Появились и первые собиратели фотоснимков. Так, изрядная коллекция имелась в собственности М. В. Сабашникова: «Бывало, кто-нибудь из знакомых попросит посмотреть наше собрание фотографий, когда нас дома не будет, чтобы им не стесняться нашим присутствием и нас не стеснять своим. И вот, сговорившись, София Яковлевна перед отходом из дома постелет на обеденный стол сукно оливкового цвета, закажет Дуняше самовар со всеми к нему обычными приложениями – печенье, варенье, хлеб с маслом, сыр, а я поставлю на стол наши ящики с фотографиями и на всякий случай выложу из библиотеки разные справочные книги по искусству и по истории культуры, которые, по моим соображениям, могут понадобиться при рассматривании фотографий. Нередко, возвращаясь домой после полуночи, мы заставали еще друзей за рассматриванием собрания»[271].
Интересное начинание предложили в 1906 году члены Московского археологического общества: «Старая Москва исчезает на наших глазах. Интересные в разных отношениях постройки идут на слом, сады вырубаются и на их месте воздвигаются шаблонные доходные дома. Целые улицы и площади изменяют свой прежний вид. И Москва, мало-помалу, утрачивает свой характер, приобретая вид обыкновенного европейского города. Поэтому желательно было бы сохранить для потомства хотя снимки с уничтоженных зданий и разоряемых старинных уголков Москвы. В этом смысле сделано было заявление в Археологическом обществе И. П. Машковым, который находил, что такая задача, недоступная для определенных лиц, могла бы легко осуществиться при содействии городского управления, если бы при исходатайствовании разрешения на новую постройку, представлялся в Городскую Управу фотографический снимок с прежней постройки. Еще бы лучше представлять по 2 экземпляра снимков, из которых один бы хранился при деле, а другой передавался в Археологическое общество». В 1908 году газеты сообщали, что старообрядцы из Рогожской слободы преподнесли одному чиновнику ларец со снимками всех почитаемых реликвий. «До сих пор старообрядцы не позволяли сфотографировать своих икон и церквей, считая это грехом».
В справочнике «Вся Москва» за 1911 год перечислены около 60 практиковавших фотографов и отдельных ателье – «Русалка», «Роман», «Паола», «Марс», «Доре». Вся Петровка была забита заведениями «светописи» – в доме № 5 открыли магазин «Иосиф Покорный», в доме № 15 заседало общество «Кодак», в доме № 23 – торговое заведение «Фотос». Московский фотограф Отто Ренар рекламировал себя как «придворный фотограф его величества сербского короля и королевы». Вплоть до 1902 года фотографическими принадлежностями торговал Фелициан Ходасевич, отец известного поэта. Неравнодушными к новому виду искусства остались и архитекторы – съемками «баловались» В. Г. Шухов, И. И. Рерберг, А. О. Гунст, И. С. Кузнецов. Гласный городской думы Н. М. Щапов во время любительских съемок фиксировал в основном уличные сценки: вот на посту мерзнет часовой, автомобиль трогается с места, москвичи празднуют Вербное воскресенье, пожарные проезжают по улице, дети возятся с карнавальными костюмами.
«Газета-копейка» с прискорбием сообщала в 1912 году: «Среди фотографов царит крайнее уныние – работа падает с каждым днем. Какой кризис в своем деле фотографы объясняют двумя причинами. Первая из них – крайнее размножение всевозможных «моментальных» эклектических фотографий, которые вполне удовлетворяют публику и работают хотя и хуже фотографий, но дешевле. Вторая причина заключается вообще в с каждым днем увеличивающейся конкуренции и в увлечении публики занятием фотографирования».
Широкое распространение фотоаппаратов привело к тому, что уже в 1912 году в Троице-Сергиевой лавре встречались объявления о запрете съемки. «Фотографировать запрещается!» – кричали на выставке, посвященной памяти Л. Н. Толстого. Когда в 1914 году Герберт Уэллс покидал Москву, сопровождаемый поклонниками и друзьями, вокзальный жандарм сказал, что фотографировать прощание нельзя. Подробности передавала газета «Русское слово»: «Фотограф предъявил ему разрешительную карточку. Но вахмистр был непоколебим… Желая запечатлеть в своем альбоме строгого русского жандарма, Г. Уэллс предложил вахмистру сняться с ним вдвоем. Жандарм категорически отказался. Тем не менее, как нам передают, Г. Уэллс из окна вагона все-таки снял своим кодаком этого жандарма».
Входили в моду фотографические открытки с театральными кумирами и звездами немого кино. Одна актриса жаловалась, что ее принудили пойти в фотоателье: «Так-таки заставили сняться. Заявили, что необходимо для «Ежегодника императорских театров». Относительная доступность «Кодака» и его аналогов играла с москвичами злую шутку, некоторые «любители» устраивали засады в местах дачного купания и тайно делали снимки плещущихся барышень.
