[258]. Торговцы лубочными картинками прятались за воротами Китай-города. Ассортимент складывался веками: здесь и Бова Королевич, и Еруслан Лазаревич.
П. И. Щукин вспоминает исторические сюжеты, невесть как затесавшиеся в содержимое лубочных картинок: скачущий рыцарь с Андреевской лентой наперевес и странный текст: «Государь и царь Иоанн Васильич Грозный, человек справедливый, но сурьезный». Армия книжных разносчиков была многочисленной – только во Владимирской губернии в 1890-е годы насчитывалось 6 тысяч офеней.
На рубеже XIX и XX веков окрестности Никольской представляли собой огромный книжный рынок. С середины 1870-х годов возле снесенной в советские годы церкви Троицы в Полях торговал букинист Афанасий Астапов. В 1875 году молодому антикварию улыбнулась удача – он дешево купил около ста пудов книг. На восьми подводах Астапов вывозил с Большой Никитской библиотеку профессора О. М. Бодянского. Постепенно маленькая лавочка превратилась в дискуссионный клуб, где разворачивались жаркие словесные баталии. К Астапову заглядывали В. О. Ключевский, И. Е. Забелин, В. С. Соловьев, Л. Н. Толстой. Магазин вскоре шутливо прозвали «книжным парламентом».
Коллекционер П. И. Щукин свидетельствовал: «Лавочка Астапова находилась ближе к Проломным воротам, а сам он жил рядом с лавочкой в миниатюрном помещении, которое так было заставлено полками с книгами, что в нем едва можно было повернуться». В 1908 году Астапов решился продать свой магазин… вместе с самим собой. Букинист выторговал право находиться в лавке до конца своих дней и сидел в специальном кресле, взирая на покупателей.
Открытие памятника Ивану Федорову
Торговцы книгами встречались и в других частях города. Научную литературу приобретали возле университета, народные издания шли нарасхват у решетки Александровского сада. За редкой книгой могли отправиться на Смоленский рынок. Московские букинисты выработали свой колоритный язык, описанный Е. П. Ивановым в книге «Меткое московское слово». Залежавшиеся в лавке толстые тома называли «слониками», «морожеными кочерыжками» либо «козлами», предлагали купить на курево или обертку. Торговля шла с прибаутками: «Почему же не полное собрание сочинений? Тут лишнего даже много!» Неуверенного клиента подбадривали: «Это не экземпляр, а конфетка леденистая. Переплет Пушкина помнит… Может, и сам Пушкин ее читал. Ничего нигде не приписал? Посмотрите хорошенько!»
Книжный склад П.А. Ефремова на Никольской
Никольская начинала терять статус, «литературой Никольского рынка» называли дешевые издания сумбурного содержания, сонники, песенники, безграмотные романы. Но ведь не сразу нужно перескакивать с азбуки на Адама Смита и Жюля Верна! «Нужно понять: человеку, в грамоте не сильному, страшно заходить в настоящий книжный магазин. Как спросить, да что тебе ответят, да еще станут ли разговаривать? Иное дело, когда книжки на улице, у всех на виду, а хозяин разговорчив и умеет свой товар показать и похвалить. Книжки ярки, обложки говорят за себя сами, по стенам и на прилавке лубки высоконравственного содержания, с императорами, чертями, богатырями и пляшущей бабой, с забавным стишком; на всякий вкус, на всякую цену, на любой спрос»[259].
На Никольской появлялись писатели-самоучки, часто не имевшие образования. За очередной чувствительный «роман» такой литератор получал несколько рублей или новую пару сапог. «Все поэты-самоучки писали под Некрасова, Кольцова и Никитина. Все они неизменно пели о полях, сивке, тяжелой доле и прочем соответствующем, хотя некоторые были отлично устроены, жили в городах и с немалым достатком; и книги издавали, конечно, за свой счет». Каждый издатель держал вокруг себя нескольких полуграмотных, но хватких писателей. Они сочиняли слезливые песни, чувствительные книжки, в общем, продолжали традиции Матвея Комарова.
Оставаясь безвестными, литераторы из народной среды хорошо знали особенности российского крестьянства. «Песни самоучек распевала деревенская Россия, по их тоненьким романам она училась читать. Самоучки-художники малевали яркие картины – те самые, которые сейчас так ценятся и усердно собираются любителями; самоучки писали к ним текст, не всегда грамотный, но всегда отлично приноровленный ко вкусам и к пониманию деревни».
Московские букинисты знали толк в хороших книгах. В 1898 году в Петербурге выставили на аукцион библиотеку известного коллекционера Березина-Ширяева. Торговцы облизывались, глядя на 60 тысяч томов, но многих покупателей отпугивала цена – 150 тысяч рублей! Знаток антиквариата Павел Шибанов увез самые ценные экземпляры, около полутора тысяч книг, в Москву и выставил в личном магазине на Никольской улице[260]. Шибанов торговал на первом этаже «Славянского базара», здесь же располагались торговые точки Сытина, Земского, Гессе.
Удачливый коммерсант назначал за свои книги двойную, тройную цену, чем иногда вызывал гнев покупателей. Дело ширилось – в 1908 году Шибанов приобретает сразу десять частных библиотек! К столетнему юбилею Отечественной войны 1812 года знаток собрал внушительную коллекцию документов – афиши-воззвания Ф. В. Ростопчина, манифесты, военные приказы, всего 1275 драгоценных реликвий. За все собрание Шибанов просил 10 тысяч рублей и дробить его на части не хотел.
