– Да у меня уже пять ваших оркестров сменилось, и каждый из них играть не умеет, да ещё вытворяют чёрт-те что!
Руководители МОМА, конечно, ударились в крик:
– Да такого не может быть! Да у нас партийная организация! Мы тебе пришлём своих музыкантов, ты их примешь на работу, и они будут у тебя играть! А иначе завтра будем разговаривать в райкоме партии!
Последний аргумент прозвучал весьма убедительно, и Девкин, которому совсем не хотелось идти на ковёр к партийному начальству, вернулся из учреждения в растерянности. Но хитрый Геллер подсказал, что делать дальше:
– Алексей Васильевич, единственный способ их победить – это разорвать с ними контракт!
В МОМА прекрасно понимали, чем будет чреват для них разрыв контракта. Причём больше всего там боялись не того, что уменьшатся поступления денег – а каждый ресторан, где играл оркестр, приписанный к МОМА, отчислял в эту организацию довольно большую сумму, – руководство МОМА беспокоило, что снизится его реноме. Кроме того, если директора других ресторанов вдруг последуют примеру Девкина, то руководству МОМА придётся выслушать немало нелицеприятных слов от своего собственного начальства.
Конечно, угроза разрыва контракта – это был удар под дых, и руководители МОМА, поскрежетав зубами, дали ответ:
– Чёрт с тобой, Алексей Васильевич! Бери своего Геллера!
Слухи, что оркестр Леонида Геллера начал работать в «Сатурне», быстро разнеслись по всей Москве. Сюда, на Мясницкую стали собираться артисты, директора крупных магазинов и даже воротилы теневого бизнеса. Несмотря на то что здесь был не очень презентабельный интерьер и небогатая кухня, «Сатурн» пользовался большой популярностью у состоятельных граждан. В советские времена было опасно тратить большие деньги. Если человек покупал себе вторую машину или даже второй холодильник, он вполне мог ожидать, что его соседи, которые за глаза восхищались покупками, направят в милицию анонимку, в которой постараются донести до правоохранительных органов, что кое-кто живёт не по средствам. Поскольку большинство советских людей жили на одну зарплату, то уже сам факт приобретения дорогих вещей являлся доказательством, что ты воруешь. Поэтому состоятельные люди не жалели денег на развлечения, главным из которых являлся «кабак» с модной и драйвовой музыкой.
Разумеется, Геллер приглашал в свой оркестр лучших из лучших. Из тех, кто постоянно с ним работал, можно выделить гитариста Аркадия Мяскова по кличке Слон, басиста Геннадия Стребкова, барабанщика Владимира Самодеенко, певицу Ирину Ювалову. В 1970 году в состав оркестра вошёл клавишник Юрий Юров, до этого выступавший в популярном ансамбле «Электрон», который исполнял музыку в стиле сёрф. Сам Геллер играл на саксофоне, кларнете и виброфоне. Нередко он демонстрировал и своё мастерство жонглёра, ловко манипулируя с кларнетом либо жонглируя маракасами.
Что очень важно – в «Сатурне» стояла лучшая по тем временам вокальная аппаратура. Многие популярные исполнители тогда выступали на хиленьких немецких «Регентах» или венгерских «Бигах», а у Геллера были фирменные американские колонки, которые он купил у уезжавшего в эмиграцию певца Эмиля Горовца. В среде любителей музыки тогда царил культ хорошей аппаратуры, и даже витые шнуры, с полупровисом тянувшиеся от гитары к усилителю, заставляли учащённо биться сердца, а уж фирменные колонки производили на публику просто атомное впечатление.
«Я несколько раз бывал у Геллера на репетициях, – рассказывает Вайт, наш знаменитый блюзмен, лидер группы „Удачное Приобретение”. – Он отрабатывал со своими музыкантами каждое движение, требовал от певцов вживаться в образ в зависимости от того, какую песню они исполняют. На любительской рок-сцене тогда всё было гораздо примитивнее. Там главное – дым, огонь и грохот. А здесь присутствовала серьёзная режиссёрская работа. Поэтому, приходя в „Сатурн”, человек попадал на настоящее шоу».
Оркестр Геллера исполнял программу, состоявшую из трёх отделений, причём перед каждым отделением музыканты переодевались в новые костюмы.
В первом отделении, пока посетители ресторана неторопливо рассаживались за столики и делали заказы официантам, оркестр при приглушённом освещении исполнял какую-нибудь тихую музыку, в основном – входившую в моду босса-нову, которая у нас тогда называлась не иначе, как «бразильский рок».
«Мне из нашего первого отделения на всю оставшуюся жизнь запомнилась пьеса „Dezafinado”, потому что я играл её с Геллером каждый день на протяжении многих лет», – говорит пианист Юрий Юров.
Но советский оркестр, работая в советском ресторане, не мог исполнять только американский рок-н-ролл или бразильские самбы-румбы, это противоречило бы всем нормам коммунистического бытия. Поэтому второе отделение отводилось под исполнение советских песен. Но Геллер считал, что творения официальных советских композиторов не дотягивают до международных стандартов, а потому старался вместо них включать в программу больше народных песен, причём не только русских, но азербайджанских, грузинских или армянских. Народные песни, аранжированные в модном джазовом стиле, имели огромный успех у публики.
