— Не сразу, — возразила Ольга. — Начинал он в общем хорошо, спад начался потом. Примерно с мая…
— А что происходило в цехе с мая по август? — спросил Петров. — Откуда начался завал?
Ольга нашла нужную запись.
— Повлиял отпускной период. Не хватало сорока рабочих, были перебои со снабжением. Перевели его заместителя Пашкина в другой цех. Нет, это было в апреле…
— Стоп, — сказал Петров. — В цехе все жалеют о Кашкине.
— Он сейчас в термитке…
— Знаю, знаю… такой толстяк… Значит, в апреле. Обязательно надо им заинтересоваться. Вполне вероятно, что именно он тянул весь цех на себе. Кстати, включи его фамилию в анкету… Слушай, а что у тебя с инструментальной? Что-нибудь неясно?
— В общем-то ясно, — сказала Ольга. — В этом году они увеличили производство электроаппаратуры. А заявку на инструменты они просто переписали с прошлогодней. Естественно, возник дефицит с инструментом.
— Как это могло произойти?
— Опять все следы ведут к Прокопенко. Он все делает сам. Полная централизация руководства. И, естественно, многое упускает Упустил и с инструментом. А инструментальщица Олимпиада Елкина запутала еще больше. Одним дает инструмент, другим может отказать и раскладывает его так, что, кроме нее, никто не может разобраться. В ее смене все нормально, но, моща работает другая инструментальщица, весь цех в напряжении. И что самое непонятное — выгоды она с этого никакой не имеет. Она явно дезорганизует работу. Какая-то вредительница. Первый такой случай в моей практике. Может быть, ты сам подключишься к объяснению этого явления, если, конечно, тебе не помешает составить объективное мнение личное знакомство с этой семьей…
— Не помешает, не помешает, — подтвердил Петров. — Только поможет…
После сеанса из кинотеатра выходили зрители. Петров и Татьяна шли в толпе. Петров с интересом рассматривал группу старушек, которые вытирали слезы.
На фасаде кинотеатра на афише гигантскими буквами было выведено: «Индийский фильм “Любовь в Симле”…
— Миш, — спросила Татьяна, — а чего это ты людей рассматриваешь все время?
— А интересно!
— А чего интересного?
— Просто интереснее людей ничего на свете нет.
— Так уж и нет?
— А что может быть интереснее? — спросил Петров.
Татьяна задумалась.
— А я интересная?
— Очень! — сказал Петров.
— Так же, как все?
— Больше чем все!
— Ну вот и не смотри по сторонам!
— Тань, а как вы между собой Прокопенко называете?
— Механизм.
— Почему?
— А он говорит всегда: «Цех должен работать как механизм». Все и вертятся, крутятся… При Кашкине было по-другому.
— Кашкин начальником цеха не был, — возразил Петров,
— Все равно он все подпирал, У нас ведь как? Если начальник дурак, ему заместителя поумнее подбирают.
— А в чем при Кашкине было по-другому? — спросил Петров.
— А работа в удовольствие была, а этот только и командует. Ты мне скажи — чего мужики так командовать любят? Все чтобы по-военному. Даже в газетах все «штурм, битва, схватка, широким фронтом…».
Петров рассмеялся.
— Чего смеешься-то? Я правду говорю. Война давно кончилась. Я ее только в кино видела. Если бы вы работали одни, без женщин, ну, командовали бы друг другом, а чего нами командовать? С нами надо разговаривать ласково. Кашкин, бывало, зайдет на участок к нашему мастеру: «Серафима, и чего ты с утра такая красивая?» Так Серафима весь день как на крыльях летает. А этот только: «номенклатура изделий», «протокол дефицита», «я сделаю выводы».
Они шли по улице ночного Красногорска. Татьяна доверчиво держалась за руку Петрова, Они подошли к дому, и Татьяна озабоченно взглянула на темные окна своей квартиры. Она явно колебалась.
— Не раздирайся сомнениями, — сказал Петров. — Я пойду в гостиницу.
— А я и не сомневаюсь, — обиделась Татьяна.
— Сомневаешься! Пригласить или не пригласить? Можно и пригласить, мать в ночной смене, соседи спят, но ведь неизвестно, как он себя поведет, а с другой стороны, интересно: как он себя проявит, когда мы одни останемся, — рассуждал Петров.
— Да ну тебя, — смутилась Татьяна. — Пошли. Чаем напою.
… Татьяна стояла у окна. В комнате был полумрак, Петров подошел к ней, обнял за плечи и начал целовать.
… Они лежали рядом.
— А ты знаешь, как это показали бы в кино? — вдруг спросила Татьяна.
— Что показали бы? — не понял Петров.
— То, что у нас сейчас с тобой было. Значит, так: он входит, за ним закрывается дверь, и сразу он ее встречает у родильного дома. Они всегда пропускают самое интересное.
Петров приподнялся.
— Ты чего? — спросила Татьяна.
— Сигареты на столе забыл.
— Я принесу. — И Татьяна, не стесняясь своей наготы, пошла к столу.
— Только бы мать не узнала, — сказала Татьяна, возвращаясь.
— Все равно когда-нибудь узнает…
— Пока не надо, — решила Татьяна. — Она у меня напуганная жизнью. Боится, как бы я на бобах не осталась. Она красивая была в молодости.
— Она и сейчас красивая.
