Здесь ничего не было, казалось бы, тревожного. Беспалова тоже изводила бессонница, он с ней боролся и, чтобы не разгуляться, притворялся спящим. Но Олег Николаевич встревожился.
С того дня как к Беспалову не зашла жена, больной стал избегать не только ночного, но и дневного общения. Если по ночам он лежал с открытыми глазами, то днем закрывал их, сдвигая брови; порой же натягивал на голову одеяло. Даже ночью было видно, как похудело его лицо, днем на него невозможно было смотреть: кожа на щеках, на руках синяя, как от холода.
С головой, накрытой одеялом, застал его и вновь приехавший из Черноголовки сотрудник лаборатории. Медведев отметил, что ездит все время один и тот же, может быть, зам, но скорее всего профгрупорг.
Профгрупорг привез несколько нарисованных лаборантами таблиц с химическими формулами и уравнениями, какие-то фотоснимки и металлическую коробку с химическими реактивами. Слышно было, как они разговаривали о ходе какого-то эксперимента (вернее, сотрудник говорил, заведующий слушал), о каком-то Всесоюзном симпозиуме. Сотрудник перечислял тех, кто в нем участвует от лаборатории. Беспалов кивал, глядя куда-то в потолок отсутствующим взглядом.
Внезапно сотрудник спросил обеспокоенно:
— Вам очень плохо? Как вы собираетесь читать лекцию? Вы что-то сказали, но я вас не расслышал, такой голос…
«Какую еще лекцию?» — подумал Олег Николаевич.
Беспалов, однако, покашлял, словно ему заложило горло от длительного молчания, и явственно произнес:
— Теперь меня слышно?
— Теперь да.
— Вот видите… Они меня попросили рассказать им о новых видах топлива — гидразине, водороде… Народ любознательный.
Сотрудник, кажется, поверил. Он посмотрел на пустые койки: было начало обеда, и все ходячие ушли в столовую. Посетитель поднялся: сейчас принесут обед лежачим.
— Когда у вас лекция? — спросил он.
— Не знаю. Завтра.
— А то бы я развесил на стене иллюстрации.
— Спасибо. Развесит медсестра.
Прошло несколько дней после этого посещения. Скатанные в трубку, перевязанные таблицы и фотоматериалы Беспалов забросил под койку, металлическую коробку раскрыл, посмотрел, снова закрыл и поставил в тумбочку.
Медведев заметил, что отношение Беспалова к советам лечащего врача, методиста, медсестер снова резко переменилось. Он делал вид, что охотно лечится, но стоило им уйти, прекращал занятия. Слава, которому до всего было дело, подступал к нему с расспросами. Беспалов резал лоб досадливой морщиной и, чтобы отвязаться, объяснял:
— Мне нужно все время помогать. Самому трудно.
Слава тотчас предлагал себя в помощники:
— Ты не смотри, что я хвор. Я жилистый. Мы с тобой им покажем класс, хы-хы-хы.
— Да ну, ступай! — вдруг раздражался Беспалов.
Слава исчезал не сразу. Стоял возле койки, поджав губы, покачивал головой. Волосы на Славиной голове вечно торчали вверх — длинноиглым ежом — и, только поднявшись, расходились в разные стороны. Слава проводил по волосам пятерней и отправлялся к Ольге Николаевне требовать, чтобы она или кто еще весь день не отходили от больного.
Но кто? Рук не хватало. Ее молодая помощница, Лилиана Борисовна, была в отпуске.
Вразумлять, останавливать Славу всегда было бесполезно. Каждый день в коридоре слышался его нетерпеливый, распорядительный голос. За это одна молодая нянечка называла его «чумародом».
Методист, конечно, приходила по-прежнему, сменяясь с Ольгой Николаевной, занимаясь то с одним, то с другим больным. У этой женщины было доброе, спокойное лицо, но фигурой, движениями она как-то напоминала жену Беспалова — не потому ли он мрачнел все больше и больше? Так думал Медведев.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
На воскресник собралось все отделение. Одни женщины. Ольга Николаевна была с Татьяной Федоровной. Пришла и лаборантка Таня — стриженная под мальчика смешливая толстоножка.
Пришла и попросила отпустить ее после обеда на свидание. Таня чуть покраснела и засмеялась: ее рассмешила собственная просьба.
— Обязательно отпустим, — пообещала Ольга Николаевна.
Отделение получило для больных три квартиры на первой этаже нового жилого дома, выстроенного позади зеленого особнячка. Что это будет? Общежитие? Стационар? До настоящего стационара, во всяком случае, далеко. Дали крышу над головой, утвердили смету расходов на питание (обеды и ужины будут привозить из соседней столовой) — остальное устраивайте своими силами.
А остальное, если перечислять…
— Как всегда, — сказала Татьяна Федоровна. — Одной рукой дают, другой — недодают, что равносильно «отнимают».
— Как всегда: просим хоть что-нибудь. Дали. Теперь будет мало, — сказала Ольга Николаевна.
— Ты всегда всем довольна, — возразила мать.
— Просто у Ольги Николаевны крепкие нервы, — пошутила Веткина. Она мыла пол вместе с Ольгой Николаевной. Остальные женщины, кроме Татьяны Федоровны, делали то же самое за стеной, в другой квартире.
