Сюда приезжали целыми семьями. И. С. Шмелеву среди товаров запомнился горох (желтый и розовый), ягоды для пирогов («самопервеющая» клюква, черника, морошка, брусника), капуста, морковь, редька. «А вот и огурцами потянуло, крепким и свежим духом, укропным, хренным. Играют золотые огурцы в рассоле, пляшут. Вылавливают их ковшами, с палками укропа, с листом смородинным, с дубовым, с хренком». Рынок позволял москвичам относительно безбедно и вкусно провести сорок дней Великого поста. Не читайте шмелевское «Лето Господне» на голодный желудок!
Старую Москву нельзя представить без Птичьего рынка. В описываемые нами годы он находился на Трубе. В Москве существовала обширная «тусовка» любителей певчих пташек, и цена на обученную канарейку достигала многих десятков рублей. Часто неопытную птицу отдавали в «научение» в чужую семью. Две клетки ставились рядом, и «ученица» старательно подражала чужим трелям. «Около птиц толкутся, шлепая по грязи, гимназисты, мастеровые, молодые люди в модных пальто, любители в донельзя поношенных шапках, в подсученных, истрепанных, точно мышами изъеденных брюках. Юнцам и мастеровым продают самок за самцов, молодых за старых… Они мало смыслят в птицах. Зато любителя не обманешь. Любитель издали видит и понимает птицу», – писал А. П. Чехов. На Трубе иногда покупали даже лягушек в банках! А цель простая – предсказание погоды.
Грибной рынок – главное место, где москвичи закупались накануне Великого Поста
Трудно поверить, но в окрестностях Арбата, где сейчас мчатся сплошными потоками автомобили, сходятся магистрали и возвышаются многоэтажные дома, вплоть до 1920-х годов существовал крупный московский рынок. Он упоминался еще в документах XVII века и занимал пространство от Смоленской площади до Проточного переулка.
Торговля особенно развернулась после 1820-х годов, когда были снесены остатки средневековых земляных укреплений по линии Садового кольца. Рынок постепенно обрастал капитальными строениями – на старых фотографиях мелькают каменные лавки, трактиры, особнячки. Специализации как таковой у Смоленского рынка не было, но некоторые источники называют его «пушным». С удовольствием сюда заглядывали и знатоки книги. Букинист А. Астапов вспоминал: «Смоленский рынок был лучшим местом для букиниста, потому что рынок этот прилегает к местности, населенной в то время по преимуществу аристократией, помещиками и другими состоятельными людьми… На Смоленском навещали книжников люди денежные и знатные…» Патриархальные картины уходящей Москвы рисовал Владислав Ходасевич, сочинивший в 1916 году стихотворение «Смоленский рынок»:
Смоленский рынок
Перехожу.
Полёт снежинок
Слежу, слежу…
О, лёт снежинок,
Остановись!
Преобразись,
Смоленский рынок!
Покупать продукты здесь следовало с осторожностью – в 1911 году у местных торговцев взяли образцы сливочного масла. «Анализом обнаружена во всех пробах примесь кокосового масла и анилиновой краски», – гласил отчет санитарного врача. «На Смоленском рынке есть торговка, имеющая лавку с красным товаром. По отпоре лавки она выносит себе седалище, ставит его близ деверей, садится на оное, занимая чуть не половину тротуара, и всех мимоидущих зазывает в лавку, многих хватает за рукав или за полу. Хорошо бы пресечь сие заманивание», – сокрушалась пресса в 1903 году. «Красным товаром» тогда называли сукно и мануфактуру.
Продавец-лоточник
Внушительная торговая площадь хоть и находилась на окраине старинной Немецкой слободы, но к ее первопроходцам никакого отношения не имела. Рынок возник в 1790-х годах, когда значительная часть московских иностранцев обрусела или переехала в центр города. На Немецком рынке торговали дровами, сеном и продуктами. Еще он был известен своими питейными заведениями – так, улица Ладожская получила название по питейному дому «Ладога», а в 1860-е годы московские криминальные авторитеты гуляли в трактире «Амстердам». Москвичи не могли запомнить голландского города и говорили «Страдамент». Хозяин трактира, Никита Герасимович Соколов, имел обширные связи в полиции. На рынке постоянно задерживали картежников и прочий азартный люд. Для борьбы с пьянством и бездельем члены московского попечительства о народной трезвости открыли здесь Народный дом.
Искусствовед Сергей Дурылин писал, что на Немецком рынке фламандские художники нашли бы великолепные сюжеты для натюрмортов: «Взять хоть бы мясные лавки. Холодные, насквозь пропитанные морозом, мрачные, с огромными чурбанами для разрубки туш, напоминавшими кровавые плахи для казни преступников, лавки эти были набиты всякими мясами до тесноты. Иссиня-красные туши – бычьи, свиные, бараньи – вздымались от полу до потолка. К потолку же были привешены, распустив крылья, тетерева, глухари, куропатки, рябчики. На полках по стенам, как на тесных нарах в ночлежном доме, лежали гуси, индейки, утки, куры. Рыбные лавки на Немецком рынке были особая статья. Многопудовые осетры с острейшими, как иглы, носами; грузные, не в подъем одному человеку, белуги; розово-желтые семги, каких не увидишь и в Архангельске, на их родине, занимали здесь то место, которое в мясных лавках принадлежало бычьим и свиным тушам. Судаки, караси и лещи «пылкого заморозу» соответствовали здесь крупной птице – гусям и индейкам: эти еще были на виду и на счету, а весь прочий рыбий народ был без счету, им были набиты огромные многопудовые плетенки и короба из щепы, стоявшие на полу».
