Революционерам помогали и люди искусства – в кадках с глиной в мастерской скульптора Николая Андреева хранились взрывчатые вещества. В МХТ студент с лентой поверх груди «На бомбу адмиралу Дубасову» собирал пожертвования у простой публики.
О тактике восставших дают представление «Советы восставшим рабочим» – инструкция боевой организации при Московском комитете РСДРП. Она состоит из десяти пунктов. Документ призывает воевать «не числом, а умением» – против сотни казаков выставлять одного или двух стрелков. Дружинникам рекомендуют не посещать больших митингов: «Мы увидим их скоро в свободном государстве, а сейчас нужно воевать и только воевать».
Разбитая артиллерией часть фабрики Прохорова на Пресне
Средой боевиков признаются проходные дворы. Документ говорит о прямом физическом уничтожении офицеров, казаков, драгун. С полицией следовало поступать осмотрительно: «Всех высших чинов до пристава включительно при всяком удобном случае убивайте. Околоточных обезоруживайте и арестовывайте, тех же, которые известны своей жестокостью и подлостью, тоже убивайте. У городовых только отнимайте оружие и заставляйте служить не полиции, а вам».
10 декабря разоружение полицейских происходило совершенно открыто: у офицеров изымали шашки, некоторые просили оставить портупею и клялись, что револьвера у них нет. Смельчаки из числа протестующих соорудили из ветоши и рваных шинелей чучела Трепова и Дубасова. Полиция оцепила район особняка генерал-губернатора и вытесняла публику в переулки. Кольцо баррикад сжималось вокруг центра, линия противостояния проходила в районе Большой Бронной. Дружинники стреляли в драгунов, те курсировали между Страстной площадью и площадью Никитских ворот. Но у протестующих явно не было сил для активного наступления на центр города.
В ночь с 10 на 11 декабря на Сухаревскую площадь водрузили артиллерийские орудия и начали расстреливать баррикады в районе Садового кольца. На протестующих обрушился шквал шрапнели. «Лужи крови и мозги с волосами, прилипшие к вывескам, видны были в течение нескольких дней». 10 декабря произошло окончательное разделение города на две части – контролируемую правительством и находившуюся в руках дружинников.
«Полиция с постов начинает исчезать, и лишь изредка можно видеть кучку городовых в 4–5 чел. с револьверами в руках», – отмечает в дневнике свидетель событий. Баррикадами ощетинились Бронная, Грузины, Сретенка, Цветной бульвар. В районе Лесной улицы поднялись препятствия из перевернутых трамвайных вагонов. Укрепления многажды переходили из рук в руки. Пожарные пытались выжечь баррикады на Кудринской площади, но сырой материал не хотел заниматься. Толпа смеялась.
В районе Каретного ряда дружинники применили хитрую тактику: оратор, отвлекающий внимание войск выкрикиванием лозунгов, спрятался за первым рядом баррикад, а боевики выжидали за вторым. Привлеченные громкими звуками, войска стреляли в первую линию укреплений, где сидел один-единственный человек, а дружинники отвечали им издалека. Донесения показывают беспомощность власти: «Мятежники постепенно занимают внешнюю линию бульваров… Поступают массовые просьбы приставов о высылке отрядов во все стороны – не даю». Дружинники были опьянены неожиданным успехом, в руках полиции и войск оставался только центральный район города и Николаевский вокзал.
Дубасов тщетно обращается за помощью в Петербург, телеграфируя всем, от министра внутренних дел до Витте: «Положение становится серьезным, кольцо баррикад охватывает город все теснее, войск для противодействия становится явно недостаточно, совершенно необходимо прислать из Петербурга хоть временно бригаду пехоты». Дубасов предупреждал Петербург, что из 15 тысяч солдат гарнизона он может отправить на подавление восстания только 5 тысяч, остальные больно ненадежны. Перновский, Ростовский, Несвижский и частично Донской казачий полк начали волноваться уже в первые дни декабря. Из столицы отвечали отказом, и решение об отправке Семеновского полка было принято, только когда Дубасов заявил, что не ручается за «целость самодержавия». Успеху восстания немало способствовал приказ дружинников держать ворота и калитки открытыми, что придавало отрядам протестующих мобильность и позволяло отходить тайными тропами. Когда на Москву распространилось положение о чрезвычайной охране, Ф. В. Дубасов предупредил домовладельцев о прямой ответственности за неблагополучных жильцов.
Разрушения на Большой Пресненской улице (ныне ул. Красная Пресня)
На Пресне полторы недели держалась самая настоящая «республика» – рабочие-дружинники захватили несколько городских кварталов и довольно успешно сопротивлялись властям. Местный полицейский участок был чуть ли не осажден восставшими. Городовым пришлось вооружиться заостренными дровами! Дружинники следовали советам МК РСДРП, который в специальном письме от 11 декабря сформулировал основные приемы борьбы на улицах: «Не действуйте толпой, действуйте небольшими отрядами, человека в три-четыре, не больше… Пусть каждый из них выучится быстро нападать и быстро исчезать».
