28 августа на Ходынском поле состоялся грандиозный парад, продолжавшийся около четырех часов. 30 августа горожане молились на Красной площади «в память избавления Москвы от двунадесяти языков»[196]. В Историческом музее в сентябре 1912 года открыли грандиозную выставку. За полгода работы ее посетили 42 тысячи человек.
1913-й в советской традиции считался самым благополучным годом Российской империи. Праздничные мероприятия в честь 300-летия дома Романовых стали лейтмотивом всех 365 дней года. Кострома – колыбель династии, Нижний Новгород – место, откуда вышла сила на помощь изнемогающей России. Москва – самодостаточный центр державы, тихая гавань для Михаила Федоровича и Алексея Михайловича.
В Александровском саду установят скромный обелиск в память о важном юбилее. На памятнике красовались Георгий Победоносец и грифон, символ бояр Романовых. Пояс бульваров вокруг стен Кремля отныне стали именовать Романовским. Через пять лет на грани обелиска нанесут фамилии революционных мыслителей. Министерство двора размышляло о том, чтобы выкупить под музей династии дом Игумнова на Большой Якиманке. «…Дом этот выстроен в чисто русском стиле, все комнаты выдержаны в старинных рисунках архитектуры, в доме еще никто не жил; некоторые покои здания – точный сколок прежних русских дворцовых горниц».
Коммерческие дельцы откликнулись на юбилей династии и выпускали самые разнообразные товары. По рукам ходили платки с портретом царя. Правда, цензура указала, «чтобы размер сих платков не подходил к платкам носовым»[197]. Праздничные рубли с изображением Николая II расходились по 5 рублей за монету. 1 января 1913 года выпустили серию почтовых марок с изображениями царей. Традиционалисты сразу заметили неладное, консервативно настроенные почтальоны отказывались такие марки погашать. Оскорбление лика государя, как-никак! Священники негодовали: «…Сии Царские портреты пачкаются почтовым штемпелем, как будто ради вящего над нами поругания». Да и цена в две копейки рядом с портретом венценосной особы отнюдь не добавляла правящей династии популярности.
Министр финансов В. Н. Коковцов предчувствовал неладное: «Праздничные дни пролетали быстро, не оставив после себя заметного следа. Внешне, конечно, все было чинно и торжественно, но, по существу, у меня осталось какое-то чувство пустоты. Не то вообще было мало действительного подъема, не то в самом мне был сознательный страх за близкое будущее, и повседневные заботы о том, что готовит нам наступающий день, и как удастся предотвратить мировую катастрофу, поглощали все мое внимание»[198].
Газеты превозносили императора на все лады, изобретая все новые эпитеты: «Триста лет ушло на то, чтобы из разоренного смутой, забытого Богом черного края нищих создалась великодержавная Россия наших дней. И сегодня Москва, сердце и начало великодержавной России, как и триста лет назад, приветствует своего Государя, полная надежд и упований на великое будущее, на дальнейшее процветание страны». Череда ура-патриотических юбилеев проникла и в литературу, где среди десятков однообразных верноподданнических стихов попадались любопытные:
Сегодня Володя лениво вставал,
Чудесный свой сон он опять вызывал,
Картинки истории русской земли
В душе его прочно вчера залегли.
Красивую книгу папаша привез,
В пунцовой обложке, с тисненьем из роз.
«О царстве Романовых», папа сказал,
И с сыном ее целый вечер читал[199].
Интересно, что на государственный праздник отреагировала и молодая киноиндустрия России – сразу две конкурирующие фирмы, Ханжонкова и Дранкова, сняли свои исторические картины к юбилею. Правда, обе ленты грешат ошибками и неточностями. Так, Михаил Федорович и у Дранкова, и у Ханжонкова въезжает в Москву зимой, хотя дело происходило в мае 1613 года. Строгое соответствие костюмов эпохе никто не проверял, для одной из сцен режиссеры взяли напрокат одежды из оперы «Юдифь»! Чтобы максимально приблизить XVII век, «киношники» попросили остановить движение трамваев на Красной площади.
