Один из павильонов выставки, Императорский, сохранился. Он предназначался для отдохновения высочайших особ и стоит, всеми забытый, в районе Стадиона юных пионеров на Ленинградском проспекте. После завершения выставки, в 1885 году, Сергей Тимофеевич Морозов выкупил всю коллекцию изделий народных промыслов. Она легла в основу Кустарного музея, для которого С. У. Соловьев выстроил отдельное здание в Леонтьевском переулке. В начале XX века выставочное пространство получило красное парадное крыльцо в древнерусском стиле.
Наконец-то приобрел постоянное здание Исторический музей, перебравшийся под бочок к Василию Блаженному на Красную площадь. Вероятно, работы значительно «ускорил» Александр III, увидевший неприглядную коробку недостроенного здания и повелевший закончить первичные работы к майским коронационным торжествам 1883 года.
Председателем музея с 1881 по 1905 год был великий князь Сергей Александрович, а его товарищами и фактическими руководителями структуры – А. С. Уваров и И. Е. Забелин. В организационном комитете заседали именитые исследователи В. О. Ключевский, С. М. Соловьев, Д. И. Иловайский. Первые одиннадцать залов повествовали о временах отдаленных, каменном, бронзовом, железном веке и Древней Руси. До 1917 года вновь открытые залы успели довести историю России до XVI века.
В росписи отдельных помещений принимали участие Семирадский, Васнецов, Айвазовский. Генриху Семирадскому заказ сделал лично А. С. Уваров. Чехов проехался катком по полотну Васнецова «Каменный век»: «А его картина, которую он готовит для нашего Исторического музея, до того ужасна, что в могилах ворочаются кости всех живших от начала века до сегодня и волосы седеют даже на половых щетках».
С. А. Толстая в 1904 году вознамерилась передать в музей рукописи супруга: «Отправилась я после этого в Исторический музей к старичку восьмидесяти лет – Забелину. Едва передвигая ноги, вышел ко мне совсем белый старичок с добрыми глазами и румяным лицом. Когда я спросила его, можно ли принять и поместить рукописи Льва Николаевича в Исторический музей, он взял мои руки, начал целовать, приговаривая умильным голосом: «Можно ли? Разумеется, везите их скорей. Какая радость! Голубушка моя, ведь это история!»[130] В начале XX века в музее открыли две специальные комнаты, посвященные Толстому. Несколько ящиков с вещами усопшего мужа передала и вдова Ф. М. Достоевского.
Лекционная аудитория при музее сразу стала центром общественной жизни. В декабре 1901 года писательница Надежда Лухманова вызвала в городе переполох своим выступлением «Причина вечной распри между мужчиной и женщиной». Доктор П. П. Викторов в феврале 1903 года прочел лекцию «Новый взгляд на природу любви и брака». Профессор И. Х. Озеров в марте 1903 года провел чтения «Америка идет на Европу». К. Д. Бальмонт выступил в Историческом музее с речью «Тип Дон-Жуана в мировой литературе», В. Я. Брюсов читал лекции об искусстве. В ноябре 1904 года завсегдатаи лекционной аудитории с нетерпением ждали выступления П. Д. Боборыкина «Русская интеллигенция», ведь именно сам журналист считался изобретателем термина. «Слово «интеллигенция» внесла только в простые умы еще больший сумбур и сделало возможным появление таких определений, как ставшая классической заметка какой-то провинциальной газеты об одном самоубийце: судя по пиджачной паре, – писала газета, – покойный принадлежал к интеллигенции».
Продолжает развиваться сеть городского транспорта. Линии конки, ходившей в то время в Москве, не учитывали радиально-кольцевой структуры города, и в 1883 году городская дума принимает предложение инженера А. Н. Горчакова о строительстве второй сети конно-железных дорог. Свои проекты Горчаков реализовал на иностранные деньги, поэтому общество называли Вторым или «Бельгийским».
В 1885 году москвичи могли проехать по новой линии вдоль Цветного бульвара до Суворовской площади. Тогда же конка стала ходить по Бульварному и Садовому кольцу. Империалы в вагонах Второго общества уходили в прошлое, вагоны были одноярусными и поставлялись с одесских заводов: «Летние вагоны составляют полное подражание таким же вагонам, введенным на конно-железных дорогах в Германии, Бельгии и Франции. Это очень изящные, со сквозными стенками без дверец вагоны, снабженные по обеим сторонам продольными скамейками, заменяющими подножки. В вагоне 5 поперечных скамеек, каждая из которых на 4 пассажира. Скамейки имеют откидные спинки, которые легко приподнимаются. Пассажиры сидят в вагоне лицом вперед, когда же вагону нужно дать задний ход и перевести лошадей на противоположную сторону для обратного движения, спинки у сидений откидываются и вместе с тем вагон получает прежний вид, т. е. пассажиры по-прежнему садятся лицом вперед. В случае, если две скамейки будут заняты знакомыми, стоит только откинуть спинку у одной из скамеек и пассажиры получают возможность сидеть лицом друг к другу».
