все территории, составлявшие когда-то Древнюю Русь. Вторая четверть XV в., когда внутри Московского княжеского дома разгорелась столь яростная борьба, должна была изменить многое и в положении митрополитов, получивших теперь фактически полную автономию от Константинополя. Впрочем, обо всем по порядку.
Василию I наследовал его десятилетний сын Василий II. Немедленно разгорелся спор за власть между ним и его дядей Юрием Дмитриевичем Звенигородским. Поводом для этого конфликта стало завещание Дмитрия Ивановича Донского. Согласно ему великим князем должен был стать его старший сын Василий. Это и был Василий I. Но у самого наследника в тот момент не было сына. А потому Донской предусмотрел коллизию, связанную с возможной ранней смертью своего сына, назначив на этот случай ему преемника – следующего по старшинству отпрыска Юрия. В 1415 г., через 26 лет после кончины Дмитрия Донского, у Василия I родился сын, который войдет в историю под именем Василия II. Однако Юрий Дмитриевич продолжал считать себя преемником великокняжеской власти и отказался присягнуть племяннику.
Некоторые основания на это у него были. Вспомним, что с древнейших времен великое княжение передавалось как раз от брата к брату, а не от отца к сыну. И вот теперь предстояло окончательно решить, какой порядок наследования возобладает: родовой или семейный.
Первое время противостояние дяди и племянника носило скрытый характер и до войны дело не доходило. К тому же у Василия был могущественный покровитель – его дед по матери, литовский князь Витовт. В 1430 г. последний умирает, и позиции малолетнего князя становятся более шаткими.
Немалой была заслуга в сохранении мира и митрополита Фотия. Сразу после кончины Василия I он отправил от своего имени посла – Акинфа Ослебятева – в Звенигород к Юрию Дмитриевичу с призывом прийти в Москву для присяги племяннику. Однако тот предпочел не покоряться и бежать в Галич, предъявив тем самым собственные претензии на власть. Тогда митрополит лично отправился к нему в тот же Галич для заключения мира. Однако Юрий Дмитриевич соглашался лишь на перемирие, к тому же митрополиту не по душе была организованная для него встреча: огромную толпу в овчинах, стоявшую перед городом, он воспринял как «глум» над собой. Юрий Дмитриевич соглашался лишь на перемирие, и тогда Фотий, не дав благословения, отправился в обратный путь. Однако сразу после его ухода в Галиче начался мор, что было воспринято как кара Божья за неуважение к власти святителя; в результате Юрий Дмитриевич вынужден был лично догонять Фотия и убеждать его вернуться. В итоге ему пришлось согласиться и на заключение мира [ПСРЛ, т. XII:1–3].
Через год в 1431 г. митрополит Фотий, последовательно отстаивавший принцип единодержавия, умер, и, как замечал А. А. Зимин, в течение последующих полутора десятилетий первоиерархи не принимали деятельного участия в разгоревшейся усобице за великое княжение. Архиереи же в большинстве своем оказались на стороне Василия II в силу тесных связей их епархий с Москвой. Его соперники, Галицкие князья, не имели на подвластных им территориях собственных епархий, что ослабляло их позиции в споре за власть [Зимин 1991: 83–84].
Тем временем конфликт Василия Васильевича и его дяди Юрия Дмитриевича приобретал все большую остроту. Для разрешения спора князья даже ездили в Орду, и в итоге решение хана оказалось в пользу племянника.
Однако такой оборот событий не означал прекращения взаимной вражды. Более того, она переросла в «горячую» стадию: началась настоящая война. Юрий Дмитриевич сумел дважды – в 1433 и 1434 гг. – захватить Москву, но внезапно скончался, и его племянник вновь вернул утраченное [ПСРЛ, т. XII: 15–20].
Такие заботы, возможно, заставили Василия II и его приближенных на время отложить хлопоты о поставлении нового митрополита в Константинополе, хотя кандидат уже был избран: епископ Рязанский Иона уже стал местоблюстителем, заняв место митрополита, и под 1433 г. он упоминается как «нареченный в митрополию Русскую» [АИ: 70].
С другой стороны, нельзя забывать о том, что часть исконно русских земель находилась в тот момент под властью Великого княжества Литовского и светские властители этих земель – князья литовские – желали иметь на зависимых им территориях собственных, неподвластных Москве митрополитов. В 1433 г. епископ Смоленский (а Смоленск также был покорен Литвой) Герасим отправился для поставления в митрополиты в Константинополь. Он был выдвинут князем Свидригайло. Причем, судя по сообщению новгородских и псковских летописей, протеже Литвы получил хиротонию как митрополит Русской земли. Е. Е. Голубинский не доверял этим известиям и полагал, что более вероятна передача власти Герасиму лишь над землями, подконтрольными Литве [Голубинский 1997в: 417]. В противоположность этому в исследовании А. А. Зимина показано, что летописи в данном случае вполне заслуживают доверия [Зимин 1991: 84]. Впрочем, как бы то ни было, уже в 1435 г. Свидригайло заподозрил Герасима в измене и приказал сжечь его на костре.
