Полученная в Орде подорожная являлась фактически и свидетельством того, что татарские власти также были не против рукоположения Алексея: в тексте документа он уже именовался митрополитом. Казалось, что хиротония в таких условиях станет простой формальностью. Но на деле все оказалось значительно сложнее.
В Византии после смерти Симеона не были уверены в том, что Москва достаточно прочно удерживает власть, и, конечно, знали о претензиях Константина Васильевича Суздальского на великое княжение. К тому же на берега Босфора с жалобами на уже покойного Феогноста прибыли послы от архиепископа Новгородского Моисея, недовольного некоторыми требованиями митрополита.
В самом Константинополе как раз в это время было очень неспокойно из-за разгоревшегося противостояния высших властей. Патриарх Каллист открыто предъявил обвинение императору Иоанну VI Кантакузину в присвоении денег, переданных русским посольством на ремонт собора Св. Софии. Все это задерживало поставление, предлогом была необходимость тщательной проверки качеств кандидата, но в итоге Алексей после годового ожидания все же стал митрополитом. Хиротонию над ним совершил новый патриарх Филофей, назначенный вместо смещенного Каллиста. Алексея обязали при этом не реже одного раза в два года посещать Константинополь самому или присылать за инструкциями надежных людей.
Помимо этого Алексей добился от патриарха признания за Владимиром-на-Клязьме статуса митрополичьей резиденции. До тех пор Киев оставался официальным местом пребывания русских первоиерархов, хотя начиная с 1299 г. они жили постоянно на северо-востоке: сначала во Владимире, а затем – c 20-х годов XIV в. – в Москве.
Русская митрополия включала в то время в свой состав земли как собственно русских княжений, так и старинные территории Древней Руси, подчинявшиеся ныне Литве, правителя которой не устраивала зависимость его православных подданных от митрополита, живущего в Москве. А потому Литовский князь Ольгерд, язычник по вероисповеданию, добился раздела митрополии и рукоположения своего протеже Романа в митрополиты Литовские (1355 г.).
Соперник Алексея происходил из знатного рода старой противницы Москвы Твери. Роман постоянно стремился округлить свои владения, и для окончательного разграничения юрисдикций Алексей вынужден был в 1356 г. вновь ехать в Константинополь. Главным предметом спора двух иерархов стало почетное обладание древним Киевом, и Алексею удалось добиться решения по этому поводу в свою пользу. Исполненный досады Роман покинул берега Босфора, даже не взяв благословения у патриарха. Не смирился он с решением Константинополя и позже: стараясь завладеть властью над как можно большим количеством земель, Роман вторгался на территории, подчиненные Алексею. Он служил в храмах Киева, добирался аж до Твери, где его радушно встретили князья, но «не почтил» местный епископ (1360 г.). Лишь с кончиной Романа в 1362 г. разделение Русской митрополии наконец закончилось.
Алексей же, опираясь на постановления Константинополя, посетил в 1358 г. Киев, и это стоило ему свободы: в Днепровской столице Руси он был пленен Ольгердом. Лишь через два года ему удалось выбраться из этой ловушки и бежать на северо-восток, в Москву, которая как раз в то время находилась в чрезвычайно затруднительном положении.
В 1359 г. скончался Иван II Красный, и у власти оказался его девятилетний сын Дмитрий (годы княжения в Москве – 1359–1389 гг.), будущий победитель полчищ Мамая на Куликовом поле, получивший за это прозвище Донской. Однако до той славной победы еще должны были пройти целых двадцать лет, а пока сразу после смерти отца сложно было предвидеть блестящую будущность малолетнего князя и его положение казалось более чем шатким. К тому же серьезно осложняли дела и начавшиеся усобицы внутри самой Орды. Все это привело к тому, что ярлык на великое княжение Владимирское ускользнул из рук Москвы. Его получил Дмитрий Константинович Суздальский (род. около 1323 – ум. 1383 г.) – потомок родного брата Александра Невского Андрея Ярославича.
Положение митрополита к тому моменту укрепилось, стало более стабильным. Позади остались его константинопольские мытарства, связанные с утверждением в митрополичьем достоинстве и соперничеством с Романом Литовским. В 1357 г. было получено подтверждение льгот церкви от нового ордынского хана Бердибека, ярлык которого был выдержан в более выгодном для православного духовенства стиле, чем аналогичный документ, полученный в свое время Феогностом от Джанибека: в его тексте вновь была закреплена свобода от даней [Приселков 1916: 78]. Вообще, для Алексея как главы Русской церкви было очень важно поддерживать нормальные отношения с Ордой, зависимость от которой оставалась для Руси тяжелой политической реальностью. Забыть об этом было невозможно: монгольская власть постоянно напоминала о себе. Однажды митрополиту пришлось совершить путешествие в далекий Сарай по просьбе самого хана. Поводом для этого стала глазная болезнь хатуни (жены хана) Тайдулы. По молитве святителя произошло ее чудесное исцеление. А в 1371 г. митрополит сопровождал до Коломны направлявшегося в Орду великого князя Дмитрия Ивановича.
