Таксист рванул с места, замелькали дома. Через несколько минут машина остановилась у дома Татьяны.
Ольга расплатилась и начала подниматься по лестнице. Остановилась у двери, постучала.
— Да, — ответила Татьяна. — Можно.
— Здравствуйте, Таня, — сказала Ольга, войдя. — Мне надо с вами поговорить.
Татьяна растерялась, она заклеивала на зиму окна и была в стареньком ситцевом халате. Некоторое время они так и стояли друг против друга.
— Вы извините, что я пришла так неожиданно, без приглашения, — начала Ольга.
— Ну что вы… пожалуйста, — ответила Татьяна.
— Мы с Петровым друзья, мне совсем не безразлично, как сложится его жизнь.
— Конечно, я понимаю, — сказала Таня.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы заблуждались. Его чувства к вам носят совершенно определенный характер. Надеюсь, вы понимаете какой?
— Понимаю. Я не заблуждаюсь, а его чувства — это его дело.
— Но вы должны понимать, что чувства такого рода, как правило,
недолговечны.
— Кто знает, какие чувства долговечны, какие недолговечны? Этого никто не знает, — сказала Таня.
— Поверьте, я знаю.
— Ну, вам виднее, — улыбнулась Таня. — Значит, недолговечны.
— А вас не смущает?… — спросила Ольга.
— А меня ничего не смущает. В крайнем случае разойдемся.
— И вы думаете, что будете счастливы?
— Конечно, буду! Во всяком случае, сейчас, а там посмотрим. Ведь так? — спросила напрямик Таня.
— Наверное, так! — ответила Ольга. — Ну что ж, до свидания!
Ольга встала, пошла к двери, за ней встала Татьяна. У двери Ольга остановилась:
— Мы, наверное, уедем в ближайшие три дня.
— Совсем? — спросила Татьяна.
— Совсем, — ответила Ольга.
— Счастливо! — сказала Татьяна.
Вечером после работы Петров провожал Татьяну. Было тихо и покойно. На огородах копали картошку.
— Хорошо, — сказал Петров.
— Что — хорошо? — спросила Татьяна.
— А все хорошо, — ответил Петров. — Знаешь, я уже привык к вашему городу. Я ведь вырос в точно таком же. У нас еще на окраинах коров держат.
— У нас раньше тоже держали.
Они подошли к дому Татьяны.
— Ты меня не приглашаешь? — спросил Петров.
— Нет, — ответила Татьяна. — В восемь часов мы с Федором идем в кино. Я прошу тебя больше не приходить сюда.
— Очень интересно, — сказал Петров. — Что случилось?
— Ничего, — ответила Татьяна. — Я так решила. То, что между нами было, не имеет никакого значения. Я это уже забыла.
— Но я не забыл!
— Я все обдумала… Никаких обязательств мы друг другу не давали. А мне пора думать, как жить дальше. Мне ведь уже двадцать пять. И если не получилось большой любви, пусть хоть будет крепкая семья. А мне очень хочется, чтобы была семья. И у нас с Федором она будет. Я ведь нормальная, обыкновенная баба с восьмилетним образованием и учиться дальше не хочу. Что бы ни говорили, у всех наших инженеров жены с высшим образованием. Дерево рубят по себе. Да это и понятно. Больше общих интересов. И ты женишься на образованной. Будете вместе исследовать, обсуждать.
— Ну, женятся в основном не для обсуждений, — сказал Петров. — О делах можно поговорить на работе и совсем не обязательно в постели.
Татьяна не выдержала и улыбнулась.
— Прости меня, — попросила Татьяна. — Мне было с тобой приятно, но так будет лучше…
— Кому лучше? — спросил Петров.
— Всем, — объяснила Татьяна. — Тебе надо идти вперед, заниматься наукой, ты будешь большим ученым, тебе не надо мешать…
Я тебя прошу больше не приходить… так будет лучше для меня… мне еще жить здесь. Ты же знаешь, у нас в городе все и про всё знают. Пусть лучше люди не думают, что ты меня бросил, со мной такое один раз уже случилось, а если еще раз такое будет, мне отсюда уезжать надо. Люди ведь как рассуждают: если у нее с двумя не получилось, наверное, у нее дефект какой есть… Если ты ко мне хорошо относишься, я тебя очень прошу не приходить больше. Ну а жизнь большая, может быть, когда еще и увидимся. — Татьяна махнула рукой и бросилась к дому.
Ольга и Петров развешивали в помещении парткома схемы и графики.
— Не надо было нам соглашаться, — сказала Ольга. — Наше дело — выработать рекомендации. В конце концов, я беспартийная и не обязана отчитываться на парткоме.
— Зато я обязан, — сказал Петров. — И надо быть идиотом, чтобы не воспользоваться трибуной, которую дают. Да завтра об этом заседании будет знать весь завод.
— Хочешь, предскажу тебе, чем это кончится?
— Смотри не ошибись, — сказал Петров.
— Не ошибусь. Все останется по-прежнему. А если ты будешь проявлять ненужную настойчивость, в институте станет известно, что коммунист Петров, вместо того чтобы заниматься делом, затеял на заводе склоку, а учитывая твое положение в институте…
— Меня просто выгонят, — перебил ее Петров.
