Не дремали и кондитерские короли. «Дымят трубы конфетных фабрик: сотни вагонов тонкой муки, «конфетной», высыпят на Москву, в бисквитах, в ящиках чайного печенья. «Соленые рыбки», – дутики, – отличнейшая заедка к пиву, новость, – попали в точку: Эйнем побивает Абрикосова, будет с тебя и мармаладу! Старая фирма, русская, вековая, не сдается, бьет марципанной славой, мастерским художеством натюрморт: блюдами отбивных котлет, розовой ветчиной с горошком, блинами в стопке, – политыми икрой зернистой… все из тертого миндаля на сахаре, из «марципана», в ярко-живой окраске, чудный обман глазам, – лопнет витрина от народа. Мало? Так вот, добавлю: «звездная карамель» – святочно-рождественская новость! Эйнем – святочно-рождественский подарок: высокую крем-брюле, с вифлеемской звездой над серпиком», – писал Иван Шмелев.
Жизнь простого москвича на рубеже XIX–XX веков отнюдь не назовешь сахарной, и поэтому каждый в меру своих сил старался подсластить ее лакомствами. «Вчера на фабрике Эйнем на Софийской набережной мещанин Александр Баранов, 27 лет, работая в карамельном отделении, стал лакомиться эфирной эссенцией… и выпив ее, впал в бессознательное состояние», – писала газета «Московский листок» в феврале 1902 года. Кондитерская индустрия в дореволюционной столице была поставлена на широкую ногу. Сейчас в витринах краеведческих музеев мы любуемся изящными коробочками и жестянками из-под конфет, восхищаемся, щелкая языком. К оформлению упаковки в России подходили творчески, привлекая для этих целей лучших мастеров и художников.
Шоколад – продукт заморский, и многие московские кондитеры-промышленники происходили из обрусевших иностранцев. Иногда и русские маскировались под зарубежных гостей. На кондитерскую Григория Елисеева работал нижегородский кустарь Федор Ландрин, делал для него хитрые двуцветные конфеты: одна половинка отливает белизной, а другая, наоборот, «краснеет». Федя понял, что сподручнее и выгодней продавать конфеты по одной штуке, нежели работать на крупного коммерсанта, и стал носить свой лоток к гимназисткам во время большого обеденного перерыва. Юные барышни быстро привыкли к цветным монпансье, покупали их охотно и даже созывали подруг: «Ландрин пришел!» «Стали эти конфеты называть «ландрин». Слово показалось заграничное, что и надо для торговли – ландрин да ландрин! А сам-то он – новгородский мужик и фамилию свою получил от речки Ландры, на которой его деревня стоит». Предприимчивый Федя даже имя сменил, стал Георгом Ландриным. Магазин его фирмы в начале XX века стоял на углу Большой Лубянки и Кузнецкого Моста. Место бойкое, проходное, удачное. Даже после революции леденцы-монпансье называли привычным звучным словом «ландрин».
Основательно поставил свое дело Алексей Иванович Абрикосов, наследник разорившейся династии. Он, как и многие промышленники, происходил из крестьян. Русские купцы и коммерсанты не стыдились своего плебейского происхождения: они начали познавать жизнь с самых низов. В США после популярного лозунга появился термин «self-made man». В Российской империи выходцев из народной среды уважительно называли «самородками». Миллионер Василий Кокорев, намекая на свое низкое происхождение, демонстрировал людям лапоть из чистого золота: видишь, мол, был я лапоть лаптем, да в люди выбился. Няня подарила Алеше Абрикосову 500 рублей стартового капитала, и один из тех целковых промышленник хранил всю жизнь в качестве дорогого талисмана.
В 1879 году Абрикосов приобрел земельный участок в районе Красносельской улицы, и к началу XX века в окрестностях Сокольников вырос внушительный фабричный городок. Директорский дом, возведенный в 1905 году архитекторами Б. Н. Шнаубертом и А. М. Калмыковым, до сих пор привлекает внимание прохожих. Чтобы не зависеть от поставщиков, Алексей Иванович заводит собственные предприятия по производству сахара. Наследниками Абрикосова стали два старших сына, потом к ним присоединились еще трое братьев.
Типичное семейное предприятие ширилось и разрасталось. На «Товарищество А. И. Абрикосова Сыновей» работало 1900 человек, в год выпускалось до 4000 тонн сладкой продукции. Компаньоны старались строго следить, чтобы рабочие не пьянствовали, выдавали им к обеду вино, дабы упредить употребление крепких напитков. Работникам позволяли выкупать продукцию фабрики по цене в 10 раз ниже рыночной. Абрикосовы выпускали до 750 товарных наименований – арбузы, сливы, вишни в шоколаде, коврижки, халва, яблочная и рябиновая пастила. В 1898 году А. И. Абрикосов становится поставщиком Императорского двора. Это почетное звание присваивалось два раза в год, на Пасху и на Рождество, по заявкам самих промышленников. Свод Законов Российской империи гласил: «Звание придворного поставщика даруется лишь тем лицам, которые поставляют предметы для Высочайшего двора на значительную сумму, исполняли какие-либо работы по Императорскому Двору в течение 8—10 лет, и не может переходить по наследству». Вскоре Абрикосов получил право размещать на продукции российский герб. Такая привилегия была дарована «шоколадному королю» «…за превосходное качество глазированных фруктов, которые фирма первая в России стала приготовлять в Крыму из местных фруктов и вытеснять привозимые из-за границы, за огромные размеры производства и за долголетнее существование фирмы». Прибыль товарищества Абрикосовых приближалась к полутора миллионам рублей в год.