Возвратимся, однако, на «прежнее». В сложившихся после смерти Ивана Красного условиях Алексею не оставалось ничего, как только признать нового великого князя – Дмитрия Константиновича. Конечно, митрополит сохранял свою приверженность московской династии, но выбора у него не было: княжич Дмитрий Иванович в силу слишком юного возраста едва ли мог противостоять своему Суздальскому собрату.
Видимо, Дмитрий Константинович, вокняжившись во Владимире, рассчитывал на то, что к нему из Москвы переберется и митрополит, однако этого не произошло: Алексей предпочел остаться рядом с могилами своих предшественников Петра и Феогноста. В его руках сосредоточились многие нити управления Московской землей. Часто историки говорят даже о регентстве Алексея при малолетнем князе. Действительно, еще Симеон Гордый в своем завещании призывал преемников опасаться советов «лихих людей» и слушать «отца нашего владыку Алексея». Все это, конечно, должно было способствовать резкому увеличению политического авторитета первоиерарха. При этом едва ли так уж важно, являлся ли он главой правительства при Дмитрии Ивановиче или нет. Важнее было то, что митрополит оказался непосредственно причастен к светскому управлению. Много позже Константинопольский патриарх Нил напишет о роли Алексея в воспитании княжича: «…митрополит прилагал все старания, чтобы сохранить дитя (Дмитрия Ивановича – Р. С.) и удержать за ним страну и власть…» [РИБ: стб. 166 (вторая пагинация)].
Практика непосредственного участия главы духовенства в управлении, когда государственная власть не могла по каким-то причинам нормально функционировать, была обычной для Византии. Однако на Руси на пути ее осуществления возникла большая трудность: Дмитрий Иванович ведь не был правителем всей Руси [Мейендорф 2000: 463]. Вольно или невольно, но Алексей теперь отдает приоритет решению светских проблем [Кричевский 1996: 146], иногда прибегая для этого к церковным средствам. Но одновременно с этим митрополит неминуемо должен был позиционировать себя сторонником лишь одной властной силы на северо-востоке Руси – Москвы. А потому и некоторые его акции вызывали непонимание у неподвластной Московскому князю паствы.
Нельзя, безусловно, при этом сбрасывать со счетов и ту роль, которую сыграло в сложившейся после смерти Ивана II ситуации народившееся московское боярство. Конечно, на него малолетний князь также в полной мере мог опереться. Именно в результате усилий опытных бояр, а среди них, повторим еще раз, если не первое, то уж во всяком случае и далеко не последнее место занимал митрополит, в 1362 г. московские послы получили наконец от хана Амурата ярлык на Владимирское княжение для юного Дмитрия Ивановича. Это было знаковым моментом: более князья московского дома никогда не упустят власти над великокняжеским Владимиром, хотя попытки оспорить такое положение вещей в правление Дмитрия будут предприниматься сначала со стороны Суздаля, а затем со стороны Твери. Но всякий раз возросшая сила нового политического центра будет сводить на нет все подобные замыслы врагов Москвы.
Впрочем, Дмитрий Константинович Суздальский недолго противился потере великого княжения – это позволило ему использовать Москву как союзницу в борьбе со своим братом Борисом, который владел в то время Нижним Новгородом. Москва не обманула его надежд, и помощь ее носила не только военный, но и, если можно так выразиться, духовный характер. В 1365 г. Алексей наложил на жителей Нижнего отлучение: местный архиерей, также носивший имя Алексей, был отстранен от власти над городом, здесь не совершались церковные службы и обряды. Когда это не помогло, с увещеваниями к Борису по поручению митрополита отправился Сергий Радонежский, убеждавший князя покориться и уступить старшему брату (см.: [Борисов 2001: 108–110]). И только после того как эти меры не принесли желаемого результата, Москва применила силу, что наконец и позволило добиться цели: «Князь же великий Дмитрий Иванович… вдасть силу стареишему на меншаго брата, князь же Дмитреи Констянтинович еще къ тому въ своеи отчине в Суждали събравъ воя многы, въ силе тяжце поиде ратью къ Новугороду къ Нижнему и егда доиде до Бережца и ту срете его братъ его молодъший… съ бояры своими, кланяся и покоряяся и прося мира, а княжениа ся сътупая» [ПСРЛ, т. XV, вып. 1: стб. 78]. Таким образом, митрополит столкнулся с ситуацией, когда его интердикты не принесли немедленного политического результата. Позже подобного рода случаи будут повторяться.
В своем политическом курсе Алексей следовал прежде всего интересам Москвы. Этим он коренным образом отличался от своих предшественников. Петр и даже Феогност хотя и были сторонниками князей Московского дома, но все же старались сохранить некоторый, по крайней мере видимый, нейтралитет. Теперь же ситуация меняется: Алексей выступает полностью на стороне одной из спорящих за власть над Северо-Восточной Русью сторон, а именн