— Не исключено, — подтвердила Ольга. — Ты что, не понимаешь, что любые выводы можно оспорить? Еще неизвестно, как повернется дело. И мне эти дополнительные эмоции совсем ни к чему.
— Можешь уходить, — сказал Петров…
В парткоме сидели все члены парткома и слушали выступления Прокопенко.
— Люди сейчас не работают, а ждут. Вот приедет барин, во всем разберется. Потом у нас все пойдет по-другому, а по-другому ничего не пойдет, пока мы сами не научимся работать по-другому. Я согласен с товарищем Петровым, что труд — это радость, но труд— это еще и дисциплина, и умение подчиниться приказам, и высокий профессионализм, которого у нас нет. Да, я готов поклониться в ноги каждому, кто умеет и хочет работать. Правда, у нас не много таких.
— Куда же они делись? — подал реплику Басов.
— Вот данные товарища Петрова. Они достаточно точные. Состав рабочих цеха в год обновляется почти вполовину.
— А вы не задумывались, отчего это происходит? — спросил Петров.
— А очень просто, все мечтают… о космосе, об электронике, о генетике. Все это хорошо, но ведь надо еще работать на станках и стоять у конвейера и надо давать план каждый день. И это конкретно. У меня точная программа выпуска продукции, И я ее выполняю. Правда, пока с трудом. И я не могу обещать, что в ближайшее время будет легче… Может быть, у товарища Петрова есть какие-нибудь чудодейственные рецепты, как коренным образом изменить это положение? Если есть, пожалуйста. Я их с удовольствием приму. Давайте! Пока же работа социологов только лихорадит коллектив и разваливает дисциплину, к сожалению.
— Рецептов нет, но есть рекомендации. Правда, не думаю, что вы их примете с удовольствием, — сказал Петров.
— Предлагайте, слушаем вас, — сказал Константинов.
Петров встал со своего места.
— Пункт первый: предлагаем освободить товарища Прокопенко от занимаемой должности. Желательно сделать это немедленно, потому что вред, наносимый сегодняшним руководством цеха, будет с каждым днем все ощутимей. Естественно, возникает вопрос: почему?
Прокопенко с усмешкой слушал речь Петрова.
— Члены парткома уже имели возможность ознакомиться с нашими предварительными данными. Я хотел бы дополнить их некоторыми конкретными цифрами. Сегодня двадцать пятое августа. Пятнадцатого сентября вы запускаете новую серию. С десятого октября конвейер будет простаивать сорок минут в сутки. С пятого ноября — более часу, к концу года, когда вы запустите всю серию, у вас вообще наступит полный завал.
— Ну, это еще бабушка надвое сказала! — выкрикнул Самсонов.
— Если бы бабушка… — ответил Петров и продолжил: — Наш прогноз просчитали на машинах заводские программисты. Я привел вам их данные. Главную причину ухудшения работы цеха мы видим в его сегодняшнем руководстве. Прокопенко все пытается держать под личным контролем. Он все решает сам. В цехе нервозная обстановка. Резко возросла текучесть. Наиболее дельные и инициативные работники уходят из цеха. Вместо них он выдвигает послушных, которые ему удобны.
— Товарищи! Товарищ секретарь! — вскочил Самсонов. — Я не понимаю, что происходит? На повестке дня наше заявление. Вы кого разбираете? Нас с Прокопенко или безответственные действия товарища Петрова?
В комнате стал нарастать гул одобрения.
— Откуда эти люди, кто они? Вот вы, товарищ секретарь, сказали: в наш подготовительный придут два ученых. Посмотрят, что к чему, что хорошо, что плохо, и потом научно все это нам объяснят. А что на практике? Я отдаю распоряжение, что и как делать, а рабочие в ответ: а вот товарищ Петров говорит, что я, прежде чем отдавать приказ, должен думать, как примут его рабочие. Так, что ли? Или вот пристали к нашей лучшей работнице, Олимпиаде Елкиной, что да почему, исследования развели… А чего тут исследовать? Она прекрасный работник, она досконально знает, как надо инструмент регулировать,
— А не надо регулировать, надо просто выдавать! — сказал Петров.
— Вот, между прочим, с Елкиной я чего-то не понял. Зачем эту всю свистопляску с инструментом надо было устраивать? — спросил Байков.
— Для уважения! — ответил Петров.
— У нас всякий труд уважаем! — сказал Самсонов.
— Ну, в данном случае это положение не сработало. Елкина работает в инструментальном двенадцать лет. Ни одной премии и благодарности, человека не замечали. Работает себе и работает, а вот когда стало не хватать инструмента — ее заметили. Человека зауважали, все переменилось, потому что она может обеспечить или не обеспечить. Да она специально все запутала в инструменталке, чтоб разобраться могла только она одна.
— Я бы на вашем месте поискал другие, более материальные причины, — сказал Прокопенко.
— А других причин нет! — ответил Петров. — В том-то и суть, что она делала это совершенно бескорыстно. Человек добивался только одного — уважения.
— А с Татьяной Елкиной? — спросил Самсонов.
— Товарищ Самсонов, — перебил его Константинов.
— Хорошо, товарищ секретарь, я человек тактичный и на парткоме говорить об этом не буду. А драка в общественном месте? Это что, нормально? Вы бы, товарищ Петров, вместо того чтобы доклады читать, лучше бы объяснили свое аморальное поведение.