Петровско-Разумовское с окрестностями входило в первый «дачный пояс» Москвы. Здесь арендовали недвижимость те, кому по делам необходимо было пару раз в неделю наведываться в Москву – врачи, преподаватели, инженеры, молодая российская буржуазия. Некоторые строили не просто летние домики, а полноценные особняки и продолжали в них обитать и в холодное время года. Дачный район вырос очень быстро: в Москве появилась прослойка условного «среднего класса», люди со средствами, недовольные тем, насколько быстро растет население самой столицы.
К дачному району вели в начале XX века сразу несколько путей. Велосипедистам («циклистам») советовали ехать Петербургским шоссе до села Всехсвятского, а там повернуть на Коптево и проселком добираться до конечной цели. Второй вариант – по железной дороге, 8 верст от вокзала. Третий путь – прогуляться по широкой дороге, ведущей из Петровского парка. Старое шоссе было засажено деревьями, с двух сторон начинали тянуться дачи. Эту дорогу называли Старым Разумовским проспектом. Четвертый способ добраться до Петровско-Разумовского представлялся самым приятным – от Страстного бульвара до Бутырской заставы трамваем, а там сесть на знаменитый паровой трамвай, который каждый час неторопливо тащил состав из 3–4 вагонов. «По дороге поезд останавливается на промежуточных станциях, где устроены платформы для удобства дачников, живущих в этих живописных местах», – сообщали путеводители начала прошлого века.
Особенно быстро Петровско-Разумовское развивалось после 1861 года, когда землю бывшего имения у немецкого коммерсанта Шульца выкупило Министерство государственных имуществ. После появления сельскохозяйственной академии улучшилась инфраструктура, в районе построили образцовую ферму, оранжереи и питомники, лес академии разделили на участки и держали в строгом порядке. Дачники потянулись сюда вслед за студентами, и уже к 1900-м годам постоянных домов только в самом селе было около 300 штук. Современники писали: «Эта дачная полоса тянется вплоть до станции Химки».
Среди дачных развлечений советовали поход на ферму, которая покрывала издержки на свое содержание и была устроена на коммерческих началах, и прогулку по тенистому парку за главным зданием академии. Плюсами загородной жизни в Петровско-Разумовском считали наличие аптеки, магазинов, булочных, ежедневный подвоз продуктов от местных крестьян, минусами – сырость почвы и многолюдность. Дачники часто отправлялись на конные прогулки во Владыкино, Коптево и Головинский монастырь. От последнего осталась лишь колокольня в районе современного Кронштадтского бульвара.
За плотиной, которая располагалась в северной части пруда Тимирязевской академии, начинались Петровско-Разумовские Выселки, следующая дачная местность. Первые дома стояли всего лишь в 250 метрах от главного здания современного вуза. «Здесь главная улица, от которой идут в стороны многочисленные переулки, изобилует дачами, садами, а также лавками и ресторанами». Здешние дома были чуть дешевле располагавшихся в самом Петровско-Разумовском, а сообщение с городом оставалось таким же удобным.
Раннесоветские источники отмечают, что Петровско-Разумовское утратило свой дачный характер, большинство домов заселены круглый год, поэтому в поисках комнаты лучше обращаться в соседнее селение Соломенная Сторожка. В Тимирязевском районе еще ощущалось присутствие Москвы, а дальше начиналось полноценное Подмосковье: «Верхние Лихоборы – пыльный, довольно грязный поселок. Дач нет».
Дачи в Останкине тяготели к величавому дворцу Шереметевых, который в начале XX века был открыт для публики. «В парке устроен красивый павильон, предназначенный для летних балов, а также семейных музыкальных и литературных вечеров… В местном небольшом театре дачники-любители дают спектакли. На селе много лавок и аптек. Версте в полутора от Останкина лежит сельцо Свиблово, куда дачники часто устраивают прогулки и пикники». Перловское! 14 верст от Ярославского вокзала, и дачник со степенным семейством погружается в летний мелкобуржуазный рай. «Около самой станции множество красивых и удобных дач, есть также и летний театр, очень красивое здание в мавританском стиле». Чаеторговец В. С. Перлов сдавал дачникам экипажи для конных прогулок. Час удовольствия он оценил в 50 копеек, а за прогулку до Москвы драл целых три рубля. «Кегельбан, биллиарды, гимнастика. Несколько хороших лавок, аптека. По утрам ходят разносчики с провизией из города».
Обширный Сокольнический парк считался продолжением города. Дачи в Сокольниках снимали те, кто не хотел рвать с городской средой даже летом и время от времени наведывался в Москву. Цены – на любой вкус и кошелек. «Собственно дачная местность начинается за танцевальным кругом. На кругу этом часто играет оркестр концертной музыки (духовая и струнная), дачники устраивают танцы, вообще в Сокольниках дачная жизнь очень оживленная и веселая». Владельцы дач в Перово не заламывали цены, поэтому москвичи со скромным достатком с удовольствием проводили лето среди перовских лип и сосен. «Аптека (с продажей кефира), при ней большой, прекрасный сад, открытый для публики. В сосновом перелеске огромное количество грибов, привлекающее любителей этого спорта». Воробьевы горы были овеяны памятью о Наполеоне. Дачи на Воробьевых считались тихими, спокойными, недорогими. От Калужской заставы до Воробьевых гор в начале XX века ходил трамвай. Москвичи ехали сюда, чтобы понаблюдать за гонками яхт-клуба. «У берега устроена пароходная пристань, на горе в самой роще расположились столики и торгуют самоварницы. В местном трактире можно достать подзорную трубу, чтобы лучше полюбоваться чудной панорамой Москвы с ближайшими окрестностями».
