В полночь Мэри ждала в назначенном месте, возле дома 21 на перекрестке улицы Воровского с Борисоглебским переулком. Все трое — и Воровский, и Борис, и Глеб — были жертвами политических убийств. Такая уж страна.
Из-за угла выехал «нэш-амбассадор» с американским флажком на бампере. Не остановился, но замедлил ход. Открылась задняя дверца. Запрыгнув, Мэри упала на пол, ударилась головой о колени вольно раскинувшейся Пруденс.
— Привет, — сказала та. И шоферу: — Теперь газу.
Оглянулась, удовлетворенно кивнула.
— А вот и машина сопровождения. Не заметили. Ты лежи, не высовывайся. И слушай. Мы едем в «Спаса-хаус». Это резиденция посла. Вернее, временного поверенного Александера Кирка, у которого остановились Линдберги. Мистер Кирк уже получил из Госдепа указание оказывать нам полное содействие, но со звездной парочкой тебе придется договариваться самой. Линдберг из тех, кто не станет выслушивать инструкции от представительницы «низшей расы». — Пруденс хмыкнула. — И вообще Линдберг идиот, иначе в тридцать втором он не отказался бы от твоей помощи. Общение с идиотами — это above my pay grade[9].
— Что за человек Кирк?
— Не расист, но тоже фрукт. Экзотический. Сама увидишь.
Как выглядит резиденция снаружи, Мэри так и не узнала. На подъезде вжалась в пол, чтоб не заметил постовой милиционер. Слышала, как открываются ворота, как шуршит гравий. Громыхнуло железо — автомобиль въехал в гараж.
— Вылезай, пройдем через служебный, — сказала Пруденс. — До революции здесь жил какой-то банкир. Его убили. Наши взяли дом в аренду несколько лет назад. Теперь это витрина AWL.
— Витрина чего?
— Американского образа жизни. Америка в своем любимом амплуа: пускаем пыль в глаза. Здесь проводят самые шикарные приемы в Москве.
Через коридорчик с низким потолком они вышли в парадный вестибюль.
— Ничего себе! — удивилась Мэри. — Я и не думала, что у Госдепа такие бюджеты на представительство.
Обстановка была роскошней, чем в Белом Доме. Намного. На мраморном полу шелковые ковры изысканного пепельного цвета, стены обтянуты жемчужным муаром, вдоль широкой лестницы порфировые статуи, да не дореволюционные, а в стиле арт-деко, и каждая — произведение искусства.
— Не у Госдепа. У мистера Кирка. Он очень богат. Я думаю, его потому и назначили временным послом, чтобы он на свои деньги обустроил резиденцию в стратегически важной иностранной столице. А когда декорирование закончится, назначат кого-нибудь посерьезней, потому что мистер Кирк…
Пруденс не договорила. По лестнице спускался дворецкий в серой ливрее с серебряным позументом.
— Мисс Ларр, господин шарждафэр ожидает вас, — торжественно объявил он с британским и даже букингемским выговором, который диковинно контрастировал с черным лицом.
— Привет, бро, а со своей сис уже можно не здороваться? — спросила Пруденс на максимально густом Black American.
Даже не удостоив ее взглядом, дворецкий важно направился вверх по ступенькам, но предварительно изысканным жестом предложил Мэри следовать за ним.
— Ну, веди в свою хижину, дядя Том, — довольно громко проворчала Пруденс.
— Посол примет нас среди ночи? — тихо спросила Мэри. Она думала, что разговор состоится только утром.
— Он чокнутый вроде тебя. По ночам не спит. Посольские мне про него понарассказали такого… — Пруденс перешла на шепот. — Он холостой. Всю жизнь прожил с мамой, которую боготворил. Она повсюду его сопровождала. Кирк рассказывает, что пошел на дипломатическую службу только ради мамочки — чтобы в заграничных поездках таможенники не совали нос в ее чемоданы. Пару лет назад старушка померла, и с тех пор Кирк носит траур. Он чудак каких мало. Доставил на поезде с прежнего места службы какую-то особенную корову, она живет в посольском саду, где высеян специальный клевер. Другого молока Кирк не пьет. Способности у него блестящие, за полгода выучил русский язык, помнит наизусть все дипломатические ноты, депеши и циркуляры, работает по 18 часов в сутки, спит прямо в кабинете, но полномочным послом его вряд ли когда-нибудь назначат. Слишком чудной. А по-моему, это было очень хорошее решение — отправить в чокнутую страну чокнутого посланника.
— Мисс Мэри Ларр с сопровождающей, сэр, — провозгласил дворецкий, открыв высокую дверь.
— Благодарю, Марио, — ответил грассирующий голос.
Из-за письменного стола поднялся несказанно элегантный джентльмен с тонкими усиками, аккуратнейшей прической и гвоздикой в петлице. Пиджак, галстук и даже гвоздика были серые. Тут вообще почти всё было этого нейтрального цвета, в разных оттенках. Чернела лишь траурная повязка на рукаве.
— Мисс Ларр, счастлив знакомству, — сделал учтивый поклон поверенный — и поклонился еще раз: — С мисс Линкольн я уже имел удовольствие встречаться.
Заинтригованная странным колером цветка в петлице, Мэри подошла ближе и увидела, что гвоздика искусственная. Тут всюду в фарфоровых вазах были букеты из серых искусственных цветов.
