В 1902 году жителей города спрашивали о роде занятий. Медицинской деятельностью занимались 10,5 тысячи человек, юридической – 2,2 тысячи. Общественную безопасность обеспечивали 25,7 тысячи жителей, «в науке, литературе и искусствах» подвизались 6,7 тысячи человек, «в зрелищах и спорте» – 1,2 тысячи. Армия домашней прислуги насчитывала 78,7 тысячи человек. Безработными назвались 18,1 тысячи человек, «несамодеятельными» – 253 тысячи.
Переписчики («счетчики», как их называли в начале XX века) интересовались и родным языком жителей Москвы. 1 миллион 39 тысяч человек назвали русский, 1495 человек – украинский, 131 человек – белорусский. Польский в качестве родного языка использовали 10,5 тысячи человек, немецкий – 17,6 тысячи, армянский – 1,6 тысячи, французский – 2,7 тысячи, английский – 789 человек. Меньше всего в Москве оказалось жителей, считавших родным испанский и португальский (11 человек), осетинский (40 человек), румынский (127 человек), голландский (23 человека)[177].
Свои молельные места в городе имели представители самых разных конфессий – иудеи, католики, представители реформатских течений, протестанты. В 1905 году на Ивановской горке справили новоселье лютеране. Старое здание храма, приведенного в порядок в 1819 году, постепенно ветшает и не вмещает огромного количества прихожан – их число приближается в начале XX века к 17 тысячам, растут и формируются диаспоры выходцев из прибалтийских стран.
Лютеранская община приглашает для строительства новой кирхи архитектора Виктора Коссова. Интересно, что Коссов занял лишь второе место на конкурсе проектов, первую премию предпочли отдать архитектору В. Валькоту. Но история строительного процесса рубежа XIX–XX веков пестрит историями, когда после проведения конкурса подряд на строительство предпочитали отдавать далеко не «звездам» архитектуры, занявшим призовые места. В строительстве кирхи отметился и Артур Лолейт, «рыцарь железобетона», много работавший с новым материалом и писавший научные работы о сводах Монье. Чуть раньше, в 1890-е годы, Ф. Шехтель выстроил во дворе церкви капеллу для отпевания умерших. Один из ярусов шпиля украсили часами, которые в советское время попали на здание ФСБ на Лубянской площади. Сам шпиль был «срезан» в конце 1950-х годов и восстановлен лишь в 2010 году.
В начале XX столетия в Москве насчитывалось порядка 17 тысяч лютеран (из них около 14 тысяч этнических немцев). Богослужения в церкви Петра и Павла проходили на немецком, эстонском и латышском языках. В начале XX века в церковном совете кирхи числились очень богатый промышленник Андреас Кноп и нотоиздатель Карл Гутхейль. Их особняки располагались совсем рядом, в Колпачном переулке (церковный двор сохранил московскую традицию пересекать пространство, не пользуясь переулками, и сейчас из Старосадского легко попасть в Колпачный). Сохранялись и музыкальные традиции – в 1913 году в храме исполняли рахманиновские «Колокола», а в 1918 году здесь слушали «Реквием» Моцарта.
Одним из самых авторитетных жителей Москвы в конце XIX – начале XX века был пастор Дикгоф, долго служивший в храме Петра и Павла. Он стяжал славу доктора Гааза, занимался работой с детьми-инвалидами. Умирая, он составил стихотворное завещание, названное в газетах «оригинальным».
Я устал, иду к покою,
Отче, очи мне закрой,
И с любовью над главою
Будь хранитель верный мой.
И всю жизнь без сомнения
Я виновен пред Тобою,
Дай мне всех грехов прощенье,
Телу – сон, душе – покой.
В Москве всегда терпимо относились к представителям других религий и национальностей. Крупные погромы в отношении «иных» здесь произошли только единожды, в мае 1915 года. В пределах Ивановской горки, несмотря на ее «великоросский» характер, располагается лютеранская кирха, молитвенный дом евангельских христиан и баптистов, синагога.
История последней тесно связана с повседневной жизнью еврейской общины. В середине XIX века московские евреи условно делились на «курляндцев», богатых выходцев из Прибалтики, искупавших незнание Торы и Талмуда европейскими манерами и этикетом, и бедных переселенцев из Украины и Белоруссии.
Община компактно проживала в пределах своеобразного «гетто», находившегося в районе Глебовского подворья и ныне исчезнувших переулков Зарядья. Великие реформы Александра II всколыхнули экономическую жизнь, население стало более мобильным. Евреи, в основном ювелиры, часовщики, меховых дел мастера, активно переселялись в Москву, кое-кто начинал переходить в купеческое сословие. Возникла нужда в обустройстве молитвенного дома. На рубеже 1860—1870-х годов московские евреи взяли в аренду дом Рыженкова в Спасоглинищевском переулке. В качестве раввина пригласили талантливого проповедника и знатока еврейских священных текстов З. Минора. Лев Толстой брал у него уроки древнееврейского языка, мог часами разговаривать с Минором на религиозные темы.
