В Москве больше нет такой мелко порезанной на кусочки домовладений земли, даже на Арбате, который, казалось бы, сплошь усеян переулками.
По подсчету автора книги "Из истории московских улиц" П. В. Сытина, в одной из сретенских слобод проживали в шестидесяти дворах представители тридцати двух профессий: плотники, скорняки, сапожники, серебряники, рыбники, седельники, дегтяри, кафтанники... Домовладения были значительно меньше, чем в других частях города. К мастерским и лавкам требовались проезды. Со временем они превратились в переулки, образовав уникальную планировку.
На Сретенке поселились слободой мастера первого московского Печатного двора, основанного Иваном Федоровым в царствование Ивана Грозного. В середине улицы жили мастера Пушечного двора. С севера Москву прикрывал стрелецкий полк, в его расположении насчитывалось 500 дворов. Этим полком командовал Лаврентий Сухарев, проявивший верность Петру, чуть было не лишившемуся власти в борьбе с царевной Софьей, сводной сестрой...
У Сретенки лил колокола завод Моториных, стояли дома, где жил мастер и работники. Хозяин завода, Иван Моторин, и его сын Михаил в царствование Анны Иоановны отлили в Кремле самый большой в мире Царь-колокол весом свыше 12 тысяч пудов. А на заводе отливали обычные колокола, о чем напоминает Колокольников переулок.
Печатники построили в 1695 году слободской храм Успения в Печатниках, в самом начале Сретенки. Пушкари обзавелись двумя храмами, Сергия и Спаса. Стрельцы возвели церковь Панкратия и большую церковь Троицы в Листах.
Что уничтожено в тридцатые годы? Сергий в Пушкарях помянут летописью в XV1 веке. Каменный храм освятили в 1684 году. Он считался главным храмом всех артиллерийских полков. Каждый год 1 августа, в день когда произошло крещение Руси, от него начинал шествие крестный ход, следовавший по Сретенке к Пушечному двору на Неглинной, где собирались толпы народа на праздник артиллерии. Пушкари палили из орудий на потеху москвичам.
Пятиглавый храм с шатровой колокольней стоял на углу Колокольникова и Б. Сергиевского переулков. На его месте - появилась школа. Ломали церковь под предлогом строительства клуба для глухонемых.
Еще одна школа там, где был Спас Преображения в Пушкарях на Сретенке, 20, между Просвириным и Головиным переулками. И это был пятиглавый храм второй половины XVII века с колокольней середины XVIII века. Сломали его потому, что якобы жителям мешал колокольный звон, который, как сказано в сфабрикованном заявлении, "нарушает отдых и покой трудящихся".
Церковь святого Панкратия возведена позднее других, при Петре Первом в 1701 году в начале Панкратьевского переулка. Называлась она по имени придела Панкратия, главный храм в честь Всемилостивого Спаса. (Панкратий первый христианский епископ Сицилии, ученик апостола Петра, убитый язычниками около 60 года нашей эры.) Еще один придел построили в 1838 году во имя Усекновения Главы Иоанна Предтечи. Для ее уничтожения придумали другой предлог, якобы требовалась земля "под рабочее строительство".
Самая большая потеря улицы и всей Москвы произошла на площади, куда выходит на Садовом кольце Сретенка. Здесь в начале царствования Петра Первого на месте обветшавших деревянных ворот Земляного города, которые охранял полк Лаврентия Сухарева, воздвигли новые, не похожие на все другие. То были высокие в два яруса палаты с проездными арками и башней. Строили их в стиле московского, нарышкинского барокко, почитавшегося Львом Кирилловичем Нарышкиным, дядей царя по матери. Башню стали называть Сухаревской, как полк, охранявший ворота.
Вернувшись из долгого путешествия по Западной Европе, полный новых планов, молодой царь надстроил над палатами еще один ярус, поднял выше восьмигранный столп, по сторонам которого виднелись циферблаты курантов, как на Спасской башне. Над вершиной шатра с проемами, откуда разносился звон колоколов курантов, парил двуглавый орел. В целом новая башня выглядела как ратуша европейских городов. Но каждая ее деталь, каждое украшение, окна, двери, крыши - представляли из себя произведение московской архитектуры. По европейскому календарю шел 1701 год.
Понадобилось это чудное здание не только для проезда через стены Земляного города, но и чтобы разместить в просторных палатах "Математическую и навигационную школу", основанную Петром. В классах занимались 500 учеников, получавших по тем временам высшее образование. Отсюда выходили служить России молодой, петровской - штурманы дальнего плавния. На башню установили телескоп, ставший прибором астрономической обсерватории, где впервые наблюдали солнечное затмение.
Одна из зал школы называлась Рапирной, в ней обучались фехтованию. Математику преподавали англичане и наш Магницкий, из крестьян. Фамилию ему придумал Петр, которого бесфамильный Леонтий сын Филиппов своими способностями "природными и самообразованными" привлек к себе, как магнит железо. Леонтий Магницкий автор первой русской "Арифметики". Обучали здесь с 12 до 17 лет детей всех сословий: "кто похочет, а иных паче и с принуждением". Здесь будущие штурманы и учились, и жили, и представляли "комедии" на потеху Петру. После основания Петербурга морская школа передислоцировалась в новую столицу, а в башню начали ходить ученики, которые постигали азы математики.