— Моя покойная матушка признавала только серое, — объяснил мистер Кирк, проследив за взглядом. — Пестрое — для плебеев, говорила она. Бонапарт окружал себя раззолоченными мундирами, но сам всегда носил серый сюртук. Я вижу, вы тоже предпочитаете неброскую мешковатую элегантность. — Он достал из кармашка моноколь и с интересом изучил платье, украденное у вокзальной уборщицы. Опустил взгляд ниже. — Какие оригинальные у вас туфли!
И когда Мэри уже окончательно решила, что имеет дело с недоумком, тем же жеманным тоном продолжил:
— Поправьте меня, моя дорогая мисс Ларр, если я составил неверное представление о вашем проэкте. Вы хотите, чтобы чету Линдберг повсюду сопровождала ваша чудесная помощница мисс Линкольн. НКВД немедленно обратит на нее внимание и заинтересуется. Когда выяснится, что это ваша ассистентка, нашедшая убежище в посольстве, доложат госпоже Жильцовой. На глазах у высоких гостей чекисты арестовывать мисс Линкольн не станут, но агенты Жильцовой будут ее «пасти», а вы, в свою очередь, сядете на хвост им, и они приведут вас к своей начальнице.
Он фрик, но отнюдь не недоумок, поняла Мэри. «Проэкт» был изложен с идеальной ясностью и лаконичностью.
— Проблема только в том, чтобы Линдберги согласились на роль подсадных уток. Боюсь, с этим будут сложности. Я поговорил с моим дорогим гостем и получил категорический отказ. — Холеная, наманикюренная рука сделала жест балетной утонченности, обозначавший разочарование и обескураженность. — «Никакой помощи продавшаяся евреям администрация Рузвельта от Чарльза Линдберга не получит», было мне сказано. У милейшего Чарльза несколько трескучая манера выражаться, а когда он высказывается на политические темы, мне слышится явственный немецкий акцент, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Понимаю, — сказала Мэри. — Но я сумею убедить мистера Линдберга. Однако нужно, чтобы при разговоре присутствовала миссис Линдберг.
— Да, милейшая Энн поумнее милейшего Чарльза, — кивнул Кирк, вновь продемонстрировав проницательность. — Полагаю, мы вместе позавтракаем, тогда и поговорим? Для вас и мисс Линкольн приготовлены комнаты в гостевом крыле, по соседству с президентским апартаментом, где остановились Линдберги. Завтра в восемь тридцать. Уверяю, вы никогда не пробовали таких сливок!
— Благодарю. Спокойной ночи, — попрощалась Мэри.
Но когда «дядя Том» отвел их в гостевой номер и удалился, она сказала подруге:
— Ждать до утра мы не будем. Я — к Линдбергам. Одна.
— Понятно. Разговор белых людей, — ухмыльнулась Пруденс. — Без нас, «мятущихся дикарей, наполовину бесов, наполовину людей».
— А?
— Это Киплинг, невежа. Стихотворение «Бремя белого человека».
Мэри отмахнулась. Она уже мысленно конструировала предстоящую беседу. С Чарльзом нужно сразу брать быка за рога, с Энн же лучше…
В высокую дверь с бронзовым полосатогрудым орлом (можно подумать, что здесь когда-нибудь действительно может остановиться президент США) она постучала громко и резко.
Корифей критических ситуаций и наркоман адреналина открыл буквально через десять секунд, не спрашивая кто это. Должно быть пулей выскочил из кровати и сразу ринулся навстречу опасностям.
— Что такое? Пожар? Напали красные? — спросил высокий, стройный красавец. Он был в пунцовой пижаме, с сеточкой на светлых волосах. Узнал. Заморгал светло-голубыми глазами. — Мисс Ларр?! Откуда?! И почему вы так странно одеты?
— Нам нужно поговорить, — спокойно сказала Мэри. — Вы отказали господину посланнику, но мне вы не откажете. Речь идет об интересах Америки, а не об интересах администрации Рузвельта.
Учтивостью бравый летчик не отличался.
— Вы с ума сошли, ломиться среди ночи? — На высоком и чистом, почти мальчишеском лбу прорезалась сердитая складка. — А, вы и есть агент, о котором говорил Кирк! Так вы теперь работаете на правительство? Ну и зря. Но от меня вы этого не дождетесь. Чтоб я, Чарльз Линдберг, был прикрытием для ваших махинаций? Ни за что и никогда!
— Чарли, кто там? Что случилось? — донесся нежный голос.
— Это Мэри Ларр! Вы помните меня, миссис Линдберг?
Легкие шаги. Дверь открылась шире. Прелестная миссис Линдберг, даже поднятая ночью, с кровати, была дивно хороша. И настоящая леди. Поверх пеньюара она надела шелковый халат и даже успела перетянуть пышные волосы шелковой лентой.
Супруги Линдберги
— Боже, — прошептала она. — Вы что-то выяснили по нашему делу?
Прекрасное лицо сильно изменилось, вблизи это было видно. В углах рта появились две скорбные морщинки, взгляд траурный, навсегда погасший. После гибели первенца Энн родила еще двоих, но от ужасной трагедии так и не оправилась.
— Да нет, она хочет, чтобы за нами по Москве всюду таскалась ее сотрудница! Для каких-то их мутных делишек! Еще и черная! Я ни за что на это не соглашусь!
Мэри перестала обращать на Чарльза внимание.
— Вы ведь знаете или по крайней мере подозреваете, что настоящие убийцы вашего сына не найдены, — обратилась она к жене. — Я уверена, что это было дело рук не одиночки, а группы. Сразу после похищения они хладнокровно умертвили ребенка, потом получили выкуп и исчезли. Живут припеваючи, уверенные в своей безнаказанности.