— Ладно, — сказал Рачков. — Тогда беру на себя. Витя, я на директрису, а ты на производственные процессы.
Флегматичный Витя согласно кивнул.
Камера была установлена в директорском кабинете, а Рачков маялся в приёмной и от нечего делать просматривал проспекты, рекламирующие продукцию комбината. Часы показывали без трёх минут четыре. Секретарша перехватила взгляд Рачкова.
— Директор никогда не опаздывает, — сказала она не без гордости.
— Так уж и никогда, — усомнился Рачков.
— Никогда, — ответила секретарша, и, словно в подтверждение её слов, в приёмную вошла Катерина.
— Здравствуйте. — Она протянула Рачкову руку, и тот галантно её поцеловал. — Через две минуты я буду готова. Заходите.
Рачков зашёл вслед за Катериной в кабинет. Он был растерян. Он почти точно мог сказать, что он где-то видел эту женщину, но только не мог вспомнить — где,
А Катерина тем временем села за свой стол, достала пудреницу, слегка подкрасила губы, одним взмахом расчёски отбросила волосы на плечи.
— Мы с вами где-то встречались? — Рачков улыбнулся. — Я ведь вас уже показывал?
— Думаю, что вы ошибаетесь, — спокойно ответила Катерина. — Здесь вас не было…
— Но ведь вы не всю жизнь здесь работаете? — сказал Рачков.
— Не всю, но очень давно. Скоро двенадцать лет.
— Вы не отдыхали в Сочи?
— В Сочи, хоть один раз в жизни, отдыхал каждый человек, — сказала Катерина.
— Разрешите представиться — Рачков Родион Петрович.
— Родион? — переспросила Катерина.
— Да, — подтвердил Рачков, — это довольно редкое имя.
— Л в юности вы, конечно, были Рудольфом? — сказала Катерина.
— Да, — опешил Рачков. — Значит, мы с вами действительно знакомы.
— Нет, — сказала Катерина, — это чистый домысел. Ведь не так давно в моде были Бобы, Рудольфы, Сэмы, а теперь мода на родное, исконное: Иваны, Никита, Родионы, Денисы. Всё это легко объяснимо.
В кабинет заглянула секретарша.
— Катерина Александровна, — предупредила она, — из управления звонили, что французы выедут через тридцать минут.
И тут Рачков вспомнил.
— Катерина? — изумился он.
— А что, я разве так изменилась? — спросила Катерина.
— Нет, — заверил её Рачков. — Просто я не предполагал… Такая встреча… Через столько лет. Значит, ты всего добилась? Директор крупнейшего комбината в Москве!
— Директором я всего третий месяц.
— А какие ещё изменения в жизни? — допытывался Рачков. — Семья, дети?
— С этим всё в порядке, — отмахнулась Катерина. — Послушайте, товарищ Рачков, может быть, мы начнём? Через полчаса у меня французы. Они принимали меня в Лионе, сейчас я должна принять их,
— Да, да, — согласился Рачков. — Наш разговор мы можем продолжить и в другом месте, Я тебе позвоню.
— Не надо никаких разговоров, — сказала Катерина. — И звонить не надо. Я не собираюсь быть телезвездой.
При чём тут телезвезды? — улыбнулся Рачков. — Нас ведь связывает…
— Нас ничего не связывает, — жёстко сказала Катерина и допросила: — Соедините меня с режиссёром.
Она подошла к телекамере и ваяла наушники.
— Геннадий Михайлович, это Тихомирова, — сказала она, — Значит, как договорились. Я начинаю в кадре, потом вы переходите на цеха, я комментирую. Прошу учесть, у меня всего двадцать минут; нет, уже восемнадцать.
Катерина прошла за свой стол. На телекамере вспыхнула красная лампочка.
— Добрый вечер, — сказала Катерина. — Если у мужчин есть свои дела, пусть они ими займутся. Наша продукция, я думаю, а основном заинтересует женщин…
Режиссёр сидел в автобусе ПТС за пультом. Перед ним было шесть экранов. На контрольном экране улыбалась Катерина. Он переключил тумблер, и на экране возник цех, и засверкало всеми красками яркое полотнище материи.
Катерина тоже смотрела на экран, где были цеха её комбината, люди, с которыми она работала и встречалась каждый день. Одна из работниц, по-видимому, заметила, что на неё направлен объектив телекамеры, но не знала, что камера уже передаёт её изображение, Работница достала зеркальце, губную помаду и, не отходя от станка, начала наводить красоту.
— Наезжай, наезжай, крупнее, — обрадованно кричал режиссёр в автобусе.
Оператор в цехе повернул ручку камеры, теперь работница была крупно, на весь экран. Она подкрасила губы, поправила выбившуюся прядь под косынку и стала сосредоточенно серьёзной, какой, она считала, должна выглядеть работница на съёмке. И вся сосредоточенная и серьёзная пошла вдоль станков.
Катерина всё это видела на экране телевизора в своём кабинете, Это было и смешно и трогательно. Катерина заулыбалась. Режиссёр мгновенно переключил тумблер на пульте. Заработала камера Рачкова, и миллионы зрителей потом увидят и запомнят Катерину именно такой: улыбающейся и чуть грустной.
Помощники оператора сворачивали кабели, катили камеры к грузовому лифту.
Рачков задержался в приёмной.