Не имея возможности контролировать весь город, 13–14 декабря власть сосредотачивает патрули в районе ключевых точек: Манежа, Александровского сада, Театральной площади, здания Думы на Воскресенской площади. Праздная толпа уже привыкла к выстрелам и с любопытством осматривает сожженные артиллерией дома. Слышатся нелестные комментарии в адрес Дубасова: «Сам забрался в Кремль и сидит, а на обывателей выпустил пьяные орды драгун, казаков и артиллеристов». Лишь появление в Москве Семеновского полка переломило ситуацию. Довольно широко используя артиллерию, силы семеновцев сжимали территорию на северо-западе Москвы с трех сторон. Толпа раскачивалась подобно маятнику – в первые дни восстания все дружно возводили баррикады, и лишь затем горожане увидели, к чему подобная «анархия» приведет.
18 декабря около пяти тысяч человек прошлись с российскими флагами от Лефортова до Иверской часовни с намерением отслужить молебен. Одна из листовок МК РСДРП призывает 19 декабря выйти на работу: «Опыт боевых дней многому нас научит… Мы можем бороться не только с ружьями и нагайками, но и с пушками и пулеметами». 21 декабря Николай II принял решение о выделении жертвам восстания довольно значительной суммы в 100 000 рублей. Москва готовилась к Рождеству, открывались лавки, начали выходить газеты. В 1906 году в Москве увидело свет дешевое сочинение «Московская революция в декабре 1905 года». Особенности текста выдают неискушенного сочинителя, который побоялся выпустить издание под собственным именем и поэтому ограничился псевдонимом «граф Злоедский». Неизвестный нам «Злоедский» перечисляет состав мятежников: «вся учащаяся молодежь, возбужденные и настроенные рабочие, бездельные хулиганы и люди из интеллигенции, мстящие за что-то правительству. Хотя в общем числе преобладало юношество». Автор проводит историческую параллель между событиями 14 декабря 1825 года на Сенатской площади и московскими волнениями: «Как у тех, так и у этих декабристов – цель одна и та же – подвинуть вперед российскую тяжелую телегу».
Опыт уличной борьбы 1905 года показал, что успех восстания зависит от многих факторов: протестующие должны ориентироваться в сети улиц и переулков, знать проходные дворы, уметь оценивать высоту сооружений, знать инфраструктуру и места дислокации войск, расположение казарм, полицейских участков, органов власти. Начало XX столетия отпечаталось научно-техническим прогрессом и на уличном противостоянии: активно использовались пулеметы, артиллерия, телефонная связь.
Дружинники доказали, что в условиях городской среды можно успешно противостоять превосходящим правительственным силам. Они использовали небольшие маневренные группы, умело использовали просчеты довольно медлительного противника, мыслящего в масштабе рот, полков и батальонов. Сказывалось отсутствие современного и качественного вооружения у большинства протестующих: брусчатка не могла сравниться с орудийными залпами. Астроном Павел Штернберг умудрился сохранить часть оружия восставших в своей обсерватории, в 1907 году он, понимая значение городского ландшафта для результативной борьбы, начинает съемку московских улиц и составление детального плана Москвы. Ученому выделили для выполнения задуманного нескольких помощников. Плоды трудов П. К. Штернберга пригодились большевикам только в 1917 году.
В. Жарков склонен считать, что архаика является неотъемлемой чертой русского бунта, и объясняет эту черту незавершенностью социальной модернизации. Последним проявлением «русского бунта» в его традиционном представлении исследователь называет Новочеркасский расстрел 1962 года. Ученый отмечает, что фраза Бердяева о вневременности России («Ни одна страна не жила в столь разных столетиях») как нельзя лучше подходит в качестве характеристики протестных акций Нового и Новейшего времени.
XXНа запад!
Ярким примером того, как необычно в начале XX века были связаны Москва и Подмосковье, является западный вектор современной Москвы – там, где сейчас поднялись новостройки Филей, Кунцева, Крылатского, Матвеевского. При этом зачастую сложно различить «дачную» и «деревенскую» Москву.
«Большая деревня» Москва, до революции соединявшая в своем многоцветии и Бирюлево, и Алтуфьево, и Давыдково, и Перово, давно построила на землях бывших деревень типовые микрорайоны. Но сельское прошлое осталось в названиях улиц, железнодорожных станций, последних сохранившихся избах, рельефе местности. Конечно, чтобы в современном городском пейзаже найти следы былого, нужно очень постараться. А раньше здесь текла своя жизнь – размеренная, неторопливая, чинная. Краевед Снегирев философски замечал: «Время, истребляя дела рук человеческих, уничтожает и саму об них память, остается только одно имя местности, которое намекает на лица и события. Со временем надо бороться, чтобы уберечь, что возможно, уже не от разрушения, но от забвения».
Как выглядели тогда подмосковные рубежи? Возьмем, например, Крылатское. На карте 1878 года пореформенное Крылатское не может похвастать развитой инфраструктурой – отмечен брод через Москва-реку в деревню Терехово. В районе деревни Татарово расположены «будка», «питейный дом», «редут» идеальной пятиугольной формы, «каменоломни» и «урочище Гнилуша».