьи. Это обстоятельство накладывало отпечаток на все дела, на моральный дух стрельцов. В домашней обстановке человек меняется — это не воинский лагерь, не казарма. Люди Хованского, понимая, что для крупного взрыва злости нужна столь же мощная идеологическая подготовка, говорили воинам о готовящемся в Кремле плане уничтожения стрельцов.
В Кремле тоже было неспокойно. Сюда Бог весть откуда (может быть, от тех же людей Хованского) поступали тревожные сведения о намерении стрельцов взбунтоваться.
В конце августа Софья вместе со всем царским семейством переехала в село Коломенское. Стрельцы с испугу прислали к Софье людей, которые убедительно уверяли царевну в своей преданности. Но царевна была начеку. Уверения уверениями, а поведение Хованского, начальника над всем стрелецким войском, любимца стрельцов, ей не нравилось. Он приехал в Коломенское, сообщил, видимо, надеясь напугать царскую семью, о подготовке в Новгороде войска для похода на Москву. Софья потребовала пригласить в Коломенское Стремянной полк. Хованский этого не сделал. Она повторила еще несколько раз свое повеление, прежде чем князь выполнил его. Он явно что-то замышлял.
Правительница решила действовать на опережение. Она заманила его вместе с сыновьями в ловушку, Хованских схватили бояре, предъявили им какие-то обвинения, быстренько казнили. Только младший сын Хованского Иван случайно вырвался из ловушки, помчался в Москву, поднял стрельцов. Софья в это время была уже в Троицком монастыре.
Князь Василий Васильевич Голицын, не теряя ни минуты, организовал работы по укреплению монастыря, призвал на помощь специалистов военного дела из Немецкой слободы. Стрельцы, увидев, как слаженно работают люди в Троицком монастыре, испугались, прислали к царевне выборных людей вместе с плахой и топором: руби наши головы, Софья Алексеевна! Правительница не стала на этот раз увлекаться наказаниями, она предъявила стрельцам выполнимые требования, и они согласились на них.
Опытный военачальник и государственный деятель мог бы без особого труда определить, что стрельцы после всего случившегося с ними с мая по сентябрь 1682 года уже не представляют собой серьезной военной силы. Испачкав руки в крови соотечественников, погрязнув в дворцовых интригах, они, гордые и чванливые, серьезного врага давненько уже не видели, а моральный надрыв превратил их в эдаких дряхлых спесивых стариков.
Стрельцы обещали не преследовать раскольников, в дела государственные не лезть, в том числе не доискиваться причин казни Хованского. Через несколько дней они даже принесли Софье челобитную, в которой просили… сломать столб со списком возле лобного места — свидетеля их «подвигов».
Можно себе представить, как смеялись москвичи над стрельцами! После такого морального потрясения стрелецкое войско можно было спокойно расформировывать и отправлять по домам, в семьи.
В 1683 году Софья издала указ, в котором запрещалось под страхом смерти хвалить события 1682 года. Для полной безопасности ей нужно было издать указ о памяти, категорически запрещающий вспоминать и думать об этих страшных событиях.
Правление Софьи
О необходимости коренных преобразований в России догадывался еще Борис Годунов. Но со времени его правления прошел почти век, а воз, как говорится, был и поныне там. В конце царствования Алексея Михайловича даже сам Тишайший понял, что, находясь по соседству с быстро развивающимися странами Запада, жить по старинке, в старорусской системе духовных, моральных, материальных, социальных ценностей несолидно, невыгодно, опасно.
Федор Алексеевич попытался изменить внутреннюю политику. Созывая выборных людей на соборы, он слушал голос родной земли, давал возможность своим подданным высказывать предложения о необходимых преобразованиях жизни в государстве. Но, к великому сожалению, Федор Алексеевич жил и правил очень мало, и его сестра Софья Алексеевна не поняла историческую суть этих соборов, правительница проигнорировала опыт брата, положившись сначала на силу вооруженного и обученного воевать мужичья, а затем — на Василия Васильевича Голицына, человека увлеченного, эрудированного, опытного, прогрессивного, но безвольного, а потому для вершения государственных дел непригодного.