Через ворота Сухаревой башни пришел в Москву с соляным обозом земляков сын помора Михаил Ломоносов, будущий один из основателей Московского университета. Начинал же он учиться математике в Сухаревой башне по учебнику Леонтия Магницкого.
По описанию историка Ивана Снегирева: "Вышина всей башни от подошвы до герба 30 сажен. Ширина при подошве 19 сажен 1 аршин, а длина 11 сажен 1 и 34 аршина кроме лестницы ко входу". Сажень, как известно равна 2,13 метра, аршин 71,1 сантиметра. Вот и считайте, какой высокой была эта рукотворная вершина, наполнявшая при взгляде на нее сердце каждого русского радостью и гордостью: есть в Москве такая красавица!
Кто архитектор? Большой вопрос. Предполагают, планы вычерчивал Петр Первый. Называют имя художника Михаила Чоглокова. Бесспорно одно. Москва на излете XVII века, щедрого и счастливого для русской национальной архитектуры, была покрыта венцом творенья. Впервые в городе появилось столь крупное и красивое общественное здание, явно предназначенное не для молитв.
Не раз Сухарева башня меняла функцию, служила резервуаром мытищенской воды, трансформаторной станцией, Коммунальным музеем... Но всегда она оставалась гордостью Москвы, ее отличительным знаком, символом таким, как Иван Великий и Меншикова башня. В 1926 году посетивший в день открытия Коммунального музея башню Владимир Гиляровский на радостях сочинил экспромт:
Вода ключевая
Отсюда поила
Московский народ.
Отныне живая
Знания сила
Отсюда польет.
К тому времени написано и сказано о Сухаревой башне было много, миллионы открыток с ее изображением разошлись по всему белу свету. Поэты и писатели не проходили равнодушно мимо нее. Забытый автор Е. Л. Милькеев сочинил в середине ХIX века стихотворение "Сухарева башня", воспевающее Петра и достопамятное зданье посреди Москвы:
Колосом крепости и славы
Воздвиглась башня перед ней,
Как отголосок величавый
Заслуг и мужества тех дней.
Сухаревой башне посвятил панегирик поэт прошлого века Михаил Дмитриев:
Что за чудная, право - эта зеленая башня!
Высока и тонка; а под ней, как подножье, огромный
Дом в три жилья, и примкнулось к нему на откосе, под крышей.
Длинное сбоку крыльцо, как у птицы крыло на отлете.
Кажется, им вот сейчас и взмахнет! - Да нет, тяжеленька!
Поэт сочинил миф, что якобы Петр возвел башню в благодарность Лаврению Сухареву и его полку, не изменившему в роковую ночь молодому царю, ускакавшему в страхе в Троице-Сергиеву лавру: "Именем верного, в память ему, Петр и прозвал ту башню"
Но надпись на памятной доске не дает основания к такому заклчению: "Построены во втором Стрелецком полку по Земляному городу Сретенские ворота, а над теми вороты палаты и шатер с часами ... а начато то строение строить в лето 7200, а совершенно 7203, а в то время будущего у того полку стольника и полковника Лаврентия Панкратьева сына Сухарева".
Менялся не раз цвет окраски камней, но неизменной оставалась привязанность к чудному творению рук человеческих. Радость "дяди Гиляя" по случаю открытия музея города длилась недолго. По щекам восьмидесятилетнего старика покатилась слеза, когда на его глазах начали крушить камни, источавшие живую силу знания о прошлом Москвы...
"...великолепная Сухаревская башня, которую звали невестой Ивана Великого, ломается. Ты не думай, что она ломается как невеста перед своим женихом, кокетничает как двести лет перед Иваном Великим, - нет. Ее ломают, - писал Владимир Гиляровский дочери. - Первым делом с нее сняли часы и воспользуются ими для какой-нибудь другой башни, а потом обломали крыльцо, свалили шпиль, разобрали по кирпичам верхние этажи, и не сегодня-завтра доломают ее стройную розовую фигуру. Все еще розовую, как она была! Вчера был солнечный вечер, яркий закат со стороны Триумфальных ворот золотил Садовую снизу и рассыпался в умирающих останках заревом.
Жуткое что-то! Багровая, красная,
Солнца закатным лучом освещенная,
В груду развалин живых превращенная.
Все еще вижу ее я вчерашнюю
Гордой красавицей, розовой башнею...
В 1925 году Сухареву башню основательно обновили. Нашли ей новое применение. И вдруг она стала поперек горла большевикам, вплотную занявшимся переустройством Москвы. После того как взорвали соборы монастырей Кремля, храм Христа, пришла очередь "невесты Ивана Великого" и "сестры Меншиковой башни".
Ударили во все колокола московские художники, архитекторы. Посыпались письма на самый верх, товарищу Сталину, генеральному секретарю Центрального комитета партии, товарищу Кагановичу, секретарю Московского комитета. Последнему приписывается главная роль в уничтожении Сухаревой башни. Но по документам, обнародованным перед крахом КПСС, видно, ответственность за уничтожение взял на себя Иосиф Виссарионович. Из Сочи, где Сталин отдыхал с другом Климом Ворошиловым, 18 сентября 1933 года на Старую площадь поступила на имя Кагановича лаконичная правительст