В 1913 году комиссия «Старая Москва» объявляет конкурс «Московская улица и ее жизнь». Успех воодушевил столичное сообщество, и в 1914 году при поддержке Русского фотографического общества был дан старт новому конкурсу, «Ушедшая и уходящая Москва». Фотографов-любителей призывали заниматься документальной фиксацией повседневности. «Без летописи – нет истории, и фотографы не выполнят своего общественного долга, если не дадут фотографической летописи Москвы», – заявляли организаторы. В итоге 29 участников прислали на конкурс около 250 снимков. Все понимали, что старина уходит, и старались ее фиксировать. «Снимать фотографии с редких типов москвичей вообще, а также – торговцев, ремесленников, отживающих свой век и становящихся достоянием истории, по возможности с описанием кратких их биографий», – читаем в «Правилах комиссии по изучению старой Москвы».
Любительский снимок у Оленьих прудов в Сокольниках
Настоящим энтузиастом фотографического дела показал себя Эмилий Владимирович Готье-Дюфайе. Он принимал активное участие в работе Московского археологического общества и сделал более 500 снимков по заказу организации. Работы Готье-Дюфайе далеки от парадного жанра, он старался запечатлеть реальную жизнь, уличные сценки.
Архитектурные ансамбли часто становились только фоном для кипящей, бурлящей Москвы, выходящей на передний план снимков. На изображениях столетней давности оживают городовые, извозчики, уличные торговцы и разносчики. Готье-Дюфайе исходил все московские переулки, отметил камерой и приземистые деревянные особнячки, и взметнувшиеся доходные дома, и фонтаны. Свои работы мастер передал в Румянцевскую библиотеку, после Октябрьской революции ему пришлось эмигрировать в Швейцарию. Обрусевший француз, Готье-Дюфайе преподнес нам цельный образ быстро меняющейся Москвы рубежа XIX–XX веков. Характерно, что не сохранилось ни одного автопортрета самого фотографа: он слишком сильно любил московские улицы, чтобы оставить собственное изображение.
О значении «вылетающей птички» в журнале «Фотографические новости» писал И. И. Мечников: «Если систематически закреплять при помощи фотографического аппарата всю проходящую мимо нас жизнь, то получится в результате бесконечно длинная полоса изображений прошлого. А прошлое, чем дальше оно отходит, тем делается для нас дороже». Пухлые альбомы, хранящиеся в каждой московской семье как драгоценные реликвии, лишь подтверждают эту мысль.
МОСКОВСКИЕ ФОТОГРАФЫ, ОТКРЫВШИЕ СВОЕ ДЕЛО (по состоянию на 1903 г.)
Московское фотографическое сообщество давно покинуло пределы Бульварного кольца. Хотя большинство заведений и находилось на «деловых улицах», салоны встречаются и на Таганке, и в Сущевской части. Многие открывали фотографические курсы или дополнительно приторговывали «волшебными фонарями».
Аксаков – на Петровке;
Апельт – на Тургеневской площади;
Асикритов – на Тверской;
Афанасьев – на Третьей Мещанской;
Барбашов – у Арбатских ворот;
Бауэр – на Тверской;
Брудовский – на Кузнецком;
Бутаев – на Тверской;
Бычков и Жданов – на Арбате;
Волков – на Лубянке;
Грибов – на Волхонке;
Гусев – на Тверской;
Данилов – на Мясницкой;
Дьяговченко (Фишер) – на Кузнецком;
Калинин – в Рогожской части;
Красильников – в Сущевской части;
Курбатова – на Большой Бронной;
Курбатов – на Большой Пресненской;
Кулыгин – на Калужской площади;
Левицкий – на Моховой;
Логинов – в Сретенской части;
Львов – на Швивой горке;
Мебиус (Рихтер) – на Кузнецком;
Мейер – на Трубной площади;
Овчаренко – на Тверской;
Опитц – на Петровке;
Павлов – на Мясницкой;
Пирашков – в Камергерском и на Пятницкой;
Чеховская – на Петровке;
Шерер и Набгольц – на Дмитровке;
Шицман – на Кузнецком;
Шухмин – на Петровке.
XVIIКак защищали город
В юридический отдел поступил запрос из комиссии по благоустройству города, нельзя ли принудительным образом заставлять домовладельцев строить дома на центральных улицах с красивыми фасадами. Городской юрисконсульт затрудняется в разрешении этого вопроса, так как всякое понудительное требование может быть проведено путем издания обязательных постановлений, но как формулировать обязательные постановления в области эстетики, он решительно затрудняется.
У нас мало памятников прошедшего: тем более должны мы беречь, что есть!
О город! О сборник задач без ответов,
О ширь без решения и шифр без ключа!
Московские древности значительно пострадали за XX век, отличавшийся крутым нравом и противоречивостью. Сносы церквей из числа «сорока сороков», взрывы памятников, планы, оставлявшие от старых улиц лишь названия, не очень чистоплотные инвесторы… Практически каждый москвич вспомнит о судьбе Сухаревой башни и Красных ворот.