Он родился в 1643 году, занимал высокие посты еще при Алексее Михайловиче, а в царствование Федора Алексеевича принимал участие в Чигиринских походах.
В его великолепном доме «находились разные астрономические снаряды, прекрасные гравюры, портреты русских и иностранных государей, зеркала в черепаховых рамах, географические карты, статуи, резная мебель, стулья, обитые золотыми кожами, кресла, обитые бархатом, часы боевые и столовые, шкатулки со множеством выдвижных ящиков, чернильницы янтарные… Книги латинские, польские и немецкие, сочинения, относящиеся к государственным наукам, богословию, церковной истории, драматургии, ветеринарному искусству, географии и пр., «Рукопись Юрия Сербинина». Нет сомнения, что это было одно из сочинений Крижанича, проектировавшего за несколько лет до царствования Петра целую систему реформ и отличавшегося громадною ученостью, начитанностью и необычайным знакомством с учреждением и бытом Западной Европы»[267].
Иностранцы, знакомые с Голицыным, были чрезвычайно высокого мнения о нем. Но то ли он сделал неверный выбор, поставив на Софью, у которой, надо признаться, не хватило ни сил, ни воли, ни ума начать серьезные преобразования, то ли были у него какие-то личные мотивы… Но во время правления дочери Алексея Михайловича Россия продолжала топтаться на месте.
Обвинять в этом начальника Посольского приказа нельзя. Он честно исполнял свои обязанности, он делал все, чтобы стабилизировать положение в стране и укрепить положение Софьи в Кремле. Василию Васильевичу Голицыну просто не повезло. Такие люди нужны были Петру. Но жизнь поставила его рядом с Софьей, и отказаться от Посольского приказа, от Софьи в конце концов этот глубоко порядочный человек не мог.
Следует напомнить, что, находясь «в близкой связи с царевной Софьею» еще во времена Федора Алексеевича, Василий Голицын в событиях 15–16 мая не участвовал, хотя сразу же, как только царевна взяла бразды правления страной, он занял один из важнейших постов.
Влияние Василия Васильевича Голицына на жизнь страны в те годы было благотворным. Москва преображалась на глазах.
В 1683 году в сентябре над Тайницкими воротами Кремля были возведены два храма. Храм Черниговских чудотворцев освятили 16 сентября, а храм Александра Невского — 1 октября. Строительство обеих церквей велось два года.
М. И. Пыляев в книге «Старая Москва» пишет о московских делах начальника Посольского приказа времен Софьи Алексеевны:
«Кому обязана старая допетровская Москва украшением улиц, постройками и первыми мостовыми, это князю Василию Васильевичу Голицыну, боярину, прозванному иностранцами великим Голицыным. По образованию Голицын в свое время был первый в России; он говорил по латыни, как на родном языке <…>
…Голицын построил в Кремле здание для Посольского приказа по образцу своего дома и затем великолепные каменные палаты для присутственных мест; потом каменный мост на Москве-реке о двенадцати арках и поделал деревянные мостовые на всех улицах в Москве.
Подражая ему, жители Москвы украсили в его время эту столицу каменными домами. Голицын выписал из-за границы двадцать докторов и множество редких книг; он убеждал бояр, чтобы они обучали своих детей, отправляя их за границу и приглашая к себе иностранных посланников. Голицын любил беседовать с иезуитами, которых изгнали из Москвы на другой день после его падения <…> Голицын велел отыскать кратчайшую дорогу в Сибирь, и при нем были построены от Москвы до Тобольска избы для крестьян, ряд первых станционных почтовых дворов, на каждых пятидесяти верстах, с предоставлением крестьянам смежных земель; при этом каждый хозяин получил по три лошади с условием, чтобы их содержал всегда в том же комплекте, взимая с проезжающих, исключая отправляемых по казенной надобности, за десять верст по три копейки за лошадь…»[268]
В 1687 году в Москве не без поддержки князя Голицына создана Славянско-греко-латинская академия.
В ближайшем окружении Софьи, кроме Голицына, выделялись Николай Спафарий, монах Сильвестр Медведев и думный дьяк Шакловитый. К иностранцам Немецкой слободы она обращаться по каким-либо делам не желала, хотя, как показало ближайшее будущее, они многое могли бы ей подсказать.