Однако десяткам помпезных парадов и пышных банкетов приходит конец. За пару недель до начала Первой мировой Москва оплакивала десятилетнюю годовщину смерти Чехова. К Новодевичьему монастырю приходили и крестьяне Симбирской губернии, и интеллигенты. Заглянула даже группа японцев, специально преодолевших тысячи километров! «Чеховская литература сейчас у японцев в большом фаворе. На ломаном русском языке японцы расспрашивали у оберегающего могилу Чехова сторожа, много ли народа бывает на могиле… Между прочим, японцы интересовались, «сколько» русских девушек покончило самоубийством на могиле писателя. Один случай с курсисткой Ефимовой породил у иностранцев представление о чеховской могиле, как о месте… повального самоубийства русских. Сторож поясняет: «После Ефимовой приходили еще девушки, но они только молились в монастыре, плакали на могиле, но не стрелялись». Скоро, скоро скорбными выстрелами окутает всю страну…
В. В. Назаревский, выпустивший в год шумных юбилеев иллюстрированные очерки по истории Москвы, заканчивает свой труд пафосно и на подъеме. Он уверен, что его городу даровано великое будущее. Назаревский проецирует на Москву собственные национально ориентированные взгляды и искренне рад, что в правление Александра III и Николая II Москва возвращалась к своей самобытности. Это выразилось и в уменьшении удельного процента дворянства, отбывающего в Петербург, и в создании русского архитектурного стиля, и в многочисленных торжествах. «Статистика показывает, что у нас на 100 человек приходится 92 русских, православного исповедания и только 8 % инородцев и инословных. Значит, Москва по-прежнему неизменно остается православно-русским городом. Указывают еще и на то, что самая внешность Москвы быстро меняется, особенно с начала XX века. При этом имеют в виду, что у нас слишком спешно множатся громадные дома, американского типа, от 7 до 11 этажей, тогда как до этого Москва любила невысокие особняки и из высоких допускала только трехэтажные дома. Много Москва сменила у себя архитектурных мод: ренессанса, барокко, рококо, ампира и даже декадентства. Ненадолго, конечно, удержится здесь и мода американская: Москва не обратится ни в Нью-Йорк, ни в Чикаго с их небоскребами; она останется русским городом в самом устройстве своих жилищ. Недаром небоскребы, затемняющие соседним домам свет солнечный и ослабляющие циркуляцию воздуха, вызывают против себя большой ропот. Вообще, оглядываясь на семивековое прошлое Москвы, убеждаешься, что сила ее, легко переживающая всяческие перемены, невзгоды и беды, почерпается из исторических глубин всея Руси, ее великих государства и народа, из недр Русской земли. Велика сила Москвы, в ее громадном населении, в обилии в ней просветительных и благотворительных учреждений, удобствах и удовольствиях своей жизни, в богатствах своих промышленности и торговли, но еще большая сила и власть Москвы заключается в ее истории, в мощи ее государственно-церковных зданий. Недалек и восьмивековой предел исторической жизни Москвы: от него отделяют нас всего только 33 года. Пожелаем же ей и до 1947 года по-прежнему сохранять упругость своей народной самобытности». Воистину пророческие слова. Восьмивековой юбилей Первопрестольная встречала столицей новой, красной империи, пронзала небо шпилями высоток, одевала набережные в гранит, наводила новые мосты, но на старую Москву обрушила потоки грязи, лжи и обвинений.
Еще в двадцатые годы столица выглядела по-прежнему, а отдельные зубья авангардных клубов и рабочих поселков пока еще не оседлали «колокольное семихолмие», но Сталину удалось укротить Москву. Генеральными планами, широкими проспектами, сносами, сентенциями Кагановича об улочках, проложенных пьяными строителями. Сталин, пожалуй, был первым, кто смог по-настоящему победить пространство города, сломить его, вывернуть наизнанку, низвергнуть Георгия Победоносца.
Гришка-Вор тебя не ополячил,
Петр-Царь тебя не онемечил.
Что же делаешь, голубка? – Плачу.
Где же спесь твоя, Москва? – Далече.
КАК ЗНАКОМИЛИСЬ В СТАРОЙ МОСКВЕ
Кроме популярных мест вроде Тверского бульвара, Александровского сада, торговых пассажей, для стеснительных москвичей предусмотрели возможность познакомиться через «Брачную газету». Объявления, которые появлялись там, полностью отражают дух времени – некоторую эмансипацию женщин, научно-технический прогресс, появление буржуазной прослойки в обществе. «Вы думаете, что эти дамы… но дамам меньше всего верьте. Менее заглядывайте в окна магазинов: безделушки, в них выставленные, прекрасны, но пахнут страшным количеством ассигнаций. Но боже вас сохрани заглядывать дамам под шляпки! Как ни развевайся вдали плащ красавицы, я ни за что не пойду за нею любопытствовать», – предупреждал Гоголь. Впрочем, приведем некоторые из подобных объявлений.
«Честный чиновник-медик, не пью, не курю, не картежник, лютеранин, весельчак (со мною не соскучитесь), выше среднего роста, энергичен, круглый сирота, одинок, ежегодный оклад 1000 р., сбережений 4000 р. Желаю познакомиться с барышней, имеющей землю, средства или дом; цель – при взаимной симпатии брак немедленно. Расстоянием не стесняюсь».
«Женюсь на невесте до 35 лет, с приданым от 1000 руб. Имею дачу – стоимость ее 10 500 рублей. Молодой драматург – с будущим».
«Судьба дала мне корректную внешность – изящной брюнетки с блестящими выразительными глазами, дала мне острый ум, находчивый язык и… больше ничего!.. если не считать неутомимой жажды света и простора! Ах, как хочется жизни, блестящей, как фейерверк, искрящейся, как шампанское, любви жгучей, как солнце юга, любви глубокой, как таинственное дно бушующего моря!.. Чтобы достигнуть этого, я ищу мужа богатого, не глупого, не неврастеника, каких так много в наш больной век, а понимающего красоту жизни, понимающег