Минор ходатайствовал перед городскими властями об открытии училища грамотности «Талмуд-Тора». За 8 лет через школу прошли 530 учеников. В 1880 году при молельном доме открывается ремесленное училище. Община просит императора впредь именовать учебное заведение Александровским. Царь великодушно разрешает. Чуть позже эпоха правления Александра II будет восприниматься московскими евреями как «золотое время», ведь впереди им предстояло немало испытаний. В 1871 году в Москве было около 5–7 тысяч евреев, а в начале 1880-х годов уже 15–16 тысяч.
При Александре III политика властей в области еврейского вопроса значительно ужесточается. Раввин Минор пытался всячески утешить своих единоверцев: «Нашим же единоверцам мы можем напомнить в утешение, что Россия не Испания и что на ее престоле сидят не Фердинанды Католики и Изабеллы Кастильские, а Александры и Марии, и поэтому пусть не думают о каких-то эмиграциях, способных только навлечь беду на весь наш народ, пусть не забывают, что Россия была и останется нашей родиной назло всем нашим противникам». Вопреки его словам на рубеже XIX–XX веков еврейская эмиграция в Западную Европу и США стала весьма заметным явлением.
В 1880-е годы в Москве служили уже три раввина, открывались новые молельни, но единого религиозного центра пока еще не было. Александровское ремесленное училище и молитвенный дом располагались в доме № 12 по Спасоглинищевскому переулку, а в 1886 году Московское еврейское общество приобрело соседний участок № 10 для возведения величественной синагоги.
На рубеже XIX–XX веков в иудейских заведениях Восточной Европы распространился особый тип канторского пения. Хаззан – член общины, читающий духовные тексты нараспев, – сопровождал свою молитву небольшим ансамблем певцов, обычно до десяти человек. Служба выходила духоподъемной и мелодичной. Со временем синагоги, в которых хор дополнял пение кантора, стали называть «хоральными». Здание строилось по проекту зодчих С. Эйбушица и С. Родионова, оно было готово к началу 1891 года, но уже в первое десятилетие своего существования синагога лишилась купола.
Городская легенда возводит это решение к историческому конфузу. Московский генерал-губернатор, великий князь Сергей Александрович страдал близорукостью и случайно вместо православного храма перекрестился на синагогу. Религиозному ритуалу хозяина города придали большое значение и решили снести купол от греха подальше. Народная молва совмещает 1890-е годы со временем ожесточения «еврейского вопроса» и наступлением реакции.
Дело в том, что при генерал-губернаторе В. А. Долгорукове московские евреи чувствовали себя относительно спокойно. Долгоруков являл собой образ старого русского вельможи чуть ли не из XVIII века, для которого первичными были спокойствие и тишь во вверенных владениях. Полиция активно брала взятки, городские власти смотрели на еврейскую общину как на источник обогащения.
Долгоруков активно общался с еврейским предпринимателем и меценатом Лазарем Поляковым, который, вероятно, охотно ссужал старика деньгами. Поляков как раз содействовал приобретению участка в Спасоглинищевском переулке. В 1890-е этот неординарный горожанин стал генеральным консулом Российской империи в Персии. За свою обширную деятельность Л. С. Поляков в 1897 году становится потомственным дворянином и получает возможность носить генеральский мундир.
Недруги Долгорукова понимали, что старик давно потерял хватку, и начали активно работать над созданием негативного образа московского генерал-губернатора. Ходили слухи, что в Москве всем давно уже заправляют еврейские банкиры и купцы. Александр III как-то спросил у Долгорукова на одной из аудиенций: «Скажите, кто в Москве генерал-губернатор – вы или Поляков?» Связь с Лазарем Соломоновичем только ускорила отставку бывшего «хозяина» Москвы, который так ярко выведен Борисом Акуниным на страницах «фандорианы».
Новый властитель города, Сергей Александрович, «ускорил» решение еврейского вопроса. За короткий срок из Москвы выселили около 20 000 евреев. Доходило до циничного: «Так, например, пристава Басманной и Тверской частей задались определенной целью устроить у себя «химически чистый» участок, т. е. в котором не было бы ни одного еврея, даже из категории тех, которых и Власовский не выселял. Оба они приглашали к себе врачей, юристов и прочих евреев и предлагали им переехать в другой участок, прямо заявляя, что они не хотят иметь у себя в участке евреев».
Новый 1892-й год раввин Минор встречал практически в одиночестве, синагога опустела. Минор печально сказал: «Давайте горячо помолимся о том, чтобы скорее исчезла с лица земли «власть зла». Впоследствии Минора выслали из Москвы, и с 1893 по 1924 год главным раввином города был И. Я. Мазэ, человек грамотный, «…глубокий знаток Библии, Талмуда, Каббалы и многих иных книг еврейской письменности».
В июле 1892 года местные полицейские не разрешили открыть синагогу даже для венчания. На протяжении следующих 14 лет московские евреи тщетно пытались завладеть своим сакральным пространством, на которое было истрачено около 200 000 рублей. Синагога распахнула свои двери только в 1906 году, когда официальные границы веротерпимости в империи несколько расширились.