— А я вот ворчу под старость. — Татьяна Федоровна протирала окна сухой тряпкой. Сквозь блеск стекла она видела распахнутую раму соседней квартиры, за ней — лицо Тани, напевающей песню из нового кинофильма. И Татьяна Федоровна подумала, что ей досталась веселая и дельная, добросовестная лаборантка и есть маленькая лаборатория и что надо радоваться, а не ворчать.
Сначала женщины работали сосредоточенно, перебрасываясь деловыми «да», «нет», «возьмите». И здесь много дел, и еще дома… Веткина думала о даче, куда ее муж вместе с Альпой уехал еще в пятницу, о саде и огороде. Мать и дочь ожидала большая стирка и рукопись научно-популярной брошюры, которая уже несколько месяцев дальше первой главы не подвигалась, а издательство торопило. А здесь целый час ушел на то, чтобы вымести остатки строительного мусора, часа три — чтобы вымыть двери, окна, полы. После обеда собирались провести дезинфекцию.
Понемногу утомляясь, вернулись к разговорам.
Веткиной в ее синем сатиновом халате поверх платья стало очень жарко, и она заговорила о водохранилище возле своей дачи, о байдарочных походах, о том, что морские купания в Прибалтике ее умиротворяют, а в Крыму или на Кавказе будоражат и что она хотела бы хоть раз окунуться в воду какого-нибудь необычного места — например, в воду экватора, вулканического озера или…
— Или Южного океана, — добавила она, стягивая платье через голову. И тотчас вспомнила, меняя тему: — Как там китобойский летчик? Я обратила внимание, когда вы привозили его в лабораторию. Мне он очень понравился. Жаль его.
— Вы о Медведеве? — спросила Ольга Николаевна. — Его жалеть рано. Такого больного у меня еще не было. Витя сказал про него: отважен, как бес. И какая воля!
Она говорила придыхая, возя тряпкой по линолеуму пола. От воды несло хлоркой.
— Говорит: вы лучше Беспалова поднимайте, я сам поднимусь. Только угрюм — и это ему может помешать. И есть странности…
Татьяна Федоровна тоже включилась в разговор.
— На вид ничего особенного, — сказала она. — Мужичок как мужичок. Разведчиков играть ему б не дали.
Ольга Николаевна повернулась к Веткиной, шлепнула тряпкой об пол и, смеясь, выпрямилась.
— Мама вспомнила старые свои рассуждения.
Веткина окинула взглядом ее фигуру. Ольга Николаевна стояла перед ней в шортах, в легкой штопаной кофточке, с оголенными руками. Хороша!
— Мой муж только раз вас увидел, — сказала Веткина, — и несколько дней все о вас расспрашивал. Я даже заревновала.
— Эх, Людочка! — живо откликнулась Ольга Николаевна. — Это на расстоянии, а вблизи я отпугиваю чем-то. Мне один человек сказал: «Очень уж ты серьезна в любви. Легче бы…» Была легче…
Татьяна Федоровна поспешила прервать откровения дочери.
— Когда привезут койки? — спросила она, глядя на чистые стекла.
Грузчиков и машину с больничными койками, тумбочками, холодильником ожидали завтра, оттого так и торопились. Еще спешили потому, что много больных ждало своей очереди. И ждало по пословице: «Обещанного…» Теперь часть их примут. Кто к чему привык за время болезни? Кто чему научился? Кто какие освоил движения? Если не переучишь по-своему — лежачие не встанут на ноги. Ждать человеку «обещанного» — оказаться на льдине в ледоход и не суметь вовремя выбраться на берег. Все дальше относит от земли, все шире просвет между льдинами, все труднее перепрыгивать с одной на другую…
Женщины устали. Сначала Татьяна Федоровна: она присела на подоконник. Затем Веткина: стала вздыхать. Ольга Николаевна без всякого, казалось бы, повода вспомнила, как описывал китовые блюда Виктор, и вкусно заговорила о меню китобоев.
Пока она рассказывала, как жарят на растительном масле свежую печень молодого кита, которая вкусней говяжьей, и готовят китовый шашлык, пришли остальные женщины. Посмеялись: воскресник прекрасно влияет на аппетит! И тоже стали слушать, что, если из китового ласта сделать вырезку, смешать с куском языка, с мясом молодого кита и сварить все вместе, получится отличный зельц. А балык? Подержат мясо в маринаде, где перец, лавровый лист, соль, вода, подержат двенадцать дней и затем подвесят на крючках в коптилке…
— И каково, Ольга Николаевна?
— Сама не едала…
— Хочу в китобои, — засмеялась Таня. — Кажется, съем кита!
Всем захотелось есть. Стали обсуждать, где пообедать. Все были против столовой с ее неистребимо стандартными запахами. А ведь на первых порах, а то и дольше придется кормить теми блюдами бедных больных! Наша бы воля… Но что делать?.. А не съездить ли на трамвае в «Избу рыбака»? Будем есть треску и думать, что это нечто экзотическое. Или хека. Может, повезет и будет судак по-польски? Нет, лучше жареный карп. А на первое возьмем ухи.
Впрочем, идти или ехать никому не хотелось. Потому все, кроме Тани, обрадовались дождю. Этот дождь, видно, долго и основательно собирался с силами — он упал стеной. Въезжающие в дом новоселы и их грузчики остались там, где застал их ливень, — в грузовых фургонах или в подъездах, и ругали непогоду.