– Грустную ты картину нарисовала, – вздохнула Людмила.
– Надо просто вовремя замуж выходить, – подвела итог Антонина. – Даже если и есть недостатки, к ним привыкаешь. Главное все-таки, чтобы был мужиком в доме. Чтобы можно было на него опереться. Мне, конечно, неудобно перед вами, но мне повезло. И ведь не самая умная и не самая красивая.
– Ты замечательная, – призналась Катерина. – Ты лучшая из нас.
– Есть один недостаток у нее, – задумчиво сказала Людмила.
– Какой? – спросила Катерина. – По-моему, нет ни одного.
– Есть, – не согласилась Людмила. – Всю жизнь с одним мужиком живет. И ни разу ему не изменила. Это даже патология какая-то.
– Ну не изменяла, – ответила Антонина. – В молодости не случилось, а сейчас уже поздно. Конечно, я же нормальная баба. Мне и другие мужики нравились. Но холостых я боялась: не дай бог, какую-нибудь нехорошую болезнь подцепить и в семью занести. А другие мужики – или мужья моих подруг, или знакомых. Как потом подругам в глаза смотреть? А так, после Николая, со мною никто и не знакомился ни в автобусах, ни в метро.
– У тебя замечательная семья, – заверила Катерина. – И не слушай Людку. Все мужики одинаковые.
– Не скажи, – не согласилась Людмила. – В основном, конечно, стандарт, но есть и выдающиеся. Конечно, у меня не такой уж богатый опыт, но все-таки…
Но тут на веранду вбежал младший, Димка, и разговор пришлось прекратить.
Катерина поставила раскладушку под дерево и сразу уснула. Она проснулась, когда уже темнело. Людмила встала раньше и уже вскипятила чайник. Они сидели на веранде и пили чай со смородиновым вареньем.
– Так что, у тебя с Петровым полный разрыв? – вернулась к разговору Людмила.
– Полный, – подтвердила Катерина.
– Значит, ты совсем одна теперь?
– Значит, так, – подтвердила Катерина.
– Тебе надо изменить обстановку, – решила Людмила. – Режиссер выехал на натуру в Таллинн. Они там Германию снимают. Мой Еровшин едет их консультировать. У меня есть пять отгулов, плюс суббота и воскресенье, так что мы с Еровшиным туда махнем. Поедем? С новыми людьми познакомишься.
– Некогда, – вздохнула Катерина. – А как ты разведешь своего Еровшина и своего режиссера?
– Как-нибудь, – отмахнулась Людмила.
К вечеру стало прохладно. Катерина накинула кофточку, попрощалась с Николаем и Антониной. Людмила осталась ночевать.
– Оставайся и ты, – попросила Антонина. – Завтра еще целый свободный день. На речку сходим.
– Не могу. Я уже месяц квартиру не убирала, не стирала, да и еду надо готовить на неделю.
– Тебя проводить? – спросил Николай.
– Не надо.
Катерина посмотрела расписание электричек, до станции быстрым шагом она доходила за шесть минут. Ровно за семь минут до прихода электрички она вышла с дачи.
В вагоне было немного припозднившихся пассажиров. Сидели одинокие женщины – пожилые, средних лет. Сидели, поглядывая в окна, или читали толстые, потрепанные книги. Одна пожилая пара молча играла в карты. Молодая пара целовалась. Пара предавалась этому занятию с удовольствием, а девушка, гордая своей смелостью, после каждого поцелуя с вызовом поглядывала на одиноких женщин.
На остановке в вагон вошел мужчина в кожаной куртке и застиранных до белизны джинсах.
– Здравствуйте, – произнес он. Пассажиры подняли головы и промолчали. Ответила одна старушка:
– Здравствуй, милый.
Наверное, она была расположена поговорить, но мужчина уже прошел. Катерина смотрела не на мужчину, а на женщин, как они прореагируют, – вошел ведь одинокий, можно попробовать знакомство завязать. Интеллигентная девушка в очках читала иностранную многостраничную газету. Она мельком глянула на вошедшего и снова зашелестела газетой. Для нее вошедший был простоват, да и староват наверное.
Женщина под пятьдесят осмотрела его и отвернулась к окну: слишком молод для нее, мужчине было под сорок или слегка за сорок.
Катерина отложила блокнот и осмотрела вошедшего внимательно, по своей давней привычке попыталась определить профессию. Она выделила руки с худощавыми нервными пальцами в белых отметинах давних шрамов, которые остаются на руках людей, работающих с металлом. Кожаная коричневая куртка была довольно потрепанной, из толстой, прочной кожи, такие носили летчики по многу лет, потом их донашивали сыновья. Может быть, из демобилизованных офицеров, подумала она. После последнего сокращения армии сотни тысяч офицеров осваивали рабочие профессии, и у нее на комбинате такие работали. Работали хорошо, правда, иногда загуливали. Из офицеров, решила она. Офицеры женятся рано, наверное, у него взрослые дети. Мужчина приблизился, Катерина отвернулась. И вдруг она почувствовала, что он остановился рядом. Почувствовала по едва уловимому запаху хорошего одеколона, коньяка и кожи.
– Не помешаю? – спросил мужчина.
Приятный баритон, отметила Катерина, спокойный голос уверенного в себе человека.
– Нет, – произнесла она.
Мужчина сел напротив нее. Катерина опустила глаза и увидела нечищеные ботинки. Перейду в другой вагон, решила она.
– Я сам терпеть не могу грязной обуви, – вдруг сказал мужчина.
– Мне нет никакого дела до вашей обуви. – Катерина была резка – она решила прекратить этот разговор.
– Разумеется, – подтвердил мужчина. – Но вам это неприятно.
