XXII«Тучерезы» лезут вверх
Меж великанов-соседей, как гномик
Он удивлялся всему,
Маленький розовый домик,
Чем он мешал и кому?..
Лучшие радости с ним погребли мы,
Феи нырнули во тьму…
Маленький домик любимый,
Чем ты мешал и кому?
До второй половины XIX столетия московские дома редко преодолевали предел в два-три этажа. Патриархальному городу высотки не нужны. Но резкая индустриализация, приток населения, появление среднего класса заставили дома наращивать этажи. Доходные дома резко изменили портрет Москвы. Первые «ласточки» такого домостроения появились в 1840-е годы, а массово доходные дома стали возводиться только в 1860–1870-е. Именно тогда в город пришла «точечная» застройка. И. П. Машков свидетельствовал: «Московские пустыри, существовавшие с 1812 г., быстро застраивались многоэтажными домами».
Хотя подобные строения поднимались в самых разных частях города, особенно выделялся новый деловой район, который постепенно формировался в районе Мясницкой, Лубянки, Петровки и Кузнецкого Моста. Правда, в районе Китай-города доходных домов почти не было. Престижными считались Тверская, Арбат, Поварская. Квартиры здесь снимали конторские служащие, врачи, адвокаты, чиновники, те, кто имел собственное дело. Н. Г. Благовидова приводит усредненные данные о стоимости аренды жилья в 1910 году. Квартира с семью и более комнатами обходилась в 1200–4000 рублей в год, имевшая от четырех до шести комнат – в 400–1500 рублей, небольшая квартира с количеством комнат от одной до трех – в 240–900 рублей. Дорогонько, однако. Самым распространенным считался тип жилья с пятью комнатами (25,8 % от общего числа). В доходном доме общества «Россия» и десятикомнатные квартиры не были редкостью, а рекордсменами дореволюционной поры было жилье с 14–16 комнатами! Часто одна квартира занимала целый этаж.
В русской литературе хрестоматийным владельцем квартиры в доходном доме выступил профессор Преображенский из «Собачьего сердца». В романе «Москва» Андрей Белый так описывает жилище одного из главных героев: «Эдуард Эдуардыч фон-Мандро, очень крупный делец, проживал на Петровке в высоком, новейше отстроенном желто-кремовом доме с зеркальным подъездом, лицованным плиточками лазурной глазури; сплетались овальные линии лилий под мощным фронтоном вкруг каменной головы андрогина; и дом отмечался пристойною мягкостью теплого коврика, устилавшего лестницу, перепаренную отоплением, бесшумно летающим лифтом, швейцаром и медными досками желто-дубовых дверей, из которых развертывались перспективы зеркал и паркетов». В такой дом простолюдину и зайти страшно! Впрочем, сто с небольшим лет назад Москва предлагала своим гостям самые разные способы решения жилищного вопроса – существовали не только очень дорогие и помпезные «доходняки», но и дома с дешевыми и даже бесплатными квартирами. Последние содержались благотворительными обществами либо купцами-меценатами.
Вид на Москву с дома Нирнзее в Гнездниковском переулке
Для доходных домов, где обитала солидная публика, были характерны квартиры площадью по 200–400 кв. м., наличие черного и парадного входа. В парадных комнатах обязательно старались устроить камин, потолки были богато украшены орнаментом и лепниной. Интерьеры очень часто копировали дворцовые либо усадебные покои, перенося в такой быстрый и стремительный XX век уют дворянской России. Обитать в такой квартире было гораздо комфортнее, чем в особнячке 70-летней давности. Ю. А. Федосюк замечал: «Большинство же домов помещиков средней руки были бревенчатыми, не всегда даже оштукатуренными, небольших размеров, иные – с крепкую современную деревянную дачу, без особых удобств и затей».
Всякий оформлял свое жилище по собственному вкусу. Мстислав Добужинский, навещавший К. С. Станиславского в его доме в районе Каретного Ряда, вспоминал, что внутри было практически пусто. Но большинству москвичей передавалась общая любовь к комнатным растениям. У Викентия Вересаева встречаем любопытное замечание: «Вот что удивительно: значение света для растений мы понимаем очень хорошо; горшки с растениями мы ставим не в углы комнат, а на окна. И этим часто совершенно загораживаем свет от самих себя. Пройдитесь по улицам Москвы, поглядите на окна: по крайней мере половина их доверху заставлена растениями! Бедные дети, от которых родители загораживают и так не столь уже обильные лучи солнца! Давно как-то мне рекомендовали обратиться за врачебной помощью к одному модному московскому врачу… Три окна сплошь заставлены цветами, сверху спускаются тюлевые занавесы, а перед окнами громоздятся еще густолистые фикусы и филодендроны. На дворе был солнечный весенний день, но в комнате было сумрачно. Открылась дверь в кабинет доктора, там тоже все окна были заставлены цветами. Я повернулся и ушел: от этого доктора мне нечего было ждать».