— Да, — сказал он, будто только что вспомнил. — Передачу в эфир могут поставить в последний момент, и мы не сможем позвонить вам на работу, на всякий случай дайте мне домашний телефон директора, я ей обязательно позвоню,
— Ради бога, не забудьте, — попросила секретарша и записала номер на листке.
— Непременно, непременно, — любезно заверил её Рачков, — Очень интересная женщина, очень.
— Она у нас умница, — с гордостью ответила секретарша.
— Даже странно, — сказал Рачков. — Такая женщина и не замужем.
— А вы уже влюбились?
— На такую женщину невозможно не обратить внимания. — В эту минуту Рачков был искренен. — Улыбается — таз не оторвать!
— Её улыбка стоит полмиллиона в валюте.
— Как? — не понял Рачков.
— Она принимала участие в закупке оборудования во Франции и так понравилась хозяину фирмы, что он сбросил полмиллиона. Это гак шутят у нас в министерстве.
Голубые телевизионные автобусы шли по Москве. Молодые операторы среди сложнейшей электрической аппаратуры, которой были начинены автобусы, прямо на пульте резались в карты, в элементарною «дурачка». И очень веселились среди этого чуда технического прогресса.
Рачков не принимал участия в игре. Он молча сидел у окна. Сидел сосредоточенный и даже мрачный. Он как будто силился о чём-то вспомнить, а вспомнив, наверное, очень этому удивился и недоуменно пожал плечами.
Катерина сидела в своём кабинете. Раздался телефонный звонок. Она сняла трубку.
— Тихомирова, — и стала слушать. — Всё? — спросила она. — Тогда я повторю ещё раз. Прошу мне не звонить,
Рачков стоял в телефонной будке. Рядом переминались две девочки. Одна из них пыталась открыть дверь и что-то сказать, но Рачков с таким остервенением хлопнул дверью, что девочка отшатнулась.
— Нет, — говорила Катерина. — И встречаться нам незачем. Нет. Это не твоя дочь. Да, родилась в июне, ну и что? Ах, ты подсчитал? Ты сам считал или тебе мама помогала? — В кабинет вошла женщина с кипой бумаг для подписи. Катерина жестом попросила её подождать. — Хорошо, — сказала она. — Нет. — Она взглянула на записи. — Встретимся, где мне удобнее. На Суворовском, без пятнадцати шесть. У меня будет пятнадцать минут. Извини, всё, у меня дела. — И Катерина положила трубку
Рачков ожидал Катерину с цветами. Он вскочил со скамейки, когда она подошла, и протянул розы. Катерина села и отложила цветы на край скамьи.
— Послушай, зачем тебе всё это надо? — с ходу начала Катерина. — Я люблю другого человека, я собираюсь за него замуж, я бы могла, конечно, сказать, что я замужем, но ты, как я понимаю, за это время собрал обо мне довольно много информации. И потом я действительно не понимаю, чего ты хочешь от меня?
— Я хочу видеть свою дочь, — сказал Рачков.
— Ну почему ты думаешь, что это твоя дочь, — спросила Катерина. — Вот, это твой сын? — Она кивнула на проходившего мимо них шестнадцатилетнего парня.
— Нет, это не мой сын!
— Почему не твой? Давай мы сейчас его подзовём, расспросим о его матери, и, может быть, ты вспомнишь, что лет шестнадцать назад ты имел что-то с его матерью. Молодой человек, — крикнула она, — подойдите сюда, пожалуйста!
— Прекрати, — возмутился Рачков.
Катерина сидела в приёмной министра.
— Пожалуйста, товарищ Тихомирова, — пригласил её помощник.
Министр вышел из-за стола, поцеловал Катерине руку, и они соли в кресла.
— Что на этот раз будете выбивать из меня? — спросил министр.
— Как ни странно, ничего, — улыбнулась Катерина. — Только один вопрос, если можно?
Министр внимательно посмотрел на Катерину.
— Ким Семёнович, правда, что вы поддерживаете Павлова из головного НИИ? — спросила Катерина.
— А если правда? — министр насторожился.
— Тогда очень жаль, — сказала Катерина. — Павлов сегодня устарел, как и его установка. Через три года, когда она войдёт в серию, мы отстанем от японцев лет на пять.
— Что вы предлагаете? усмехнулся министр.
— Начать монтаж реактора Вити Шапкина, простите, Виктора Ивановича Шапкина.
— У Шапкина только опытный экземпляр, — возразил министр.
— Испытаем опытный, а доводку будем делать прямо на серийных вариантах. Спокойной жизни у пас но будет, но зато мы выиграем года два,
— И, разумеется, вы заберёте Шапкина с группой в СКВ объединения? — спросил министр.
— Разумеется, — улыбнулась Катерина.
— Я не возражаю…
— Спасибо, — Катерина поднялась.
— Подождите, — попросил министр. — Я хочу, чтобы вы поняли следующее: Павлов многое сделал как учёный и ещё многое сделает, устарел не Павлов, а его окружение, которое вовремя не предупредило его, что он ошибается, а это может случиться с любым руководителем и со мной гоже…
— С вами пока всё в порядке, — заверила его Катерина. — Как только появятся первые признаки, я вам об этом тут же сообщу.
— Спасибо. Но не думайте, что я этому очень обрадуюсь. Как здоровье отца?
— Он умер шесть лет назад.
— Как?! — изумился министр. — Академика Тихомирова я видел месяц назад.