– Слушай, что ты все какую-то ерунду говоришь, Джамал!
– Э нет, брат, это не ерунда… И вообще, все это много серьезнее, чем ты думаешь… У людей все продумано, все отлажено-просчитано – и «Сити», и Нагатино, и туннель этот… Все как один комплекс, один механизм должно было сработать, такие фантастические деньги – а тут ты! Как будто лом в этот механизм засунули! Как ты думаешь, оставят люди этот лом или постараются убрать его, чтобы не мешал шестеренкам вращаться? Так что, брат, ты сам все решил. Как говорили древние: «Mors tua, vitа mea» – мне жить, тебе умирать…
Странное дело, тогда Джамал говорил все почти открытым текстом, а он почему-то даже не придал в тот момент этому значения. На дружбу, что ли, старую понадеялся? Как бы то ни было, его интересовало в тот момент другое, меркантильное, так сказать.
– Слушай, Джамал, – решил спросить он, – если не секрет, кто щит проплатил? Город – уж это-то я знаю точно – ни копейки не дал, ни цента, а это ведь огромные деньги!
– Огромные, считаешь? – усмехнулся Джамал. – Кто основную сумму выложил – тебе знать не обязательно. А про то, про что ты догадываешься, могу сказать прямо: я в доле, тридцать миллионов мои. И я за них любому глотку перегрызу. Так что напрасно ты хочешь топить на правительстве проект глубокого туннеля…
И опять Георгий Андреевич не обратил внимания на угрозу, – мало ли что в полемическом запале говорится.
– Тридцать миллионов немаленькие деньги… Да, не успел я тебе кислород перекрыть…
– Не успел, – довольно рассмеялся Джамал. – Поздно ты банк начал банкротить, я ведь акции Универсала успел до того с рук сплавить…
– Стало быть, купил у каких-то бандитов и продал каким-то бандитам, так? А ведь по закону ты должен был выставить их на аукцион! И ты еще говоришь о какой-то дружбе, Джамал? Да как же ты мог!
Джамал сделал вид, что искренне удивлен:
– А почему нет, дорогой? Мои акции, кому хочу, тому и продаю. Деньги нужны были, чтобы не опоздать со щитом. Ты говоришь «закон» – и я говорю «закон». Закон бизнеса: если нуждаешься в средствах, срочно избавься от ненужных акций. Вот я и избавился. Да плюс к тому твой банк кредиты кому надо выдал, пока ты большими государственными делами занят был. Так что смело можешь на Универсале крест ставить – у меня такое предчувствие, что эти кредиты вряд ли уже вернутся… – И тут Джамал, честное слово, заговорщически подмигнул ему: вот, мол, как я тебя, Георгий, раз не хочешь с «людьми» сотрудничать… И еще добавил, глядя своим полупрезрительным взглядом из-под очков: – Я, видишь ли, предпочитаю бить первым. И знаешь почему? Потому что при хорошем первом ударе второй может и не понадобиться. – И обидно расхохотался.
Поговорили, одним словом, перед тем как расплеваться. Теперь уж точно навсегда.
ВЕЛИЧАНСКАЯ
Последние дни Настя не находила себе места. «Как он там?» – думала она все время о Георгии. Сначала было не так. То есть она переживала, конечно, но у нее хватало энергии и на концерты, и на студию, где шла запись ее нового диска, она даже дала по инерции один сольник: спрос на нее перед Новым годом был большой. Но чем дальше, тем больше ее мысли занимал Георгий, тем сильнее одолевало ее желание увидеть, узнать, как он, хотя бы посидеть рядом, подержать за руку… И это при том, что она прекрасно знала, что увидеть-то его как раз и не может. И не в том дело, что ее не пустят в кремлевку – уж тут-то она со своими связями что-нибудь да придумала. Но, навестив его, она бы тут же предала огласке их связь, а вот этого-то Настя как раз не хотела ни за что на свете. Она знала, что Георгий, несмотря на всю силу его чувства, очень опасается такой огласки, и нисколько на осуждала его, напротив, очень хорошо понимала – у него жена, дочурки… Если б речь у них шла о женитьбе – было бы одно, а так, когда ни он, ни она даже и не помышляют об этом… нет. Она правда понимала его – ей даже приятна была такая его верность семье. Ведь если бы это была ее семья, неужели бы она не гордилась тем, что у нее такой мужик?!
Самое ужасное началось через неделю, когда, вновь и вновь прокручивая в голове события, предшествовавшие ужасному покушению, Настя все сильнее задумывалась о своей собственной вине в том, что произошло.
Ну, во-первых, Лерик. Когда-то, еще будучи совсем начинающей певичкой, пришедшей к тому же совсем из другого мира – она кончала театральное училище, не какую-нибудь Гнесинку, – она сошлась с этим самим Валерой Плотниковым, и они жили как муж и жена. Он стал ее любовником, продюсером, даже педагогом по вокалу. Ну, скажем, любовник из него был так себе, продюсер тоже, но, как ни странно, дела у них пошли, и пошли неплохо. Лерик округлился, стал вальяжным, начал разговаривать с ней свысока, не понимая того, что сам как был мальчик на побегушках, так им и остался, несмотря на свое музыкальное образование и амбиции. А она превратилась в настоящую эстрадную артистку, и порой ей казалось, что она мчится куда-то на скором поезде, а он, Лерик, остался сзади, на станции, которую ее поезд давно уже проскочил. И, сообразив наконец, что к чему, он настоял на том, чтобы они зарегистрировали брак, она согласилась, и вся эта канитель тянулась еще какое-то время, пока она не поняла наконец, что просто не может больше видеть его рядом… Но все это неважно, а важно то, что они расстались, и он исчез из ее жизни, оставив ей свою машину – тот самый «ниссан», – вместе с водителем, который к тому же был ими в первое время нанят и как охранник тоже. Оставил и квартиру у Никитских ворот. Квартира была по нынешним временам так себе, да и машина далеко не новая, и можно было бы поторговаться – Лерик крепко тогда ее подвел, сорвав гастроли по стране, – но она подумала, подумала – и плюнула… Квартира не очень? Зато место отличное. Машина не новая? Так на ходу же! Большая представительская машина. Зато она эту рожу с двойным подбородком больше видеть не будет. Да и, кстати, он тоже не голым ушел – ему перепала половина прав на все ее программы, сделанные до их официального, то есть зафиксированного судом разрыва.