После смерти Герасима великий князь Василий II решает отправить в Константинополь собственного кандидата Иону. Однако в Царьграде решили по-иному. Там уже был выбран собственный ставленник – Исидор. Его хиротония была совершена еще до прибытия Ионы, а потому миссия Рязанского епископа не могла увенчаться успехом. Ему лишь было обещано, что после смерти Исидора именно он будет поставлен в митрополиты. Иона смирился, и в 1437 г. оба иерарха вернулись в Москву.
Несколько слов необходимо сказать о личности нового русского митрополита Исидора. По происхождению он был греком, вероятно, его родиной являлся Пелопоннес. Он получил прекрасное образование, интересовался античной культурой, обладал выдающимся талантом дипломата. Не был он и «новуком» в монашеской среде: до получения высокого сана Исидор нес обязанности игумена в одном из монастырей Константинополя.
Такой выбор нового первоиерарха вовсе не был случаен. Дело в том, что Византия в тот период уже с трудом сдерживала натиск турок. Без помощи извне выстоять было невозможно. А потому император Иоанн Палеолог в борьбе с грозным врагом надеялся на союз с Западом. Для того чтобы достигнуть соглашения, необходимо было войти в контакт с католической церковью. Уже шла подготовка к собору, который мог бы устранить существовавшее с 1054 г. печальное явление: разделение церкви. В 1433 г. на проходивший в Базеле собор императором была отправлена целая делегация, в состав которой вошел и Исидор, с целью подготовки почвы для будущего «соединения церквей». Разумеется, в целом нельзя не признать общей позитивности этих устремлений: установление церковного единства не может не быть благой целью. Сами греки пытались убедить себя, что они сумеют доказать католикам их неправоту и одержат победу в богословском диспуте. Однако подобного рода надежды были слишком наивными. В тот период получалось так, что Византия выступает в роли просителя, потому отстоять свои интересы в диалоге с Западом ей было крайне сложно. Император не мог не понимать этого, не мог не видеть этого и такой умный человек, как Исидор. Едва ли они рассчитывали переспорить «латинян». Однако необходимо было сохранить лицо, пойти на принципиальные уступки в вопросах веры так, чтобы это имело как можно меньший резонанс. И вот для того, чтобы облегчить соглашение, патриарх и постарался сделать так, что Русскую церковь возглавил человек, чья лояльность идеям объединения даже на тяжелых условиях была бы заранее известна.
Е. Е. Голубинский подчеркивал, что до поры до времени сомнений в православных взглядах Исидора ни у кого не возникало. Более того, на него как на наиболее подготовленного богослова возлагались особые надежды [Голубинский 1997в: 421–425]. Что ж, тем большим было разочарование, ждать которого оставалось совсем недолго. Скорее всего, нужно признать правильным мнение, согласно которому вновь возведенный на Русскую кафедру человек изначально готов был к компромиссу с Римом, но при этом тщательно скрывал собственные взгляды.
Впрочем, все эти тонкости в Москве пока, видимо, были не очень понятны. Хотя великий князь и был недоволен тем, что его кандидат в Константинополе не был поставлен, он тем не менее с почетом принял Исидора, «не хотя рушити изначальной старины» (цит. по: [Макарий (Булгаков): 71]). Наверное, Василий II надеялся, что ему удастся найти с новым митрополитом взаимопонимание. Однако его сразу же насторожили разговоры нового первоиерарха о Восьмом Вселенском соборе, на который он собирался отправиться согласно воле императора и патриарха, изложенной в переданном великому князю послании. Великий князь не желал этого, но запретить Исидору осуществить задуманное не мог. Более того, митрополит взял с собою весьма представительную свиту числом около ста человек, среди которых был и епископ Суздальский Авраамий. И уже в 1437 г. вся эта делегация пустилась в дальнюю дорогу в итальянскую Феррару, куда отправились морем также Константинопольский патриарх Иосиф и император Иоанн.
Путь проходил через Тверь, Новгород, Псков, Ригу, Любек, Германию. В русских городах митрополит сумел получить дополнительные средства, которые были так необходимы в дороге, да и на самом соборе. В августе 1438 г. русские добрались до Феррары. Формально собор еще не был открыт, но здесь уже развернулись бурные дискуссии, носившие предварительный характер. Папа Евгений IV и его сторонники старались убедить православных принять католические догматы. Европейские государи, находившиеся на стороне «антипапского» Базельского собора, проигнорировали собор в Ферраре, а между тем в их участии греки были особенно заинтересованы; это затягивало начало официальных заседаний. В итоге решено было приступить, не дожидаясь светских властителей, и 8 октября 1438 г. собор начал свою работ у.
Главные предметы споров – филиокве, чистилище, опресноки. Исчерпав логические доводы, понтифик стал прибегать к более доступному методу «внушения»: он приказал урезать содержание сторонникам православия. В начале 1439 г. заседания собора были перенесены во Флоренцию. Здесь первоначально выдача содержания была восстановлена, но затем его вновь стали урезать.