Коротко о ее правлении можно сказать, цитируя А. Г. Брикнера: «Характер внешней политики в правлении Софьи, именно война с татарами на юге, а также программа преобразований, приписываемая Василию Васильевичу Голицыну, вполне соответствует тому направлению, в котором впоследствии шел Петр и относительно Восточного вопроса, и относительно реформ в духе западно-европейского просвещения»[269].
И если согласиться с процитированным, то возникает вполне резонный вопрос: почему же у Софьи не получилось то, что получилось у Петра? Может быть, у нее времени не хватило? Или людей типа Меншикова, Шереметева, Репнина?.. Почему же Россия за семь лет правления Софьи осталась на отметке 1682 года?
Потому, что она не могла не только генерировать идеи, но даже воспринять их у кого бы то ни было, у того же Василия Васильевича Голицына например. Не смогла она и запустить в жизнь, сдвинуть с места застоявшуюся на отметке «Боярское правление» державу, потому что была Софья пусть и одаренной, как некоторые историки считают, но всего лишь потребительницей: пользовалась лишь тем, что наработано было ее братом, отцом, дедом. И в этом была ее беда. Ни на что большее не способная, не обладающая даром политического шахматиста, так и не рискнувшая (и слава Богу!) сделать то, что делала иной раз солдатня в других странах (вырезать всех Нарышкиных под корень, например, и установить диктатуру Милославских), она смогла сделать лишь одно полезное для страны дело: нейтрализовала Хованского, который, вероятнее всего, натворил бы со своим войском убийц немало бед в Москве.
Софья во всех случаях действовала как потребитель. Она даже власть взяла, как разбушевавшийся потребитель: «Мое! Отдай!» И стрельцов она использовала именно как потребитель: кто-то «подготовил» стрельцов, обидел их, она оказалась тут как тут… Не повезло при Софье таким людям, как Василий Голицын.
Ничего интересного, нового не совершила она и в международных делах. В 1684 году поляки и русские в Андрусове после тридцати девяти бесед уполномоченных с обеих сторон так и не решили поставленных перед ними задач. Польша отказалась вернуть навечно русским Киев, а русские, в свою очередь, отказались воевать с турками и крымцами, периодически налетавшими на польские земли.
В 1686 году переговоры возобновились. С русской стороны их вел Голицын. С польской — воевода Познани Гримультовский и канцлер Литвы Огинский. Голицын проявил исключительное дипломатическое искусство на переговорах, продолжавшихся семь недель, и в результате 21 апреля был заключен вечный мир. Россия вернула наконец Киев, обязалась воевать с султаном и ханом, а Софья (она и в этом случае съела пирог, заботливо испеченный для нее русскими людьми, в том числе и русскими царями, великими князьями, воеводами, воинами, бившимися, не щадя живота своего, за матерь городов русских, как называли Киев в Московском царстве, с поляками) заявила народу: «Никогда еще при наших предках Россия не заключала столь прибыльного мира, как ныне…» — и далее после потока хвалебных словес было гордо сказано: «Преименитая держава Российскаго царства гремит со славой во все концы мира!»[270] Естественно, о том пункте договора, в котором русские обязались воевать с могучими османами, в данном обращении ничего сказано не было.
Дело с договором Софья закончила опять же как потребитель, приказав величать себя самодержицею.
Но как бы она себя ни называла, а дело-то нужно было делать: войско в Крым готовить. А вот конкретные дела у Софьи явно не получались! Первый поход в Крым провалился. Климат, видите ли, помешал, жара, безводье, трудности с питанием, с кормом для лошадей.
Софья встретила возглавлявшего крайне неудачный поход князя Голицына как великого победителя! Не скупясь, наградила многих военачальников, особенно главнокомандующего.
В первом походе русских погибло, по оценке шведа Кохена, до пятидесяти тысяч человек.
На следующий год началась подготовка к новому походу, а крымцы осуществили очередной набег на земли северного Причерноморья, захватили шестьдесят тысяч пленных и благополучно вернулись на полуостров.
Эти цифры (быть может, слегка завышенные) были известны многим в Кремле. Положение Голицына пошатнулось. Хотя он никогда не мечтал о воинских лаврах Македонского, Цезаря и других полководцев, был кабинетным человеком, хорошим дипломатом, царедворцем, Софья решила сделать из него заправского вояку.