Коммерческий успех дополнялся семейным счастьем. Жена Агриппина Ивановна подарила старшему Абрикосову 22 ребенка – 10 мальчиков и 12 девочек. Со своей супругой кондитер справил «золотую» свадьбу, на которую съехались больше 100 близких родственников!
Другой делец, Фердинанд Теодор фон Эйнем, разменял Пруссию на Россию в конце 1840-х годов. На первых порах немец занялся производством кускового сахара-рафинада, но чуть позже начал более прибыльное дело. Ему оказал помощь итальянец Педотти, владелец кондитерской на Тверской, которую П. В. Сытин называл лучшей в городе. Эйнем, выражаясь современным языком, приобрел у Педотти «франшизу» на открытие торговой точки – на вывеске красовалась надпись не «Эйнем», а «Педотти». В годы Крымской войны Фердинанд поставлял в русскую армию варенье и сиропы.
Начинающий кондитер нашел достойного компаньона, Юлиуса Фердинанда Гейса. Эйнем получал 60 % прибылей предприятия, а Гейс 40 %. Первая фабрика друзей стояла на Софийской набережной. С тех пор над Замоскворечьем витает густой запах шоколада и карамели. Из Англии были выписаны новейшие машины. В 1880–1890 годы предприятие значительно расширяется, возводятся новые краснокирпичные корпуса. Эйнем умирает в Берлине в 1876 году, он завещает похоронить себя в Москве, в городе, который принес ему коммерческий успех.
Делами фабрики отныне заправляет Юлиус Гейс, он не стал менять название из-за широкой популярности марки. Даже после переименования в 1922 году кондитерского флагмана в «Красный Октябрь» на этикетках всегда указывали: «Бывш. Эйнем». Правда, за название пришлось бороться – торговую марку «Эйнем» стал использовать И. И. Перевощиков. Он отражал атаки обратившегося в суд Гейса: мол, работал когда-то на фабрике приказчиком, прекрасно знаком с технологией производства.
Товарищество «Эйнем» очень долго скупало земельные участки на Болотном острове, на протяжении 25 лет. Здесь происходило своеобразное «собирание» земель. Большинство корпусов нынешней краснокирпичной фабрики строилось Александром Михайловичем Калмыковым. Наш город не соткан из гармонии неба и воды, как северная столица, но на «Красном Октябре» ощущения совершенно петербургские из-за детища Фердинанда Теодора фон Эйнема.
Понимая, что не все могут себе позволить достаточно дорогой шоколад, владельцы фабрики устанавливали в Москве специальные автоматы по продаже маленьких шоколадок. Шестилетний карапуз опускал в щель 10 копеек, нажимал на рычаг и получал сладкую награду. Именно «Эйнем» стал выпускать грозные плакаты – мальчик, вооруженный битой, защищает свой шоколадный трофей и потешается:
Добыл я плитку шоколада,
И мне товарища не надо.
Пред всеми говорю людьми:
«Съем всю. А ну-ка отними!»
Вся московская реклама рубежа XIX–XX веков, истошно кричащая, броская, вызывала желание встать с дивана и немедленно отправиться в магазин, если, конечно, доход позволял:
Хорошо зимою утром не спеша с постели встать,
С аппетитом выпить кофе и газету почитать.
Свежий лист большой газеты раскрывается – и вам
Любопытно погрузиться в чтенье разных телеграмм…
Что – печенье есть Эйнема, и – есть Шустова коньяк,
И у Мюра-Мерилиза много-много всяких благ.
Коробочки из-под печенья и конфет десятилетиями хранились в семьях. Мальчишки использовали жестянки для хранения своих нехитрых богатств. «…Там, кроме плитки шоколада и нескольких соленых галетиков «Капитэн», лежала главная его драгоценность: копилка, сделанная из жестянки «Какао Эйнем». Там хранились деньги, которые Павлик собирал на покупку велосипеда. Денег было уже довольно много: копеек тридцать восемь – тридцать девять», – отмечал Валентин Катаев в повести «Белеет парус одинокий».
Фабриканты использовали и любовь к братьям нашим меньшим, один из рекламных плакатов изображал щенка возле дымящейся чашки: «Мой хозяин пьет только кофе «Эйнем». Впрочем, мелкие промахи случались и у крупного фабриканта. «Московский листок» в сентябре 1901 года выпускает заметку «Шоколад с сюрпризом»: «Крестьянин Корягин купил в чайно-колониальном магазине купца И. Я. Чернова, на Большой Пресненской улице, палку шоколада фабрики «Эйнем» и, разломав ее, нашел в шоколаде живого червяка. Свою покупку Корягин представил в участок». Кое-кто мог бесплатно полакомиться продукцией фабрики после грандиозного наводнения 1908 года: «Вчера по реке плыло много ящиков. Говорят, что эти ящики выброшены из подвалов фабрики Эйнем, близ Бабьегородской плотины. Они были полны пряниками и печеньем. Все это было залито и размокло». В 1913 году фабрика получает долгожданный статус поставщика Императорского двора.