При возведении жилья архитекторы не ограничивали себя в средствах украшения и выразительности. Маски Аполлона и жезлы Меркурия мешались с кариатидами, орлами, «голыми» писателями, антилопами, маками и прочими представителями флоры, фауны, искусства и религии. Да и сами зодчие отнюдь не страдали от безденежья. Петербургские газеты доверительно сообщали: «Понятно, почему каждый год такая масса молодежи стремится в академию художеств, на архитектурное отделение. Золото можно загребать лопатами. Я знал художника, который умирал от голоду. Кто-то посоветовал ему перейти на архитектурное отделение. Он перешел и теперь имеет два собственных дома в Петербурге».
Доходный дом Лобзоева в районе Оружейного переулка
Строительство высоток почтальоны отнюдь не приветствовали – они жаловались, что в доме Афремова на Садовом кольце три подъезда по семь этажей. Городской думе пришлось издать обязательное постановление, чтобы ящики для корреспонденции находились непосредственно у парадного входа. Для 1900-х и 1910-х годов высота – одно из стержневых понятий, характеризующих эпоху. До начала XX столетия Москва в основном росла горизонтально, вширь, увеличивая площадь все новых предместий «большой деревни». Теперь рывок был устремлен вверх. «Мы будем воспевать прогресс промышленности, небоскребы и кинематографы, радий и икс-лучи, аэропланы и электричество, – словом, все, что обогатило комфортом нашу жизнь. До сих пор все это почему-то считалось недостойным поэзии. Итак, мы опоэтизируем и механическую культуру современной жизни», – говорил в своей московской лекции итальянский футурист Маринетти. Стремительное развитие строительной техники не оставляло равнодушным и Маяковского – в одном из своих произведений он призывает «в небеса шарахать железобетон». В 1919 году, когда стихотворение было напечатано, молодая советская архитектура могла только строить грандиозные планы и отталкиваться от дореволюционных «тучерезов».
В творчестве Маяковского мельком пробегает и дом Нирнзее в Гнездниковском переулке, так что к высотным акцентам поэт явно питал страсть. Впрочем, небоскребов в Москве тогда было не так уж и много. Из работ Н. Г. Благовидовой, обследовавшей 294 столичных доходных дома, видно, что основную массу составляли четырехэтажные строения (18,2 %), пятиэтажные (28,2 %) и шестиэтажные (26,9 %). Бум строительства «тучерезов» с семью этажами и выше пришелся на 1910–1913 годы. Всего до 1917 года в городе успели подняться порядка 1500 доходных домов.
Накануне войны Москва прощалась с классическими домиками александровской эпохи, и набатом звучали слова Забелина: «В каменных постройках прежняя Москва не любила высоких зданий и выше третьего этажа не строилась; но в последние десятилетия появившийся на сцену капитал двинул эту высоту на 5 и даже на 6 этажей и постройкою громадных и нескладных Кокоревских корпусов обезобразил прекрасный вид из Кремля на Замоскворечье». XX век искорежил Москву настолько, что Кокоревское подворье спустя сто лет совершенно не выдается своей высотой среди гигантов-соседей. И. П. Машков в 1913 году вынашивал планы возведения 13-этажного здания.
Однако интерес к птичьему полету заставлял забывать о нуждах обычных жителей. Именно в начале XX века появляется образ города-спрута, опасного для одиноких душ, подавляющего человеческую индивидуальность. Максим Горький в те годы пишет «Город Желтого дьявола».
Немецкий исследователь второй половины XIX века Георг Зиммель отмечает, что крупным мегаполисам свойственна «повышенная нервность жизни, происходящая от быстрой и непрерывной смены внешних и внутренних впечатлений». Обстановка нагнетается. Выполненные черными мазками картины городов часто встречаются в предреволюционной беллетристике: «К фасадам домов прилипли мелкие магазины и лавочки с полосами подслеповатых вывесок, походивших на черные следы протекшего сквозь всю улицу потока грязи… Мелкие приказчики, конторщики, невзрачные чиновники, мастеровые, фабричные с семьями и холостые набивались по квартирам, снимая комнаты, койки и распространяя вокруг себя смрад нечистого тела и несвежей пиши. С утра мужчины уходили на занятия, а вечером возвращались домой усталые, голодные. Их встречали жены, большею частью беременные, со своими сплетнями и жалобами; или надрывали слух детские крики и плач. Приходилось отдыхать кое-как, а утром снова идти на работу с тайной надеждой на полную довольства жизнь, которая явно проскальзывала мимо них, отнимая нередко самое необходимое. Нужда, тягучая, промозглая, выглядывала почти из каждого окна сквозь грязные занавески; пестрела в овощных лавочках бутылками уксусной эссенции, банками ваксы и горчицы; стучала посудой; кичилась отрезками жареной колбасы, полотнами кумача и наполняла улицу криками старьевщиков, угольщиков, разносчиков и унылыми напевами шарманки». В начале 2000-х в профессиональной публицистике звучали призывы возродить доходные дома и вдохнуть в них новую жизнь, но особенного ажиотажа эта идея не вызвала.
Дома Строгановского училища на Мясницкой