Голицын собирался во второй поход неохотно, предчувствовал беду. Над ним уже висела мрачная туча. Однажды зимой в его сани бросился человек с ножом, хотел его зарезать. Слуги едва спасли князя от смерти. За несколько дней до второго похода к воротам голицынского двора подбросили гроб. В нем нашли записку, суровую, предупреждающую: «Если второй поход будет таким же, как первый, тебя, князь, ждет гроб». Некоторые иностранцы в донесениях своим правительствам говорили о том, что Россия находится на грани бунта, что поводом для него может стать неудача во втором Крымском походе.
Голицын прекрасно знал об этом, но он знал и о другом: в конце января 1689 года Петр сочетался браком с Евдокией Федоровной Лопухиной и стал, по законам старины, совершеннолетним, а значит, надобность в регентше отпала.
О жизни Петра наслышана была вся Москва. Царевич, как молодой сильный медведь, пошел напролом по густому лесу к цели, о которой мечтали в России уже многие прогрессивно настроенные люди. Василий Голицын был в их числе и предугадывал, что может выйти из потешных полков Петровых и его флотских увлечений.
Софья приказала Голицыну заняться не своим делом, и он покорно исполнил ее повеление, повел войско во второй Крымский поход, повел без радости, постоянно думая о Москве, о царевне, которая мечтала сочетаться браком с удачливым завоевателем Крыма.
Еще в августе 1687 года она в беседе с Шакловитым попросила его узнать, что скажут стрельцы, если она решит венчаться на царство. Шакловитый принес ей неутешительный ответ. Стрельцы отказались подавать челобитную по этому поводу. Но Софья (если верить позднейшим признаниям Шакловитого) остановиться уже не могла. Несколько раз она заводила с ним откровенные беседы на тему «А не убить ли нам царевича Петра?». О подобных разговорах Шакловитого с некоторыми людьми свидетельствовал, например, Филипп Сапогов. Но достоверность этих показаний нельзя проверить…
Отправляясь в поход, Голицын наверняка знал об этих поползновениях царевны — она с ним была предельно откровенна. Знал он и о другом: сил у Софьи в борьбе против молодого Петра было недостаточно! Именно поэтому он часто грустил в том походе, мечтая поскорее вырваться в Москву.
Русское войско на этот раз добрело до Крыма, но штурмовать Перекоп Голицын не решился, вышел втайне от своих полководцев, среди которых были опытные военачальники, на переговоры с ханом, о чем-то с ним договорился (может быть, о том, чтобы крымцы дали спокойно добрести русским до Москвы?) и повел войско обратно, зная, что неудача похода равносильна падению Софьи. Потеряли во втором Крымском походе русские двадцать тысяч человек, пятнадцать тысяч было взято ханом в плен.
Эта военная неудача поставила точку в политической карьере Василия Васильевича Голицына. С этой неудачи началось падение Софьи Алексеевны Романовой.
О дальнейших событиях ее жизни речь пойдет в рассказе о деятельности Петра.
1657 год. 17 сентября царица Мария Ильинична родила дочь Софью.
1682 год. 27 апреля умер брат Софьи, царь Федор Алексеевич. На похоронах брата Федора Алексеевича царевна Софья заняла неподобающее для женщины место рядом с царевичем Петром.
В тот же день патриарх всея Руси по совету собравшихся во дворце бояр вышел на крыльцо и спросил у собравшегося народа, кому быть на царстве: царевичу Петру или царевичу Ивану? Народ ответил: «Петру Алексеевичу!» Лишь Сумбулов крикнул: «Иван Алексеевич по старшинству более достоин царствовать!» Чуть позже ему это зачтется. Сначала Софьей, затем… Петром.
15 мая в Москве вспыхнул бунт стрельцов. В результате сорок шесть человек в Кремле, в том числе и боярин Артамон Сергеевич Матвеев, были растерзаны.
19 мая стрельцы потребовали двести сорок тысяч жалованья от Софьи, своего рода гонорар за бунт. Возглавил стрелецкое войско Иван Андреевич Хованский.
23 мая Собор утвердил желание стрельцов: «Быть обоим братьям на престоле».
