Но пока дополнением к пайку оставались в основном щавель да крапива.
Поиск фуража едва не привел к новому ЧП. Когда в рощице начала поспевать земляника, девчата-сестры в первый свободный вечер отправились туда с котелками. Возвратились чуть не бегом. Впереди всех — Баба Настя, бледная, с круглыми от страха глазами. «Она там! Под кустом, за травой не видно!» — выговорила она, едва переводя дыхание.
— Кто? Ты змею что ли увидела? — расспрашивала ее аптекарша.
— Если бы змею! Мину! Я ее едва рукой не схватила, — Баба Настя судорожно вдохнула и разревелась в голос. Она слишком хорошо представляла себе, что было бы, потянись она за ягодами чуть-чуть дальше.
Приехали саперы из той же части, что проверяла расположение в прошлый раз.
— И как вы их находите только? — ворчал командир отделения, — Все ведь тогда прочесали. Ну, где там ваша мина, показывайте.
Желающих соваться к берегу реки, где встретилась смертельная находка, особенно не было. Но Баба Настя утерла слезы и решительно шагнула вперед:
— Я ее увидела, пойдемте, покажу. Только подождите, я сейчас.
И через минуту прибежала с санитарной сумкой. Саперы посмеивались, небось, не подорвемся, курносая, мы ученые.
Возвратилась вся группа через каких-то четверть часа. Саперы хохотали от души, а у Бабы Насти пылали щеки. «Миной» оказалась старая, проржавевшая консервная банка, бог весть сколько пролежавшая под кустом, может даже с довоенного времени.
— В твою «мину», курносая, поди червей кто-нибудь копал. В речке-то у вас гуляют красноперочки. Как бы не война, тут на зорьке с удочкой посидеть милое дело, — утешал ее командир саперов, — Да будет тебе, главное, что не мина. Если вдруг что — зови, мы мигом! И увидев подошедшего Огнева вытянулся и откозырял, — Проверено, товарищ майор медслужбы — мин нет. Земляника есть.
За три недели, ушедшие на окончательную доработку нового метода, Федюхин даже слегка осунулся. Еще немного, пришлось бы новую дырку в ремне вертеть. Наконец пакет с планом работы на полковом медпункте, выверенный и подписанный, был передан в санслужбу дивизии.
Начсандив завизировал его сразу, сказав: «Вам, товарищи, верю». В санитарной службе армии попробовали сначала уменьшить потребный груз. Но получив выкладки, что брать меньше — это не работать, а даром инструменты возить, начсанарм вздохнул для порядка и подписал, дополнив резолюцией: «Дополнительного личного состава не дам. Обходитесь своими силами».
Получилось выбить даже телефонную связь медпункта с медсанбатом. Начальник связи дивизии выделил два телефона и двух телефонистов, на полковой и дивизионный медпункты. Даже комдив улучил несколько минут — пожелать удачи.
С начала июля зарядили дожди. Старые палатки начали давать течь в самых неожиданных местах. Петрушин, свято следуя принципу — хочешь сделать хорошо, сделай сам, вооружился цыганской иглой и каждый день старательно их чинил.
В воздухе меж тем ощутимо тянуло другой грозой — вражеская артиллерия стала огрызаться все чаще, с рассветом небо наполнялось привычным гулом самолетов, и чужих, и своих.
Вечером Огнев собрал совещание всего начсостава. Выделили группу для работы в медпункте, три человека. Операционную сестру и санитарку Федюхин отобрал сам.
— Теперь, товарищи, надо окончательно согласовать нашу работу со вторым эшелоном, — подвел черту Огнев, — Они уже в курсе, начальник ППГ я поставил в известность, но надо поддерживать постоянную связь. Вот завтра машина пойдет за припасами, нужно будет заехать в ППГ и все еще раз обговорить. Думаю, поедет товарищ Маркелова. Вы же там раньше работали, вам все должно быть знакомо.
Маркелова, как всегда молчаливая и погруженная в себя, вздрогнула как от близкого разрыва мины. Федюхин тут же пружинисто поднялся, шагнул вперед, чуть заслонив ее плечом, и по уставу вытянувшись, отчеканил:
— Товарищ майор, разрешите мне.
— Не возражаю.
Со стороны можно было подумать, что Федюхин ревнует к своему методу и не хочет препоручать даже такое поручение кому-то другому. Но Татьяна Степановна посмотрела на него с самой искренней благодарностью.
— Так, все решили, Анатолий Александрович, завтра с утра отправляетесь. Теперь отбой, товарищи.
Федюхин чуть задержался и, убедившись, что остальные разошлись, снова подчеркнуто по уставу откозырял:
— Товарищ майор, извините… Тут личный вопрос. Если вдруг понадобится решать какие-то вопросы с нашим ППГ, очень прошу, не надо посылать туда Татьяну Степановну. Лучше меня.
— Я вас понял, Анатолий Александрович. Не беспокойтесь, — Огнев нарочно взял не военный тон.
— Алексей Петрович… товарищ майор… спасибо, — Федюхин очень заметно опешил от неуставного обращения, и после «разрешите идти — идите» улетел быстрее курсанта.
«Командир ППГ проглядел неуставщину или сам был ее причиной?» То, что на прежнем месте службы у Маркеловой что-то не заладилось, Огнев еще в самом начале заподозрил. О работе в Москве на «скорой» она рассказывала охотно, о переподготовке в запасных частях — тоже. Но разговоров о ППГ старательно избегала и на вопросы отвечала коротко. Значит, не служебный конфликт, а пристальное внимание кого-то из начальства. Скверно, но к сожалению, не такая уж редкость!