Улица просвещения упоминается в повести Александра Чаянова «Путешествие брата моего Алексея в страну крестьянской утопии». Главный герой вышел из душной аудитории Политехнического музея и свернул на Никольскую в районе Китайгородской стены. «Ему вспомнилось, как с замиранием сердца он, будучи первокурсником-юристом, много лет тому назад купил вот здесь, направо, у букиниста Николаева «Азбуку социальных наук» Флеровского, как три года спустя положил начало своему иконному собиранию, найдя у Елисея Силина Новгородского Спаса, и те немногие и долгие часы, когда с горящими глазами прозелита рылся он в рукописных и книжных сокровищах шибановского антиквариата – там, где теперь при тусклом свете фонаря можно было прочесть краткую надпись «Главбум».
Никольская сохраняла старый дух вплоть до начала 1930-х годов, в советское время здесь работала книжная лавка писателей. Торговый знак нового заведения лично рисовал художник В. А. Фаворский. «Все началось с книжных развалов на обыкновенных рогожах и мешках, а затем постепенно и как-то незаметно стали появляться складные прилавки на деревянных козлах и наклонные щиты, а впоследствии и киоски-палатки», – пишет Л. А. Глезер о Никольской первых советских лет[261]. В 1934 году снесли церковь Троицы в Полях, рядом с которой ютились многие книгопродавцы, расправились и с Китайгородской стеной.
В дальнем конце Никольской, у Лубянской площади, вплоть до 1899 года шумел обширный Толкучий рынок. Грязные книжки без обложек, газетные подшивки уходили по низким ценам и находили своих покупателей. Впрочем, случались и более ценные находки: однажды вся «толкучка» заполнилась ценным изданием «Записок о Московии» Сигизмунда Герберштейна, стоивших обычно от 5 до 7 рублей, а тут их отдавали по рублю! «Ситуация вскоре прояснилась. Оказывается, при ликвидации магазина Д. И. Преснова в темной кладовке обнаружилось несколько десятков экземпляров «Записок о Московии», которые, естественно, тут же разошлись среди книжников Толкучего рынка». На Старой площади старинными манускриптами торговал антиквар Силин. Свидетели отмечали, что ценную рукопись или икону он мог держать в лавке по десять лет, набивая цену товару.
В справочнике «Вся Москва» за 1911 год содержатся сведения об 11 букинистах, а количество книжных магазинов переваливает далеко за сотню. На Моховой с конца XIX века вел свое дело Иван Фадеев. Знатока антиквариата, впрочем, одарили не очень лестными словами в советское время: «Без всякого образования и не стремясь, увы, как и подавляющее большинство книжников, приобрести его, с познаниями самыми элементарными, руководствуясь одним чутьем и понаслышке, он покупал очень хорошие книги, платя за них значительные суммы, и ему почти всегда сходило это счастливо». Приверженность книге в январе 1901 года свела в могилу собирателя Павла Шишова. Он содержал лавочку на Волхонке. Схватив простуду, Шишов решил не отлеживаться в постели, а отправиться на Сухаревский торг в поисках редкой добычи. Дело кончилось воспалением легких.
На рубеже XIX–XX веков в Москве развернули деятельность талантливейшие книгоиздатели. На рынке печатных изданий подвизался К. Т. Солдатенков. На Бульварном кольце в 1890-е годы разместилось издательство братьев Сабашниковых. Когда они выпустили первую книгу, Михаилу едва стукнуло двадцать лет, а Сергею – восемнадцать. Михаил был биологом по специальности, поэтому в качестве стартового издания он избрал определитель растений, труд П. Маевского «Злаки Средней России».
Предки Сабашниковых происходили из Кяхты, важного перевалочного пункта на границе с Поднебесной. По роду деятельности братьям приходилось сталкиваться с разнообразными оригиналами. М. В. Сабашников с юмором повествует о встрече в издательстве с чудным стариком: «Сделав попытку перейти на фамильярный тон и видя, что это не выходит, старичок извлек из портфеля и предъявил мне подписанную К. П. Победоносцевым бумагу, несколько уже замусоленную и потертую в местах перегибов. Обер-прокурор без всякого обращения удостоверял, что дело, возбужденное таким-то, имеет громадное значение и заслуживает всевозможной поддержки. Я, наконец, попросил изложить, чего желает от нас старичок. Оказалось, что он ратует за повсеместное введение в православных церквях электрического освещения. Обер-прокурор этому сочувствует, но митрополиты противодействуют, боясь лишиться доходов от синодального свечного завода. Надо в ряде книг и брошюр поднять кампанию за реформу. – Не думайте, что это вопрос одного лишь церковного ритуала, – добавил старичок. – С предполагаемой реформой связывается полное преобразование нашего сельского хозяйства. Каждая сельская церковь будет иметь свою электрическую станцию. Энергия со станции пойдет на обслуживание сельскохозяйственных работ. Церковь окажется проводником величайших усовершенствований хозяйства и вернет себе господствующее положение в стране. В каждом приходе будет поп, пастырь душ, и псаломщик, распорядитель электрической энергии. Псаломщиков надо будет обучать. Наряду с духовными семинариями надо создать сеть электротехнических училищ для подготовки образованных технически псаломщиков. – Я даже название для них имею: «электропсаломщик»! – воскликнул с пафосом старичок»