26 мая. Вновь созванный Собор по требованию стрельцов объявил Ивана первым царем, Петра — вторым.
29 мая стрельцы объявили боярам, чтобы… правление вручить сестре малолетних государей — Софье.
6 июня царевна Софья издала жалованную грамоту, в которой были перечислены заслуги стрельцов. Близ лобного места воздвигли каменный столб; на нем были написаны все «преступления» несчастных жертв бунта; строго запрещалось обзывать стрельцов изменниками и мятежниками.
25 июня состоялось венчание на царство Ивана и Петра.
5 июля при содействии Хованского раскольники явились в Грановитую палату, где в присутствии Софьи состоялся спор между старообрядцами и архиереями. Царевна встала на защиту официальной Православной церкви. Староверов стали подвергать преследованию.
В конце сентября царевна Софья расправилась с Хованским.
В ноябре по всем городам были разосланы царские грамоты, в которых архиереям было приказано организовать сыск раскольников, суды над ними.
2 ноября столб у лобного места был сломан.
6 ноября царский двор, покинувший Москву еще в августе из-за опасения мятежа во главе с Хованским, вернулся в Москву.
В Малороссии в связи со стрелецким бунтом в Москве тайные атаманы Польши, недовольные Андрусовским договором, вели «подрывную работу», распространяли подметные письма, «прелестные письма», а также инструкции, содержащие указания, как распространять мятежные настроения.
1683 год. В мае правительство издало указ, в котором под страхом смерти запрещалось хвалить бунтовщиков 1682 года.
19 октября Василий Васильевич Голицын получил звание «Царственные большие печати и государственных великих дел оберегателя». Софья поручила ему вести все иностранные дела.
1684 год. Крымцы осуществляли налеты на окрестности Киева, сожгли Умань, в те годы польский город.
Император австрийский Леопольд и польский король Ян Собесский решили пригласить русских царей участвовать в войне против Османской империи.
Продолжились переговоры по Андрусовскому договору. Поляки не отдали русским Киев, русские не стали воевать с крымцами и Османской империей.
1686 год. 21 апреля был заключен мир с Польшей после неудач поляков в войне с турками. Киев вернулся в состав Русского государства. Навсегда.
1687 год. Русские во главе с Голицыным осуществили неудачный поход в Крым.
Царевна Софья стала восстанавливать отношения со стрельцами.
1688 год. Крымцы осуществили налет на русскую территорию, увели в плен шестьдесят тысяч человек.
Москва поделилась, как писал очевидец тех событий Гордон, на две партии: сторонников Петра и сторонников Софьи.
В январе Петр участвует в заседании Боярской думы. Сторонники Петра готовились к решительной схватке.
1689 год. Софья во второй раз послала Голицына в Крым, и его вновь постигла неудача, что резко понизило авторитет Софьи.
8 июля Петр повелел Софье, чтобы она не ходила на крестный ход по случаю праздника Божьей Матери. Софья ослушалась царя. Петр уехал из Москвы.
26 июля Петр отказался наградить полководцев и военачальников за Крымский поход. Борьба между сестрой и братом перешла в решающую фазу.
27 августа Софью, отправившуюся к брату в Троице-Сергиев монастырь, остановили в десяти верстах от цели путешествия. Она вернулась в Москву.
Петр I указом лишил В. В. Голицына и его сына чести, боярства и сослал их с семьями в Каргополь.
Софья удалилась по воле Петра I в Новодевичий монастырь.
1693 год. По ложному доносу было возобновлено следствие по делу Голицына, и положение его еще более ухудшилось.
1698 год. Вспыхнул новый стрелецкий бунт. Его подавили Патрик Гордон и воевода Шеин.
Вернувшийся из поездки по Европе Петр I организовал следствие, пытаясь отыскать с помощью пыток сведения об участии в мятеже Софьи. Таковых улик он не нашел. Стрельцы сохранили тайну Софьи.
Софья была пострижена в монахини. Стрельцы большей частью казнены, остальные расселены по посадам разных городов. Им строго запретили вступать в войско. Ослушавшихся ссылали на каторгу.
1704 год. 3 июля Софья Алексеевна, после пострижения Сусанна, умерла.