Какими средствами располагала дворянская семья начала XX века? Довольно любопытными для реконструкции среднего бюджета представляются приходно-расходные книги семьи Любощинских[168]. Семейство регулярно обзаводилось новинками: в 1904 году приобретаются дорожки из линолеума, в 1906 году оплачивается телефон, встречаются записи о ремонте ватерклозета и биде. В поисках маленьких радостей Любощинские шагнули дальше – в 1905–1908 годах они приобретают сразу несколько фотоаппаратов, а в 1909 году позволили себе граммофон. Медная посуда отправляется в утиль, вместо нее покупают никелированную. С началом войны семья покупает карту Японии за 20 копеек и карту Дальнего Востока за шесть с половиной рублей. Детям шьют матросские костюмчики и дарят книжку о художнике Верещагине. Семья активно занимается благотворительностью – среди мелких пожертвований Любощинских значатся взносы и на детские ясли, и на памятник врачу-гуманисту Ф. Гаазу. Любощинские регулярно ходили в театр, в расходных книгах встречаются отметки о покупке билетов на концерты Собинова и Шаляпина, абонементов в оперу и на симфонические концерты. Зрелищами баловали и прислугу, два-три раза в год отправляя в цирк или театр. О чем говорили в обществе начала 1900-х? Юный Илья Эренбург вспоминает разговоры взрослых, казавшиеся ему предельно скучными: «Говорили… о премьере комедии Зудермана, об открытии Художественного общедоступного театра, о погромах, о письме Толстого, о красноречии адвоката Плевако, который может добиться оправдания самого жестокого убийцы, о фельетонах Дорошевича, высмеивающего «отцов города», о каких-то сумасшедших декадентах, уверяющих, будто существуют «бледные ноги». Эренбург убегал от высоких материй на двор Хамовнического пивзавода, где рабочие по складам читали забавные происшествия из «Московского листка» и цедили прокисшее пиво.
В 1914 году парфюмерная фирма Брокара выпустила «Календарь москвички», где в ироничной форме расписала по месяцам основные события из жизни обеспеченной горожанки, девицы веселой и легкомысленной. Январь представлен встречей Нового года, февраль – катаньем на тройке («Под звон веселых бубенцов Москва царит среди блинов»). В марте типичная москвичка, по мнению художника В. И. Россинского, спешила на Красную площадь, где разворачивался праздник Вербы. В апреле главным светским событием становится День цветка. Благотворители начала XX века устраивали специальные сборы в пользу больных туберкулезом, раздавая на улицах цветки белой ромашки. В 1911 году дамам Петербурга и Москвы удалось собрать почти 150 тысяч рублей. Май для великосветской девицы начинается прогулкой в Петровском парке:
Веселый май… Петровский парк.
На лошади, как Жанна Д’Арк,
Москвичка в амазонке гладкой
Блистает смелою посадкой.
В июне москвичка отправляется на ипподром, где наблюдает за дерби, главным скаковым событием сезона. Июль представлен загородной прогулкой, когда «москвичка в щегольском моторе летит вдоль сел и деревень». В августе обеспеченная девушка балует себя вояжем («Москва на август позабыта. Пред нею Крым… Сапфиры волн…») Осень наступает с новым сезоном покупок:
Сентябрь. Москва. Картина та ж,
Покинут юг чудесно-тихий.
Опять в мечтах – Брокар, Пассаж,
Покупки и счета портнихи.
Октябрь дает старт театральному сезону. На рубеже 1900—1910-х, когда создавался календарь, в МХТ с успехом шли спектакли по произведениям Метерлинка, Ибсена, Гамсуна, Пушкина, Грибоедова, Андреева, Достоевского, Салтыкова-Щедрина.
Рой наших дам, воспетых здесь,
В Художественном театре весь.
В ноябре художник, работавший на Брокара, предписывал москвичкам посетить выставку картин, а в декабре отправиться на бал. Пусть и несколько поверхностный, «Календарь москвички», тем не менее, дает понятие о ритме жизни столетней давности.
Что можно было подарить москвичке в начале XX века? Вопрос занятный. Начнем с граммофона! Возможность слушать любимых артистов, не выходя из дома, россияне очень ценили. Первые фабрики по производству пластинок появились в Российской империи в 1902 году, а уже к 1915 году «выдавали» по 20 миллионов пластинок в год. Во время Великого поста любые увеселения прекращались, поэтому самым горячим временем для звукорежиссеров XX века было время накануне Пасхи, когда выходили в свет новые «релизы». Россияне любили Изу Кремер, Анастасию Вяльцеву, Надежду Плевицкую, Михаила Вавича, Владимира Сабинина, Юрия Морфесси. В дачных местечках крутили «Белой акации гроздья душистые». На телегу граммофон погрузишь, но на пикник, пожалуй, не возьмешь – он весил не меньше 5–6 килограммов. В 1916 году историк Михаил Богословский слушал на пластинках напевы, посвященные Страстной неделе. Разброс цен на граммофоны был довольно велик, от 30 до 150 рублей. Среднему рабочему нужно было голодать целый месяц, чтобы купить своей «зазнобушке» самый простецкий граммофон. По этой причине инструмент прежде всего стал украшением гостиной семьи среднего класса.