Ну разбежались и разбежались. Главное – никаких друг к другу претензий. Несколько раз встречались после этого на людях – и ничего, как будто и не было у них общего прошлого, хотя и старался Лерик при этих встречах делать страдальческую рожу – для нее, чтобы видела, как он переживает. Но то было раньше. А в тот злосчастный вечер на тебе – будто какая муха его укусила! Начал нарываться, как бы ревновать, угрожать и ей, и Георгию, и видно было, что куражится он даже не столько перед ней, сколько перед сопровождавшими его двумя амбалами. Она решила, что это телохранители, что поэтому он такой и бесстрашный-то. Но кто-то потом шепнул ей на ухо, что это никакие не телохранители, а любовники… Джамал, что ли? Или кто еще сказал? Тьфу, гадость какая! Но вообще-то на Лерика это похоже… Всякие уродства… Всегда его тянуло к какой-нибудь пакости…
Сейчас она уже не помнит толком, с чего все началось и когда он возник, этот пьяный уже Лерик. Он еще в зале все приглашал ее танцевать, все зудел: неужели ей, мол, лучше быть с каким-то грызуном (это он так грузина переиначил – Георгия, стало быть, зацепил), чем с ним? Вот все они, суки русские, такие – на чернож… их тянет. И все время: что, мол, Настька на его торгашеские деньги польстилась, богатенький он, да? А за деньги знаешь кто в койку ложится?…
У, сволочь такая, все перевернул, все обгадил… Ну она и приварила плюху по морде его сальной, и послала на три веселых буквы… И, честно говоря, думала, что вопрос снят – тем более что он успел ей сказать, что чуть ли не через час улетает. Похвастался: далеко летит, на Урал, на гастроли с новой певицей. Ну и слава богу, и попутный ветер вам обоим в корму.
Однако Лерик так просто не исчез, встретил их со своими уродами, когда они с Георгием выходили из ресторана. Георгий в это время на ходу разговаривал о чем-то с Джамалом, который вышел их проводить, – весь вечер разговаривали, и тут чего-то не договорили. И пока они занимались друг другом, Лерик начал внаглую к ней вязаться, и по всему было видно – хочет завести Георгия, спровоцировать его.
Стоит, как на сцене, и вслух, на публику, обсуждает, какая у нее, у Насти, задница, и даже предложил своим амбалам пощупать, проверить, у кого лучше, – он, мол, как бывший родственник, разрешает. И с этими словами, гадина, сначала пощупал у одного из своих дружков, а потом полез к ней, уже засунул руку под ее размахаистый свингер. Она бы и сама с огромным удовольствием съездила ему еще раз по морде – у нее не заржавеет, да не успела – слетевший сверху Георгий врезал на ходу ногой сначала одному из Лериковых дружков, а потом, уже рукой, приварил и самому Лерику, да так хорошо, что она даже в ладони захлопала от удовольствия. Вот что значит настоящий мужик – все по-мужски делает! Но, увы, это был не конец, потому что второй Лериков дружок вытащил огромный раскладной нож, какой она видела только в кино, и заорал куда-то в сторону автостоянки: «Давай сюда, братаны! Грузины наших мочат!» – и пошел, играя своим складнем, на Георгия. Спасибо Джамалу – подоспел, сделал ему подсечку сбоку. А сам схватил Настю за плечо и сказал, тяжело дыша ей шашлычно-винным духом в лицо:
– Хлебом тебя прошу, Настя, увези Георгия к себе! Это ж «чичики», чеченская мафия, они его, наверно, раньше пасли… А может, и нет, но так просто уйти не дадут. Ребята слишком серьезные. Мне кажется, они знают, кто такой Георгий, и без твоего Лерика. Поэтому ему лучше, от греха, переночевать у тебя. Береженого и Бог бережет! Я тут попробую с ними разобраться, земляки все же… но пусть эти отморозки хоть одну ночь не знают, где он. – И тут же отвернулся, грозно крикнул куда-то в темноту: – Ну, давай по одному, падлы, на толковище!
Он еще кричал, а она уже увидела бегущих на помощь Лериковым амбалам черноголовых отморозков и, к ужасу своему, заметила в руках у одного из них большой, тяжелый пистолет.
Она кинулась к Георгию, повисла на нем: «Миленький, уедем, уедем, миленький!» И он, словно просыпаясь от гипноза, сначала нехотя, а потом все быстрее побежал за ней к «ниссану». Едва они ввалились в салон, Иван дал по газам, и вовремя – сзади взвыла милицейская сирена, ей было и страшновато, и весело, и почему-то жутко мерзло все, что было не прикрытого ее шубкой-душегрейкой (дурацкая мода, в такой только по пляжу на Канарах каких-нибудь разгуливать!). Он гладил ее по голове своей большой сильной рукой, а она прижималась к нему и представляла, как они сейчас приедут и сразу заберутся в постель, пос