— Ее тут все бабы боялись — как бы не отбила. Ведь ее всех женихов на войне поубивало. Что ей оставалось делать? А она женщина энергичная. Ей очень хотелось замуж выйти и чтобы семья была и дети. Не получилось. Ее очень за это презирали. Я думаю, что она и меня родила, когда отчаялась,
— Ну, твой отец красивым был, — не согласился Петров. — Перед ним было трудно устоять.
— А это не мой отец, — призналась Татьяна.
— Как — не твой? — не понял Петров.
— Я это недавно узнала, — пояснила Татьяна. — Наверное, она его выдумала, чтобы передо мной оправдаться и чтобы соседи уважали. Она у меня самолюбивая.
— А кто же этот моряк? — спросил Петров.
— А никто. Актер. Был такой старый фильм — «Голубые дороги». Она и добыла его фотографию. Я этого отца недавно в новом фильме увидела. Постарел. Толстый, с животом, кулака играл. Ты только не проговорись. Пусть думает, что я не знаю. Ей тяжело доставалось, У нас ведь никого из родных нет. У мамы все погибли в войну. А знаешь, как не хватает своих, чтобы поехать, чтоб тебя ждали, чтобы встретили, как родную…
— Чего-чего, а родни у меня хватает, — заверил Петров. — Я с тобой поделюсь.
— А теперь она боится, что я замуж тоже не выйду.
— Ну, думаю, тебе это не угрожает.
— Не скажи, — возразила Татьяна. — Конечно, я не уродка, можно сказать, даже красивая, но ведь вы-то больше всего красивых и боитесь. Погулять — да! А в жены берете поскромнее. Тогда можно и себя королем чувствовать. Я раньше думала: если парень — так он уверенный, а вы такие же неуверенные, как и мы.
— Я уверенный, — возразил Петров.
— Какой ты уверенный! — рассмеялась Татьяна. — Ты просто наглый.
Они проснулись от хлопанья двери. Олимпиада пришла после ночной смены.
— Молодой человек, — обратилась она к Петрову, — я думаю, вам пора возвращаться в гостиницу, — и отвернулась.
Петров посмотрел на часы.
— Пожалуй, я прямо пойду на завод, — решил он.
Олимпиада продолжала сидеть к ним спиной, ожидая, когда Петров оденется и выйдет.
— Вы еще не ушли? — Олимпиада не оборачивалась.
— Простите, — сказал Петров. — А может, мы все-таки позавтракаем?
Татьяна хихикнула. Олимпиада уничтожающе взглянула на нее и, демонстративно звеня чашками, начала накрывать на стол.
Потом они молча сидели все вместе. Татьяна разливала кофе.
— А молока нет? — спросил Петров.
— Да, — сказала Олимпиада. — Я думаю, этот товарищ не пропадет в жизни.
— Не пропаду, — подтвердил Петров.
Петров сидел в конторке начальника участка Кашкина. Кашкин, средних лет мужчина, полный, излучающий доброжелательство, говорил по телефону:
— Ну что, милый, ты сам все знаешь, зачем тебе указания?… Третью бригаду только не выпускай из-под контроля, там много новичков., — Кашкин положил трубку и улыбнулся Петрову: — Извините. На чем мы остановились? Да, Прокопенко! Думаю, что месяца через два его снимут.
— Почему вы так считаете?
— Сейчас подготовительный дает номенклатуру изделий в две тысячи единиц. С переходом на новые аппараты увеличится до трех тысяч. И он уже не в состоянии будет контролировать. Он не справится с нагрузкой.
— А кто, по-вашему, мог бы справиться?
— Никто. Человеку это не под силу. Несколько лет назад, когда цех был маленьким, Прокопенко был бы идеальным руководителем. Он все помнил бы, все держал бы в своих руках, все контролировал… Концентрация власти необходима, по… до известных пределов. Руководитель может принять десять обоснованных решений в час, но двести решений за это же время — никто не может. Для пользы дела здесь надо делиться ответственностью.
— А если люди не хотят брать на себя ответственность? — спросил Петров. — Без ответственности проще и легче жить.
— Смотря какая ответственность, — не согласился Кашкин. — Отвечать, не имея возможности изменять, — одно, а отвечать за свои решения — это, кроме всего прочего, еще и интересно, это еще и удовольствие, Сделал и видишь — получилось, а если не получилось, так знаешь почему.
— Именно поэтому вы и ушли из цеха?
— Да, — согласился Кашкин. — С Прокопенко неинтересно работать.
— А если бы нас поставили начальником подготовительного? Вы могли бы вытянуть цех из прорыва.
— А меня не поставят начальником…
— Почему?
— На мне клеймо заместителя, — просто ответил Кашкин. — На каждом человеке есть какое-нибудь клеймо. Этот — весельчак, этот — неуклюжий, этот — дамский угодник, а я — заместитель. Я всегда был очень хорошим заместителем. К этому уже привыкли.
— А может быть, вы сами к этому привыкли?
— Может быть… — Кашкин задумался.
В конторку заглянули.
— Извините, — сказал Кашкин. — Через минуту у меня соберутся мастера…
Несколько опоздавших рабочих вошли в красный уголок и попытались сразу же прошмыгнуть в последние ряды.
Ольга сунула им листки анкет. У всех собравшихся анкеты уже были.