В личном деле Маркеловой лежали два ее рапорта с просьбой о переводе поближе к фронту. Почерк у нее был полудетский, округлый, очень аккуратный, не подумаешь, что на гражданке ей приходилось каждый день заполнять десятки карт вызова. Она писала подробно, стараясь быть как можно убедительнее. О том, что в медсанбатах и полках не хватает врачей, что ей только тридцать семь лет, она физически крепкая, сильная и может принести больше пользы там, чем в ППГ. Что она — жена командира Красной Армии и мать бойца — не мыслит сама оставаться в тылу, даже прифронтовом. А за каждой строчкой сквозило «заберите меня отсюда, куда угодно, хоть в полк, хоть фельдшером»…
Хорошо, сделаем то, что можем в первую очередь: Маркеловой совершенно ни к чему появляться на прежнем месте службы. Да и остальному женскому коллективу тоже. Если появятся вопросы, требующие решения на месте — на то в комсоставе есть мужчины.
Маркелова до сих пор работала в основном в перевязочной. В деле Огнев ее видел: хирургическая техника слабовата. Но занятия в АПАЛ она посещает старательно. И тут же отметил для себя: вот из кого надо уже сейчас начинать готовить хирурга. Митряева имеет довоенный опыт, рука у нее твердая. А уметь работать должны все. Иначе при первых же серьезных боях старший комсостав просто захлебнется, а подменить будет некому. Денисенко сумел даже Токареву неплохо выучить, а ведь она — терапевт.
Высадка десанта на полковой медпункт пришлась еще на затишье. Точнее, на его последние дни: на прифронтовых дорогах стало больше машин, и все ночами. Подтягивается пополнение (только нам его пока, как обычно, не дали!), значит, скоро начнется. Жаль, занятий в АПАЛ провели маловато. Но что успели — то успели, а дальше справимся.
Связисты протянули провод, под телефон отгородили брезентом и простыней угол в предоперационной палатке и прибывший телефонист еще с вечера налаживал аппарат, вызывая то «Сороку», то «Ромашку», то «Гору».
Перед выездом Федюхин ощутимо нервничал. Видно, что ему самому от этого неловко, что взрослый человек, а переживает как студент младших курсов перед экзаменом у профессора. Пытаясь скрыть эту нервозность, он трижды проверил, все ли укладки собраны и погружены в машину. Прикрикнул пару раз на санитарку, крупную, крепкую деревенскую девчонку с веснушками на круглых щеках.
— Как только обработаем первого раненого, я вам тотчас же доложу, — говорил он, стараясь держаться как можно спокойнее, — Связь буду держать постоянно.
«Что-то он привезет из своей поездки?» — подумал Огнев, глядя вслед ушедшей машине, — «Успех? Провал? Не вернется?»
На секунду представились растерянные лица операционной сестры и санитарки. «В первый же день, шальная пуля. На месте умер…»
Огнев потряс головой, отгоняя наваждение. «Нервы. Нельзя так. Еще года на два должно их хватить.» Один Рива-Роччи уехал в полк. За вторым следить надо. В каждый батальон бы по аппарату… После войны оснастим, давайте не будем себе врать. Пока — глаз да опыт. Работаем.
Телефонист занял пост у аппарата, с некоторой опаской поглядывая наружу, туда, где на фоне белых наметов клубился над стерилизаторами пахнущий содой пар. Шутил с сестрами, и уверял их, что в такой опасной обстановке еще не работал. Ему де связь и под обстрелом тянуть уже дело привычное, а вот уколов с детства боится.
Звонок с полкового медпункта пришел скоро. «Развернулись, товарищ майор! — на фоне бодрого голоса Федюхина что-то потрескивало, давая помехи, — Шумновато тут у них. Но ничего, работать можно».
Первых раненых все-таки привезли из другого полка, на их участке на рассвете был обстрел. Пришло три машины, но тяжелых мало. Кто-то из раненых заприметил за загородкой телефониста:
— Гляди, как наша служба связи лихо устроилась! Восемь девок — один я!
За телефониста вступилась Баба Настя:
— А ты его не задирай, товарищ сержант, не задирай. Думаешь, почему тебя так быстро привезли, потому что у нас связь есть. Вроде «скорой помощи».
— Ну, хорошо живете, граждане-доктора! И связь как у генерала. Земляк, отсыпь табачку!
— Потом покурите, — вмешалась Маркелова, — Настя, новокаин.
Подошли еще две санитарных машины. Снова артналет, осколочные. Сняли тяжелого старшину, без сознания и почти без пульса. Осколочный перелом бедра с подозрением на проникающее в живот. Но — снова другой полк. Безнадежен. Умер на сортировке. «Будь он на участке Федюхина — выжил бы?»
Наконец ожил телефон.
— Товарищ майор! — телефонист выглянул из-за загородки и от увиденного тут же зажмурился.
— Обработал, товарищ майор! — докладывал Федюхин, и Огнев почти наяву видел, как у того горят глаза, — Обширные ранения брюшной стенки, к счастью, без эвентрации. За полчаса под капельницей стал выглядеть гораздо бодрее, наполнение пульса улучшилось. Отправил к вам. Обязательно сообщите о результате!