Н. И. Астров отзывается о думской оппозиции в положительном ключе – постоянный поиск слабых мест в городском управлении стимулировал управу Москвы работать лучше. Самоуправление первопрестольной столицы, самое занятное во всей империи, вскоре стало примером для других крупных городов. На рубеже XIX–XX веков в думе рассматривались интереснейшие вопросы, влиявшие на жизнь миллионного города – конка, канализация, окружная железная дорога, метрополитен, благотворительность, городская статистика, школы, больницы!
Вышестоящие власти не питали к самоуправлению особого интереса. Главное, мол, чтобы выделялись средства на важные для государства сферы – содержание войск, тюрем, полиции. Внешний блеск казался важнее внутреннего содержания. Деятелям широкого склада становилось тесновато в рамках думы, не хватало полномочий, бюджета, достойного количества избирателей, но органы местного самоуправления шли вперед и совершенствовались вопреки обстоятельствам.
Н. И. Астров затрудняется сказать, кого в городской думе было больше, либералов или охранителей. Перед первой русской революцией масса гласных «двинулась влево», в годы реакции подалась правее. Точными подсчетами занимались уже впоследствии, в эмиграции. Когда окончательно сформировались политические партии, предвыборные собрания начали походить на митинги, особенно в районах, населенных интеллигенцией. В 1908 году схлестнулись между собой сторонники кадетов и «Союза 17 октября». Либералы обвиняли членов «Союза 17 октября» в многомиллионных дырах городского бюджета и хозяйства. Октябристы, в свою очередь, заявляли, что кадеты сочувственно относились к забастовкам. Сторонник «Союза 17 октября» Н. П. Вишняков так описал жаркие предвыборные баталии: «По VI участку пролезли сплошь кадеты… Но огорчаться нам нечего. Дело в том, что в битвах по III участку полегла вся кадетская гвардия, все отборные нахалы, отравлявшие думские заседания»[238].
Д. Н. Шипов, долгие годы подвизавшийся в губернском земстве, вспоминал, что выборы 1908 года «отличались небывалой страстностью и отражали на себе партийную нетерпимость, которая разделила на политические группы часть населения города»[239]. 70 гласных составили т. н. «прогрессивную группу», прочие вошли в состав «умеренно-правой». Шипов всю жизнь исповедовал путь поиска точек соприкосновения, но не был уверен, что политическая борьба позволит вновь и вновь находить компромиссы.
Кроме того, две ветви власти относились друг к другу с взаимной настороженностью: «Городская дума всегда была склонна относиться с подозрительностью и с предвзятым недоверием к исполнительному органу городского управления, а городская управа и ранее смотрела на свои отношения к думе, как на тяжелую обузу формального характера, стесняющую управу в ее действиях и работе». Кроме того, Шипов отмечает, что некоторые проблемы рассматривались гласными явно с дилетантских позиций.
Многопартийный состав думы созыва 1909–1912 годов частенько мешал ей решать хозяйственные вопросы. Кадеты одержали победу на выборах 1912 и 1916 годов. В последней предреволюционной думе они доминировали и получили 149 мест из 160. Последователи Милюкова подтрунивали над собственной победой: «Надо позаботиться о том, чтобы была в Думе оппозиция, а то как-то неудобно». Несмотря на профессиональные различия, никто не забывал о строках Николая Агнивцева, родившихся в 1913 году:
Май, Весна, благодать!
– Как же тут не вздыхать,
Если дни так безбожно-лучисты?!.
И вздыхают «эс-дэ»,
И вздыхают «ка-дэ»,
И поют о любви октябристы!
Состав гласных отличался пестротой и в профессиональном плане. В 1908 году гласными стали «крестьян – 14, учитель – 1, артист – 1, потомственных почетных граждан – 37, действительных статских советников – 6, классных художников – 1, мануфактур-советников – 2, кандидатов коммерции – 1, купцов – 14, почетных граждан – 12, оставленных при университете – 1, приват-доцентов – 1, присяжных поверенных – 4, профессоров – 2, мещан – 4, коллежских советников – 3, тайных советников – 1, надворных советников – 2, прапорщиков запаса – 1, ямщиков – 1, статских советников – 4, инженеров путей сообщения – 1, дворян – 6, цеховых – 1, врачей – 3, кандидатов прав – 2, окончивших курс университета – 1, инженеров-технологов – 2, инженеров-механиков – 4». В 1912 году в состав думы избрали 11 профессоров и докторов наук, четырех врачей, 13 инженеров, трех мировых судей и одного учителя рисования. Современники отмечали, что в начале XX века Московская городская дума была «в руках интеллигентских». Высшее образование имели 40–47 % гласных. В 1912 году в составе думы работало 26 постоянных комиссий. Один из гласных умудрялся одновременно работать в восьми из них.