Она решила ответить: «Да, неприятно», но почему-то спросила:
– С чего это вы взяли?
– У вас это на лице написано.
– А вы читаете по лицам?
– Да, как вы сами в этом убедились. Если не возражаете, могу почитать и дальше.
– Попробуйте, – согласилась Катерина. Этот человек ее забавлял. Почему бы и не поговорить – до Москвы еще двадцать минут.
– Вы не замужем, – продолжил мужчина.
– Это уже дешевый финт, – запротестовала Катерина.
– Почему?
– Если я не ношу обручального кольца, это еще ничего не значит.
– Даже если бы вы носили два обручальных кольца, вы все равно не замужем. У вас взгляд незамужней женщины.
– А разве незамужние женщины смотрят как-то по-особенному? – удивилась Катерина.
– Конечно, – подтвердил мужчина. – Они смотрят оценивающе. А так смотрят только милиционеры, руководящие работники и незамужние женщины.
– А если я руководящий работник?
– Нет, вы работница, может быть, мастер, может быть, в последние годы вы стали двигаться по профсоюзной линии. Вас выдают руки. Работали или работаете на станке. Я в этом ничего зазорного не вижу. Я сам слесарь, правда экстра-класса. И в том, что вы не замужем, тоже нет ничего предосудительного. Я сам не женат.
– А вот это скорее говорит о ваших недостатках, чем о ваших достоинствах.
– Это ни о чем не говорит, – возразил мужчина. – Мне лично просто не повезло.
– Она, конечно, была стерва? – предположила Катерина.
– Нет, она была прекрасным человеком. Теперь она уже снова вышла замуж и счастлива.
– Значит, вы плохой человек?
– И я прекрасный человек. – Мужчина рассмеялся. – Вы знаете, у меня почти нет недостатков.
– А это? – Катерина щелкнула по воротничку своей кофточки.
– Это я люблю, – мужчина снова рассмеялся, – но только вне работы и под хорошую закуску. Я живу на проспекте Вернадского, недалеко Воронцовские пруды. Это прекрасно: сесть под березками…
– А вокруг гуляют дети, – вставила Катерина.
– Ни в коем случае, – заверил мужчина. – Мы выбираем места подальше от детей.
– Да и взрослым на это смотреть не очень приятно, – поморщилась Катерина.
– Ничего не вижу в этом плохого, – не согласился мужчина. – Никаких бутылок и банок мы после себя не оставляем. Просто это наше место. Я вас как-нибудь свезу туда. Мы там собираемся раз в неделю. У меня есть приятель. Он язвенник. Ему нельзя. Так он просто приходит посмотреть и порадоваться за нас. Селедочка иваси, малосольные огурчики, черный хлеб, посыпанный солью…
– Черт возьми, вы так вкусно рассказываете, что мне самой захотелось и хлеба с солью, и селедочки.
– Молодец, – похвалил мужчина. – Ты нашего профсоюза.
– А мы, по-моему, на «ты» еще не переходили.
– Так перейдем, – пообещал мужчина.
Электричка притормозила у московского перрона.
– Счастливо, – попрощалась Катерина и пошла к выходу.
Она уже была на перроне, но мужчины рядом не оказалось. То ли он затерялся в толпе, то ли спешил домой. Катерина пошла медленнее, раздумывая – оглянуться или нет. Ей вдруг захотелось, чтобы он шел рядом. Но его не было. Ну, не повезло, с сожалением подумала Катерина, и тут возле нее остановилось такси.
– Прошу. – Мужчина распахнул дверцу. – Я тебя отвезу на такси.
– С чего бы это? – удивилась Катерина.
– Ты всегда задаешь столько вопросов? С чего, почему, зачем? А просто так. Могу я отвезти понравившуюся мне женщину? У меня есть пять рублей.
– До моего дома хватит, а обратно нет.
– Ты всегда все считаешь?
– Всегда, – подтвердила Катерина.
– Теперь буду считать я, – заверил мужчина. – А как тебя зовут-то?
– Катериной. А тебя?
– Гога.
– Значит, Гога, – и Катерина вздохнула. – Только этого мне и не хватало.
Они доехали до ее дома. Гога вышел, открыл дверцу такси.
– Счастливо, – попрощался Гога.
– Счастливо, – ответила ему Катерина и пошла к своему подъезду. Жаль, что он не спросил номера телефона, подумала она. Но не спрашивать же самой! И она вошла в подъезд.
Все воскресенье Катерина занималась уборкой. Вымыла окна, за лето стекла стали такими, что на это ушла половина дня. Потом она протирала книжные полки, пылесосила, стирала, готовила на целую неделю, включив радиоприемники на кухне и в своей комнате, слушая все подряд: выпуски новостей, концерты, интервью, передовые статьи в обзоре печати, – и постоянно возвращалась мыслями ко вчерашней встрече. Гога запомнился. Ей нравился такой тип московских мужчин, быстрых, разворотливых, бойких на язык. Их характер формировался в московских дворах, которые объединялись в небольшие укрепленные поселения, всегда готовые дать отпор пришельцам с соседних улиц. И даже вырастая, становясь начальниками, они сохраняли дворовую штанистость, умение не уступать по первому требованию. Они закалялись в дворовых и уличных драках. Катерина сразу отличала коренных москвичей среди рабочих: они работали быстрее деревенских, ценили время, скандалили с мастерами и нормировщиками, отстаивали правоту и, если им этого не удавалось, увольнялись, не боясь остаться без работы. Она замечала, что москвичи сторонились деревенских девушек, опасаясь их хватки: такая вцепится – не упустит! Побаивались деревенской расчетливости, запасливости. Большинство москвичей жили по принципу, будет день – будет хлеб.