К началу 1890-х годов Второе общество могло похвастать наличием 11 линий конно-железной дороги. Конкуренция двух транспортных компаний позволяла им заботиться и о подвижном составе, и о персонале, постоянно вводить в строй новые маршруты. Но в 1891 году по настоянию городской думы Первое и Бельгийское общества начали совместную эксплуатацию сети, пассажирам теперь не приходилось покупать отдельный билет на пересадку.
На Швивой горке, где крутой подъем давал о себе знать, планировали построить трамвай на канатной тяге. Конка существовала в городе до начала 1910-х годов. Владельцами принимались некоторые нововведения: «…На двухъярусных вагонах конно-железной дороги Городской управы появились громаднейшие парусиновые зонты, укрепленные на железных прутах. Благодаря этим зонтам, пассажирам есть возможность укрыться как от палящих лучей солнца, так и от дождя».
Доходность постепенно сокращалась: в июле 1904 года конка заработала 182 000 рублей, а в июле 1905 года – 176 000 рублей. Некоторые граждане вели с управлением конно-железных дорог мелочные судебные процессы, о чем в марте 1904 года сообщала «Русь»: «Любопытное дело разбиралось сегодня у мирового судьи. Некто Букильон предъявил иск к городскому управлению о возврате ему 5 коп. за коночный билет, который он не мог использовать, так как конка, вследствие порчи, остановилась. Мировой судья постановил удовлетворить иск и, кроме того, присудил в пользу истца судебных и за ведение дела издержек 15 к.».
В 1882 году москвичи впервые смогли воспользоваться телефоном. Ручная телефонная станция компании Белла появилась на Кузнецком Мосту, абонентами сети стали 26 счастливчиков. В Питере обладателей заветных номеров в тот год было несколько больше, 128. Телефонные аппараты как дань моде и забавную техническую новинку завели в основном промышленники и представители буржуазии – Феррейн, Абрикосов, Филиппов. Несовершенство связи, постоянные обрывы веселили горожан и заставляли воспринимать новое детище прогресса иронично. А. П. Чехов в 1886 году пишет фельетон «У телефона». «Звоню с остервенением, рискуя отломать штучку. В трубке шум, похожий на беготню мышей по бумаге…»
Телефон был достаточно дорогим удовольствием, и поэтому к окончанию срока концессии фирмы Белла, 1901 году, московская сеть насчитывала только три тысячи абонентов. Агенты компании просили за право пользования связью 250 рублей в год. Аналогичная ситуация наблюдалась в Петербурге, Риге, Варшаве и Одессе. Абонентские линии обслуживались досками системы Гилеланда емкостью в 50 номеров каждая. Сорин из чеховской «Чайки», написанной в 1896 году, восклицает: «Конечно, в городе лучше. Сидишь в своем кабинете, лакей никого не впускает без доклада, телефон… на улице извозчики и все…» Фирма Белла не очень-то спешила модернизировать связь – за двадцать лет она только установила коммутаторы шкафного типа и внедрила устройства для защиты от грозы.
В 1883 году важным событием в городской жизни становятся коронационные торжества по случаю восшествия на престол Александра III. 8 мая в Москву прибыла императорская чета, в открытой коляске Александр Александрович и Мария Федоровна отправились в Петровский дворец, где приняли хлеб-соль от представителей московского земства. На обед в этот день подавали раковый суп, дикую козу, заливное из ершей, стручковый горох.
10 мая император с пышной процессией въехал в город. Провластный публицист М. Н. Катков лил потоки елея на правительственную мельницу: «Сколько нежности сказалось в этом движении, которое не передавалось от одного к другому, но свободно и само собою вырывалось из сердец! И при одушевлении, какая благоговейная сдержанность! Порядок охранял главным образом сам народ. Вот характеристический факт, который мы имеем из верного источника: во все продолжение этого дня в Москве был заявлен только один полицейский случай, поимка вора, забравшегося в карман. Нигде никакого буйства, никакой неурядицы, ни одного пьяного»[131].
15 мая Александр III, сидя на троне Михаила Федоровича, возложил себе на голову корону. Хор пел «Многая лета», пушки дали 101 залп, заливались и звенели колокола московских соборов. В три часа императорскую чету ждал обед из 160 блюд, накрытый в Грановитой палате. Вечером началась традиционная иллюминация города, с девятым ударом часов на Спасской башне вспыхнула новогодней елкой колокольня Ивана Великого. Тысячи огней забавляли горожан в Александровском саду. Были иллюминированы фасады богатых домов, присутственных мест, театров. Везде зажигались вензеля, царские орлы, надписи «Боже, царя храни».
Началась череда балов и приемов, 18 мая в Большом театре давали «Жизнь за царя». 21 мая проходили народные гуляния на Ходынском поле. Простые москвичи занимали очередь в пять утра, чтобы получить в заветной палатке кружку с императорским орлом, два пирога, пару фунтов орехов и сладостей. Народ развлекался тем, что лазил на мачты за призами, тешился медом и пивом, но пьяных практически не было – москвичи сами поддерживали порядок.