Посещаемость временами хромала и колебалась на уровне 30–65 %. Гласный Савва Морозов, например, очень редко удостаивал думу своим посещением. «На заседание явилось только 45 гласных из 120! От гласных ничего ведь не требуется, кроме задницы. А им затруднительно даже оную утруждать сидением». О П. С. Расторгуеве писали, что он стал гласным «для собственного почета» и в 1911 году заехал в думу один раз.
О купце первой гильдии И. А. Пуговкине говорили, что он «…положительно ничем не выделился в муниципальной работе и в городских кругах известен более тем, что продал в своей лавке английским гостям восемь хивинковых шапок». Торговец Ф. Т. Кудрявцев в думе хранил молчание, но на всех светских раутах и торжественных обедах просил газетчиков включить его фамилию в список присутствовавших.
В ведении думы находился вопрос поощрения наиболее уважаемых горожан. С 1866 по 1917 год звание почетного гражданина города Москвы получили всего 12 человек! Видно, что звучным поощрением не разбрасывались и берегли его для особых случаев. Первым звание почетного гражданина получает князь А. А. Щербатов, городской голова в 1863–1869 годах. Он содействовал открытию Второй Градской больницы, учреждению специальных именных стипендий в Московском университете. Следующим почетным гражданином стал Осип Комиссаров, крестьянин Костромской губернии, спасший Александра II от каракозовского выстрела. Кроме того, Комиссаров за свой подвиг был удостоен шпаги от московского дворянства и членства в Английском клубе. Третьим почетным гражданином довелось стать американскому гражданину, чиновнику морского ведомства США Г. В. Фоксу, прибывшему в город с иностранной делегацией в апреле 1866 года. Его заслуги перед Москвой более чем сомнительны, так что в данном случае дарование звания носило скорее дипломатический характер. Дальше следовала череда присвоений тем россиянам, которые, несомненно, сделали для Москвы немало – князю В. А. Долгорукову в 1875 году, хирургу Н. И. Пирогову в 1881 году, Б. Н. Чичерину в 1883 году, П. М. Третьякову в 1896 году, благотворителям В.А. и А. А. Бахрушиным в 1900 году, князю В. М. Голицыну в 1905 году. Звание почетного гражданина Москвы на закате старой России, в 1916 году, даровали послу Дж. Бьюкенену «в ознаменование дружеских симпатий к великой и славной Британской нации и в дань глубокого почтения к гостю, отдавшему все силы делу сближения русского и английского народов».
В советских книгах выборные органы дореволюционной Москвы было принято ругать. Ее называли «хронически болтливой и бездеятельной». Как водится, городская дума имела многие грешки – гласные часто отвлекались на возвышенные и абстрактные темы, а насущные вопросы городского хозяйства в комиссиях решались десятилетиями.
«Что сделала городская дума за 1911 год? Куплена Ноевская дача для летних прогулок москвичей. Под влиянием холерной эпидемии начаты серьезные работы по оздоровлению Хитрова рынка… Издано правило, чтобы дамы, садясь в трамвай, надевали безопасные наконечники на свои шляпные булавки». Подобные решения с высоты наших дней кажутся мелочными, но за пятьдесят лет, с пореформенной эпохи до Мировой войны, московское самоуправление проделало внушительный путь. Небо и земля, как принято говорить.
Кроме того, окрепшие в баталиях москвичи основательно подготовились для отстаивания своих интересов в стенах Государственной думы. Тогда точно так же метались между реакцией и революцией, ждали «молодой шпаны» из представителей следующего поколения и наступали на грабли. В начале XX века наступление эры конституционной монархии в России многим казалось чудом; первое непоротое (что очень важно) поколение, воспитанное в университетах, земствах и «чернильных» учреждениях, готовилось броситься в политические споры. «Мы делали глупости, мы ошибались. Мы забывали об извечных недостатках человеческого общества, мы все беды взваливали на самодержавие, а об его исторических заслугах совершенно забывали… Но цели, которые мы себе ставили, были правильно намечены. Если бы Россия вовремя получила народное представительство и социальные реформы, не только Россия, но и вся Европа не пережили трагедии – свидетелями и жертвами которой мы стали…» – писала впоследствии Ариадна Тыркова-Вильямс.
В стенах первого парламента сошлись крестьяне и казаки, дворяне и профессора, жители Прибалтики, Закавказья и Средней Азии, наглядно представлявшие сложное устройство той, ушедшей России. А. А. Кизеветтер писал: «Один больной генерал велел на носилках нести себя к урне, чтобы подать свой бюллетень. Была такая сцена. Приходит в вестибюль городской думы пожилой господин. Кучка подростков бросается к нему, предлагая партийные бюллетени. «Да неужто вы думаете, – говорит он, – что у меня еще не приготовлен свой бюллетень? Ведь я всю жизнь мечтал об этом дне, мечтал дожить до него». Таково было настроение многих».
СТРУКТУРА МОСКОВСКОЙ ГОРОДСКОЙ ДУМЫ В 1903 ГОДУ
Городской голова
Товарищ городского головы
Канцелярия Думы
Комиссия по рассмотрению жалоб
Финансовая комиссия