Торговались здесь безжалостно, на отдельные товары клиент мог сбить цену в три-четыре раза. Местные жители никогда не покупали картофель, морковь и зелень в лавках, за свежайшей продукцией отправлялись на Немецкий рынок, где с возов торговали подмосковные огородники. Рынок продолжал работать вплоть до 1970-х годов, колхозники привозили сюда дары средней полосы России. Сейчас от Немецкого рынка осталось несколько старинных двухэтажных домов с лавками, расположенных в районе улицы Фридриха Энгельса.
Во второй половине XIX века московский «толчок» располагался у Китайгородской стены, между Никольской и Ильинской, возле церкви Иоанна Богослова. Он существовал до 1890-х годов. Вокруг Новой площади сосредоточилась мелочная торговля, на «толкучку» приходили за рубашками, сапогами, кастрюлями, домашней утварью. Вдоль стены Китай-города были сосредоточены лавки по скупке краденого. Окрестности Новой площади славились и своей дешевой едой. Торговки сидели на огромных корчажках с гречневой кашей, картошкой, требухой, «бульонкой» и отпускали еду по первому требованию покупателей. Бойко расходились пирожки с начинкой из мясных остатков, кислое молоко. На «толкучке» предлагали даже жареных голубей. Рынок здесь шумел с 1786 года, а на заре XX века мелочную торговлю перенесли ближе к Яузе. Район Китай-города стал обустраиваться крупными банковскими зданиями, доходными домами, конторскими комплексами. Буржуазия не хотела видеть под своими окнами нищую московскую толпу.
Но хозяйство мегаполиса стремительно модернизировалось. Кардинально улучшил снабжение города питьевой водой новый гидроузел, выстроенный в окрестностях села Рублева к 1903 году.
Работами руководил талантливый инженер Николай Зимин, успешно расширивший в свое время мощности водопровода возле Мытищ. Зимина командировали в страны Западной Европы и США, дабы изучить зарубежный опыт. Инженер с 1895 года предупреждал городские власти, что старой системы водных нитей может не хватить, что миллионный город может снабжать себя только таким мощным источником, как москворецкая вода.
Технических специалистов поддержал В. М. Голицын. Зимин оказался прав. Через полтора десятка лет после открытия Рублевская водопроводная станция давала уже 11 миллионов ведер воды в сутки, а мытищинский водопровод еле-еле выдаивал из себя 2,5 миллиона. Московские власти просили Петербург запретить строительство фабрик ниже 25 верст по реке от Рублевской станции, но С. Ю. Витте посчитал подобные замыслы посягательством на развитие российской промышленности. Пришлось мириться с расположением в черте города гигантов индустрии.
Вода из Москвы-реки поступала в гигантский приемник, вмещавший 14 миллионов ведер жидкости, затем переходила в отстойники, где избавлялась от тяжелых примесей. Следующий этап включал прохождение фильтров английского производства и закачивание в резервуары, расположенные на Воробьевых горах. Фильтры заряжались песком. Детская энциклопедия, изданная Сытиным в 1914 году, сообщала: «Воробьевы горы стоят выше самого высокого здания в Москве. Поэтому трубами разного диаметра из водосборного резервуара вода устремляется вниз и идет по улицам и переулкам. Домовладельцы отводят ее трубами в свои дома. Если бы все трубы городской водопроводной сети уложить по прямой линии, то они заняли бы 503 версты».
Правда, Зимин предупреждал о ненадежности английской системы фильтрации, которая слабо справлялась с паводковыми ситуациями, и предлагал внедрить американскую. Это произошло только в 1906 году. «Во время весеннего разлива и от обильных дождей вода в Москве-реке сильно взмучивается и содержит в себе настолько мелкие глинистые частицы, что их фильтр не может задержать. Тогда воду очищают посредством коагулирования. Для этого используется глинозем (сернокислый алюминий). Глинозем в известной дозе в растворенном виде посредством специальных приспособлений разбрызгивается в водовод близ отстойника и створаживает муть. Муть эта, а также и бактерии, собираются в хлопья и падают на дно отстойника».
Лабораторией по исследованию воды заведовал ученый мирового уровня, доктор химических наук С. А. Озеров. В Москву приезжали перенимать опыт европейские делегации. Вкусная москворецкая вода объясняла необыкновенную пышность столичных кондитерских изделий. Булочникам Филипповым неоднократно предлагали перенести производство в Петербург, на что получали отрицательный ответ: мол, вода из Невы не годится.
В 1913 году появилась новая очередь водопровода, снабжавшая влагой окрестности Дорогомиловской заставы. «Работы производятся при посредстве паровой землечерпалки «Зинаиды», которая вынимает в рабочий день более 100 кубов земли со дна. Канава будет иметь глубину более 7 аршин, а ширину 5 сажень. Такой широкой и глубокой она делается для того, чтобы ее до конца прорытия не занесло з