Но народ, собравшийся в «Сатурне», конечно, жаждал третьего отделения, в котором оркестр Геллера исполнял заказы собравшихся, в основном – хиты из репертуара популярных западных исполнителей. Ирина Ювалова вспоминала, что в 1960-х годах люди, как правило, просили сыграть буги-вуги или рок-н-ролл. Но особой популярностью пользовалась романтичная песня Бобби Дарина «Look at me», которую в записках, передаваемых на сцену, ласково именовали не иначе как «Лукетушкой»:
– Ирочка, спой «Лукетушку»!
Едва заслышав модные ритмы, иностранцы принимались хлопать в ладоши, а глядя на них, начинали аплодировать и наши.
За исполнение заказных песен надо было заплатить денежный взнос, который на музыкантском сленге назывался «парнос». В середине 1960-х «парнос» равнялся пяти рублям. К 1970-м этот денежный взнос вырос до червонца.
«Мы зарабатывали по двадцатке за вечер, – вспоминает Аркадий Мясков. – В месяц выходило по 500–600 рублей. Это больше, чем получал инженер какого-нибудь предприятия. Я тогда считал, что музыканты – это класс выше среднего…»
«Была одна девка, – рассказывает Юрий Юров, – которая знала наш репертуар. И она брала бабки у какого-нибудь южного человека, с которым пришла в ресторан, обещая ему:
– Я закажу для тебя песню!
Подходила к Лёне:
– Лёня, привет!
А потом, когда мы играли эту песню, она кричала:
– Лёня, спасибо!
А деньги оставляла себе. Каждый зарабатывал по-своему…»
Но поскольку Московское объединение музыкальных ансамблей вело суровую борьбу с парносом и вообще с исполнением на заказ песен, не включённых в утверждённый репертуар, то Леониду приходилось соблюдать строгую конспирацию. Сегодня уже можно раскрыть секрет, каким образом Геллер, несмотря на постоянную слежку, умудрялся незаметно брать деньги у клиентов.
Где бы он ни работал, у него на сцене всегда стояла специальная ширма, за которой переодевалась и отдыхала певица. Вот туда-то и заходили люди, чтобы передать парнос и заказать песню, а то и целую программу. Отследить, кто проходил к певице – заказчик или вздыхающий поклонник, было невозможно. Полученные деньги певица запихивала в туфлю – там их и не найдёшь. А найдёшь – не докажешь, чьи это деньги. Это была целая система.
«Однажды нас предупредили, – вспоминает Ирина Ювалова, – что сегодня вечером возможна проверка. А тут как раз официантка тётя Маша приносит записочки, в которых просят исполнить ту или иную песню, и деньги. Я говорю ей:
– Тётя Маша, кидайте деньги под батарею, чтобы никто не видел!
А потом мы их оттуда выгребали…»
Руководство МОМА, заимев зуб на Геллера, неоднократно пыталось подловить его на получении парноса, но Леонид был очень осторожен. И тогда в качестве тяжёлой артиллерии в «Сатурн» с проверкой был прислан Николай Минх, известный дирижёр, в те годы возглавлявший Комиссию эстрадно-инструментальной музыки Союза композиторов Москвы. Общаясь с музыкантами после концерта, он сказал, что выступление оркестра ему очень даже понравилось, но вскоре наши герои узнали, что в Министерство культуры ушла «телега», в которой Минх написал, что оркестр, выступавший в ресторане «Сатурн», пропагандирует буржуазный образ жизни. Более того: в конце представления, как сообщал известный композитор, произошёл всеобщий шабаш.
«Мы тогда в финале исполняли „Шизгару”, и Лёня, которому не надо было в этой песне играть, танцевал и подбрасывал в воздух бубен. Народ веселился. И вот это всеобщее радостное веселье Минх обозвал шабашом, – рассказывает Аркадий Мясков. – Наша буфетчица, простая баба, тогда сказала:
– Ребята, вы кому-то недоплатили!»
Попытки узаконить парнос предпринимались неоднократно. Но советская система категорически отказывалась понимать, что у народа могут быть какие-либо не совпадающие с мнением партии и Союза композиторов запросы.
Кроме того, со временем начались запреты на различные песни. В 1968 году по всем музыкальным организациям было разослано письмо, в котором категорически запрещалось исполнять песню «Наш сосед». Кто-то из высокого начальства посчитал, что эта песня пропагандирует тунеядство, ведь в ней нет ни слова о партии и комсомоле, а этот сосед с утра до вечера играет на кларнете и нигде не работает.
Но особенно рьяно подчищали популярные у народа песни в 1970 году, готовясь к празднованию столетнего юбилея Ленина. Именно тогда под запрет попала, например, весёлая песенка «Хмуриться не надо, лада», в которой крамолой звучали такие слова: «Нам столетья не преграда…»
Коммунистические идеологи хотели, чтобы и в ресторанах звучала одна лишь навязчивая пропаганда, а потому запрещали все весёлые песни. Но за песни про партию и Ленина парнос музыкантам почему-то не платили…
Популярность «Сатурна» тем временем всё росла. Начались ночные концерты, когда оркестр рок-н-роллил до трёх часов ночи. «Но после одиннадцати мы играли тихо, потому что „Сатурн” располагался на первом этаже жилого дома», – вспоминает Юрий Юров.